Но разве призраки пахнут? Призрак Умберто ничем не пах – в тот единственный раз он просто проскользил мимо нее, как безупречная бесплотная проекция.
На секунду Офелия задержала дыхание, потом глубоко вдохнула – не то чтобы принюхиваясь… Да, что бы это ни было, оно пахло, и пахло незнакомо. По-новому. Вероятнее всего, это было какое-то животное; кто-то из лесных обитателей осмелел настолько, что зашел в поселок, хотя прежде такого не случалось.
Собрав всю свою храбрость в кулак, Офелия вышла из швейного зала и приблизилась к входной двери. Из-за ее спины за порог лился свет, и ее тень тянулась далеко вперед, а по обе стороны от нее лежали пятна света. Только их Офелия и видела. За дверью были выключатели, отвечающие за уличное освещение. В колонии ими почти не пользовались, но теперь она включила свет снаружи. Загорелось только две лампочки: остальные, должно быть, повредило во время штормов. Но и в этих косых лучах света ей удалось разглядеть, как по улице что-то движется.
Чудовище. Животное. Пришелец.
Смертельно опасный пришелец, которому уже случалось убивать людей.
Офелия не могла заставить себя ни выйти на улицу, ни вернуться в центр. Даже свет, и тот не могла выключить. Она посмотрела в сторону. Там тоже что-то двигалось, что-то темное на фоне еще более темной ночи. Существо приблизилось – многоногое, массивное нечто с глазами, в которых отражался свет лампочек…
Коровы. Офелия устало привалилась к дверному косяку; по улице прошествовали несколько коров. Между ними, высоко задирая ноги, скакал теленок. Одна из коров, взмахнув хвостом, мазнула кисточкой по отпечатку на двери. Выходит, это были коровы. А запах – тоже от них? Сложно сказать, но на улице действительно стоял густой, многосоставный коровий дух.
– Коровы, – произнесла Офелия вслух.
Животные замерли, растопырили уши и попятились, словно пытались увернуться от ее голоса. Офелии стало смешно; хотелось прирезать этих коров, из-за которых она так напугалась.
– Му-у-у! – завопила она, сама не ожидая; крик шел откуда-то из живота, до того громкий, что у нее заболело горло.
Коровы отпрянули, развернулись и с громким топотом припустили прочь.
– Дуры! – прокричала Офелия им вслед.
Продолжая полыхать от праведного гнева, она выключила свет в центре и ощупью двинулась домой. Теперь, когда она нарушила тишину, ей хотелось говорить и дальше, вновь чувствовать в горле слова, вновь услышать собственный голос не только в голове, но и ушами.
– Ну не идиотка ли? Коров испугалась. Могла бы догадаться, что они заходят ночью в поселок: ворот-то нет…
И все-таки… Она никогда не находила на улицах навоз. Да и к чему коровам заходить в поселок? Если бы они паслись в огородах, она бы давно это заметила.
Слова иссякли сами собой, словно их количество было конечно и она исчерпала лимит. Коровы зашли в поселок. Они зашли в поселок, хотя обычно этого не делают, но в этот раз зашли, потому что… потому что… потому что захотели… потому что их что-то напугало у реки.
Испытывать такой ужас дважды за один вечер оказалось физически больно. Так сильно у нее стучало сердце, так судорожно сжимались легкие, что заболели ребра. Она стояла посреди кухни, неспособная сдвинуться с места, пока ногу не скрутило так, что на фоне этой боли ужас померк. Офелия перенесла вес на сведенную судорогой стопу, всхлипывая с каждым вдохом, пока не отпустило. Она устала, и у нее болело все тело. Если пришельцы хотят ее убить, пусть убивают во сне.
Уже в постели ногу свело снова, и Офелия неуклюже встала, чтобы снова на нее опереться. Она слишком стара для такого. Знакомое раздражение согрело ее. Она слишком стара, и у нее болит нога, и ей тяжело работать, и во всем этом нет ее вины. Когда судорога прошла, она снова легла, натянув покрывало повыше. Потом вспомнила, что не заперла уличную дверь. Она никогда этого не делала, но теперь… если там действительно пришельцы… Вздохнув и выругавшись под нос – и откуда только она знает такие слова, – Офелия снова выбралась из постели и пошла запирать проклятую дверь.
Не удержавшись, она выглянула. В темном ночном воздухе далеко разносился ритмичный хруст: где-то за поселком паслись коровы. Легкий ветерок, гуляющий в переулках между домами, погладил ее по коже. Она не видела ничего, абсолютно ничего, кроме искорок, которые вспыхивали внутри глазных яблок. Она стояла до тех пор, пока не начала дрожать; потом тщательно заперла дверь на засов и вернулась в постель. По пути в спальню она обо что-то ушибла палец – включать свет снова она не собиралась – и легла с чувством, что никакими кошмарами ее уже не напугать.
Вопреки ожиданиям, спала она хорошо. Сам сон не запомнился – только то, что он был приятный. Когда она встала, солнечный свет уже нарисовал на кухонном полу сетку, повторяющую решетку задней двери. Офелия нахмурилась. Задняя дверь? Она шарахалась ночью в темноте, чтобы запереть уличную дверь, и забыла про дверь в огород? Быть такого не может: дверь точно была заперта.
Она не помнила. Такое уже случалось: она думала, что закрыла дверь, а потом та оказывалась открытой; или, наоборот, вроде бы открывала, а потом выяснялось, что нет. Это началось давно, еще до того, как улетел Барто. Забывчивость ужасно раздражала ее; из-за нее она чувствовала себя глупо. Офелия встала и пошла искать предмет, о который запнулась ночью. Надо убрать его с пола, пока она и об этом не забыла.
На пути между уличной дверью (та была на засове – по крайней мере, хоть тут она не опростоволосилась) и дверью спальни не обнаружилось ничего, обо что можно было ушибить палец. Стулья аккуратно задвинуты под кухонный стол. Ничего… если только она не заплутала в потемках и не ушиблась о косяк двери своей прежней спальни. Но, будь это так, она бы нащупала рядом стену.
Она переводила взгляд с открытой кухонной двери на дверь спальни, с окна на окно, снова на стол со стульями. Все вещи были на своих местах. При свете солнца, когда ветерок доносил с огорода свежий утренний воздух, насыщенный ароматами зелени, сложно было поверить, что ночью происходило что-то неладное. Офелия принюхалась. Никаких странных запахов, хотя коровий дух еще не улетучился. Она открыла наружную дверь и увидела, что по улице тянутся дорожки из коровьих лепешек.
Она вынесла из сарая тачку и легкую лопату и все утро носила навоз в компостную канаву. Коровы вернулись на пастбище и как ни в чем не бывало
