— Если по срочному делу — пройдите, дождетесь его здесь. Сейчас закажу вам пропуск… Фамилия, имя, отчество? — спросил Савельев, придвигая блокнот…
Чуть зыбилась, переливаясь, исчезая во мраке, черная гладь рейда, здесь и там озаренная огнями судов, стоящих на якорях и у стенок. Сверху, с доковой башни, была видна пустынная стапель-палуба, вся пересеченная тяжелыми извивами приготовленных к буксировке тросов и якорь-цепей. Слева сиял белый свет на палубе ледокола, золотились два-три освещенных иллюминатора на темной его скуле.
Жуков стоял на доковой башне, смотрел в сторону города, мерцавшего вдали неяркими многоточиями огней. Огней становилось все меньше, городские дома засыпали.
Летели из темноты серебристые звуки склянок со стоящего где-то военного корабля. Два часа ночи. Завтра-рано вставать. Но Жуков не мог сомкнуть глаз. Вышел из кубрика в одной тельняшке, заправленной в брюки, тоскуя смотрел во влажную темноту.
Послышались приглушенные шаги по металлу. Ктото всходил по трапу на башню. Замаячила в темноте высокая фигура. Главный боцман Агеев подошел, молча встал рядом.
— Не спится, товарищ мичман? — спросил Жуков.
— А ты что не спишь? — откликнулся Агеев. — Завтра побудку рано сыграют.
— Будто бы отложили поход?
— Про то начальство знает… — Сергей Никитич помолчал. — Все о ней думаешь? — спросил необычно грустно и мягко.
— Все о ней… На сердце так тяжело, беспокойно. — Всмотрелся в лицо стоящего рядом, захотелось откровенно, дружески излить перед ним душу. — Что же это получается, Сергей Никитич? Неужели вправду Клава убила?
— Это следствие разберет. Только, кажется мне, путает она что-то, лжет.
Жуков продолжал, будто не слыша ответа:
— А ведь любит она меня! Помните, как вскинулась, когда вы про трибунал сказали? Я даже подумал — не для того ли вину на себя взяла, чтобы с меня обвинение снять?
— Поговорка такая есть: «С ложью далеко уйдешь, да назад не вернешься», — сказал Агеев. — Темное, нехорошее получается дело.
Жуков смотрел в темноту.
— Вот мучаюсь, соображаю — чудной случай с этим бандитом, который к ней в комнату попал, — снова глухо заговорил Жуков. — А что ко мне одному у нее любовь была — это точно.
— Веришь ей, значит, крепко?
— Я ревнивый, на одной вере прожить не могу… Только знаю — как познакомились мы, ни с кем она, кроме меня, не водилась… — Жуков помолчал. — Правда, был такой факт — встретил я ее с одним гражданином. Да он ей родственником оказался, дядей.
— Что же она майору не сказала, что родственник у нее здесь есть? — с внезапным интересом повернулся к нему Агеев.
Видно, разговор до этого не дошел.
— Как так не дошел? Лейтенант при нас ее прямо спросил… Помнишь, ответила: «Никаких у меня здесь родственников нет».
— Я не слышал, — изменившимся голосом откликнулся Жуков.
Многого ты, похоже, не слышишь, не замечаешь. О ключе разговор зашел… вспомни.
— Не помню я! — с болью в голосе сказал Жуков. — Тогда… — боцман видел сквозь мрак, как сжались на поручнях его пальцы. — Мне снова пойти, выяснить нужно… Если солгала она мне… — и он почти побежал к трапу, ведущему вниз, туда, где еще светился из темноты иллюминатор каюты, занятой на ледоколе начальником экспедиции.
Майор Людов сидел в своем кабинете, вчитывался в строки медицинского заключения, в страницы технического осмотра разбившегося самолета. Медленно перелистывал подшивку в картонной папке,
«Акт о гибели в полете летчика-испытателя Борисова В. А.» — было написано на заглавном листе подшивки.
— Портрет Борисова — простое, честное, мужественное лицо… Несколько месяцев назад произошла эта катастрофа. Думали — отказали механизмы на большой высоте, в конструкции какой-то изъян… Было предположение — из-за внезапной слабости сердца летчик лишился сознания в кабине… Да, не разглядели, не смогли предотвратить хода врага…
Людов закрыл папку, прошелся по кабинету, глянул в окно. Дорога в порт была пустынна в этот поздний ночной час, белый фонарный свет дрожал над плитами тротуара.
— Приведите Шубину, — сказал майор…
Шубина вошла с упрямым, почти вызывающим выражением на тщательно припудренном и подведенном лице. Молча села слева от письменного стола, за маленький столик, против лейтенанта Савельева. Приложила к глазам платок.
— Не пойму — чего вам от меня нужно? Не хотела я его убивать, нож мне под руку подвернулся,
Савельев старался смотреть безразличным взглядом.
Вы продолжаете утверждать, что убитый не был вам ранее известен?
И сейчас он мне неизвестен…
Она попыталась кокетливо улыбнуться.
И как это я с ним справилась, сама не пойму…
После того как упал он — вы зеркало со стены не снимали?
Зеркало? — она явно удивилась. — Зачем бы мне его было снимать?
А может быть, все-таки вспомните, кто был убитый? — Лейтенант вскинул на нее глаза. — Не был он кем-нибудь… ну, из поклонников ваших?
Вот еще выдумали — поклонник! — негодующе фыркнула Клава.
Она доверительно склонилась в сторону Людова к письменному столу, смотрела правдивым взглядом воспаленных слезами глаз.
— Верьте слову, товарищ майор, я с одним Жуковым только и встречалась. Он жениться на мне обещал.
Всхлипнула, сморгнула слезинку.
— Хоть в ресторане у девушек спросите — с одним Жуковым Леней гуляла… Никаких ему из-за меня неприятностей не будет, скажите?
Людов снял очки, стал старательно протирать стекла.
— Очень беспокоитесь о нем?
— Как не беспокоиться… Его одного люблю.
— А летчика Борисова разве не любили? — как бы невзначай, надев очки, спросил Людов.
Она чуть вздрогнула. Ее взгляд стал напряженным, но она не опустила глаз.
Какого Борисова?.. А, этого… Нет, я просто так, время с ним проводила.
А почему заболели, когда самолет Борисова разбился?
Она продолжала смотреть прямо, но ее глаза странно скосились, глубокие морщины выступили на лбу.
Разве я заболела? Не помню… — Она усиленно соображала. — Может быть, и заболела… Жалко ведь человека…
Вам не было жалко его, когда вино, которым угощали его, отравили! — Людов поднялся из-за стола. Она поднялась тоже.
Я… Я… — Ее голос вдруг огрубел, стал хриплым. — Я это вино с ним вместе пила.
Самолет Борисова разбился через восемь часов после того, как вы пили с ним это вино, — медленно, отчеканивая каждое слово, говорил Людов. — Шеф ваш, давший вам яд, дал и противоядие. Вы знали, что яд начнет действовать, когда Борисов будет в испытательном полете.
Шубина долго молчала. Мелкие капельки пота скатывались на тоненькие подбритые брови.
Выдумываете. Не отравляла я никакого вина. И про какого шефа говорите — не знаю.
