между собой нити и как лучше подвесить к новым бусам кисточки, – это «я» и представить не могло, как она будет выглядеть в чем-то помимо рабочих рубашек, юбок и чепцов.
«Вульгарщина», – сказал старый голос. «Вот это да», – одобрительно сказал новый. Да, она стара, и кожа у нее дряблая и морщинистая, испещренная пятнами за без малого восемьдесят лет жизни… но ее тело, подобно пестрой паутине, оплетало кружево цветов и фактур, созданное ее руками. Она переступила с ноги на ногу, смещая вес с больного бедра, и украшение заколыхалось, будто от ветерка. Крупные бусины на спине перекатились, успокаивающе легли в ямку у позвоночника. Растительные волокна на плечах почесывали места, до которых ей всегда было трудно дотянуться.
Офелия долго смотрелась в зеркало, прежде чем осторожно снять украшение. В повседневных хлопотах оно будет только мешать… но ей нравились новые ощущения. Она уже знала, что будет надевать его часто. Она повязала кусок ткани, который носила теперь вместо одежды, и, широко улыбнувшись, погляделась в зеркало снова. Розаре бы не понравилось – ни ее голые старушечьи ноги, ни отсутствие белья. С мыслью о Розаре она запальчиво окунула палец в горшок с красной краской, которую использовала для бусин, и провела полосу поперек груди. Черной краской нарисовала круги на щеках, на лбу, на бедрах. Синей провела тонкую черту по спинке носа. Она начала хихикать; кто бы мог подумать, сколько удовольствия можно получить, используя собственное тело вместо холста? Она окунула ладони в зеленую краску и поставила отпечатки на живот, переднюю сторону бедер и ягодицы. На тыльную сторону ладоней и ступни плеснула желтым. И, оставляя на полу желтые следы, вышла на улицу, ничего не опасаясь и ни о чем не думая впервые за долгое время.
С неба сыпал мелкий теплый дождик, не столько падая на землю, сколько образуя влажную дымку. Офелия прошлась вдоль домов, касаясь дверей и оставляя желто-зеленые отпечатки. Вдруг ей захотелось пометить их все; она бросилась назад в центр, схватила горшок с желтой краской и зашагала от порога к порогу, не пропуская ни одной двери. Обойдя половину поселка, она вдруг поняла, что это не просто игра; страх хлынул волной, требуя, чтобы она довела дело до конца. Если она прервется, если отвлечется на что-нибудь, если краска закончится прежде, чем последнюю дверь украсит ее метка, произойдет нечто ужасное. Задыхаясь, кривясь от боли в ногах, она металась от двери к двери, от дома к дому, не пропуская даже сараев, помечая склады и рециклер, а потом вернулась в центр и прошлась по дверям внутри…
Постепенно паника улеглась. Снаружи прокатился раскат грома, дождь усилился. Уже не в первый раз перед грозой Офелию охватывали непонятные предчувствия, безумные ощущения, тяга к странным поступкам. Конечно, все дело в грозе. Когда гроза закончится, ей станет легче.
Капли дождя громко зашлепали по стеклам. Офелия посмотрела на свое разукрашенное тело и засмеялась. Ну и ну. В таком виде ложиться спать нельзя. Пусть дождь смоет краску. Она вышла на улицу и встала под теплые струи, оттирая желтыми ладонями круги и полоски, пока под ногами не образовалась разноцветная лужа. Удивительно, что краски не смешались в грязный бурый цвет… На секунду она застыла, завороженно глядя, как они обтекают друг друга, образуя на земле кольца и пятна. Но тут громыхнуло ближе, и она бросилась к помеченной ладонью двери своего дома. Хотя дождь был теплым, ей вдруг стало холодно.
Оказавшись внутри, она вытерлась насухо и начала напевать без слов. В голове замелькали воспоминания о детских выходках. Пирожки из грязи, беспорядок на кухне, тот раз, когда она цветным мелком разрисовала сестре ногу, чтобы стопа казалась вспухшей и воспаленной… Обе сочли это уморительно смешным, но мать сперва перепугалась, а потом рассвирепела. Даже теперь у Офелии вспыхнули щеки при мысли о том, как ей влетело за эту шутку. Глупая-глупая Офелия… Она была глупым ребенком, а теперь стала глупой старухой – но сколько же удовольствия она получила! Разрисовывать себя было весело, и она непременно сделает это снова. Почему нет? Если ей суждено погибнуть от лап неведомых животных, можно и отвести напоследок душу.
После грозы коровы разволновались. Прищурившись, Офелия вглядывалась поверх луга в берег реки, пытаясь пересчитать животных. Четырнадцать… нет, тринадцать, рыжую с черной мордой она посчитала дважды… нет, все-таки четырнадцать, вон же еще бурая с белым пятном. Плюс бык. Телят в высокой траве было не видно. Вышло солнце, и она надела широкополую шляпу с узкой розовой лентой и синюю накидку, расшитую зелеными и желтыми цветами из бисера. Эта накидка давно ей разонравилась, и хорошо: не жаль будет, если запачкается, пока она ловит коров.
Одна корова вдруг шарахнулась и побежала в сторону от реки; еще две последовали за беглянкой. Офелия успела разглядеть в траве между коров голову теленка, прежде чем все маленькое стадо, тяжело дыша, припустило прочь. Бык развернулся, готовый дать отпор неведомому врагу. Офелия ничего не видела. На полпути к поселку коровы остановились и беспокойно затоптались на месте. Офелия обогнула загон для телят, забирая к реке, где было не так пыльно. Теперь коровы, растопырив уши, наблюдали за ней; бык отошел от реки и вернулся к стаду. Она снова пересчитала головы: рыжая с черной мордой, рыжая, бурая, пестрая с белым пятном, просто пестрая, рыже-белая, бурая с белым пятном… четырнадцать коров, один бык, по меньшей мере один теленок. Вдалеке мычали остальные – вероятно, молодые бычки, которые всегда держались вместе.
Нужно понять, сколько в стаде телят. Офелия сделала еще несколько шагов, двигаясь не прямо на коров, а чуть левее. Темно-рыжий теленок рядом с рыжей коровой с черной мордой. А вон еще один, пестрый с белыми ногами, рядом с одной из пестрых. Коровы мотали головами; Офелия сохраняла дистанцию, пытаясь разглядеть за покатыми боками, ногами и широкими ушами телят. Кажется, вон там еще один… Так и есть: светло-рыжий, почти незаметный за спинами взрослых. Офелия двинулась назад в поселок, не выпуская коров из виду, чтобы убедиться, что на нее никто не бросится. Рыжая с черной мордой отличалась скверным характером.
На противоположной окраине поселка мирно паслись овцы, ягнята грелись на солнышке, рассыпавшись по траве, как комочки шерсти. Офелия прошлась по лугу, почесывая маленькие твердые лбы; все до единой овцы были на месте. В лесу что-то заверещало – какое-то животное издавало эти звуки каждый день, и она уже научилась их не замечать. Даже овцы остались спокойны – разве что ушами повели. Один
