— Если ты думаешь, что меня мучают угрызения совести, дорогой,— холодно прервала его Рейна,— то сильно ошибаешься. На войне и в любви все средства хороши. Да, я не таю от благородства, я давно забыла, что такое совесть. За этими Ненужными и низменными чувствами обращайся к Талейну. Это вроде он у нас еще балуется такими глупостями!
Отстраненно слушая их перепалку, я вдруг нашла, на мой взгляд, единственно правильный выход из этой ситуации. Дамочка ищет корону, корона у меня. Потому Рейна ни на шаг от меня не отходит, Я не могу оставить в живых Рейну и так же не могу увеличить корону. Значит, необходимо уничтожить Рейну. И корону. И себя, раз обе составляющие находятся рядом со мной, Другого выхода я не видела. Я допускаю, что Талейн был куда благороднее Рейны и действительно имел все права на Мертвую корону, но пусть он меня простит. Нет предмета ссоры нет и самой ссоры. Я приготовилась плести заклинание, прикидывая диаметр его воздействия. Но моим планам не суждено было осуществиться.
Дейн все же допек Рейну своими колкими замечаниями, и я с ужасом увидела в ладони дамочки уже знакомую мне молнию, Я постаралась предотвратить расправу, набросив на Рейну антимагический экран, но та помешала мне, одним движением свободной руки испепелив летящую к ней защиту.
— Прощайся с жизнью, красавчик! — холодно произнесла она. — Ты меня утомил, я себе, так и быть, другого найду!
Мир перед моими глазами сузился до размеров летящей синей молнии, которую Рейна швырнула в Дейна. Я понимала, что он не может защититься, и также понимала, что я не успеваю, но... Одна секунда, один удар моего сердца понадобились мне для того, чтобы успеть раньше искристой смерти! Совершив неимоверно длинный и быстрый прыжок (спасибо моей повышенной прыгучести!), я впечаталась в грудь Дейна ровно за мгновение до того, как молния ударила мне в спину. «Дура!» — услышала я едкое умозаключение внутреннего голоса.
Совсем близко я увидела черные, как ночь, глаза Дейна, подумала, что, возможно, сломала ему ребро или даже несколько, и... потом меня не стало.
ГЛАВА 23
По озябшей улице я иду одна.
Мрачно небо хмурится, и дрожит луна.
Мотыльком растерянным сердце рвется прочь,
От любви намеренно убегаю в ночь.
Убегаю искренне от былых тревог,
Растворяясь призраком в темноте дорог.
Мне холодно. Я иду по незнакомой местности. Дорога под ногами как кисель. Правда, ног своих я совершенно не вижу, потому что по земле клубится густое туманное марево. Вокруг пустынный пейзаж из такого же серого, местами висящего рваными клочьями тумана. Я не слышу своих шагов, своего дыхания. Я не помню, кто я, зачем куда-то иду и откуда пришла. Словно этот мир возник ниоткуда и я ниоткуда в него попала. Глухая тишина давит на уши, В этом мире все словно замерло, лишь я, вопреки Устройству этого мира, двигаюсь. Иду куда-то, Я не ощущаю своего тела, только опуская глаза, убеждаюсь, что оно есть и никуда не делось. На мне дорожный костюм. В голове мелькает вялая мысль о том, что когда-то я его уже видела на себе. Ну и пусть. Неважно, Я продолжаю движение в киселе дороги, Ноги вязнут, я двигаюсь медленно. Распущенные волосы мешают, спадая на глаза. Поднимаю руку, откидываю волосы назад. Почему-то это простое движение стоит мне неимоверных сил. Хочется сесть, а лучше всего лечь, закрыть глаза и ничего не делать. Только спать. Как можно дольше спать и никогда не просыпаться
Впереди, в поле моего зрения, появляется темное пятно. По мере приближения понимаю, что мне навстречу идет человек. Зачем? Кто он? Я равнодушно опускаю глаза, Мимо, все мимо. Но некто приближается, идет прямо на меня. Снова поднимаю голову. Старик. Пронзительные черные глаза на бледном высохшем лице. Остановившись напротив, он кладет руки мне на плечи и молча встряхивает меня.
В мозгу едкой болью просыпается память,
Старик из снов! Сейчас он рассыплется пеплом! Я в ужасе отшатываюсь.
— Лайса, приди в себя, слышишь! Ты еще не умерла! Тебе здесь не место!
«Умерла? Когда я успела умереть?» думаю я про себя, но вслух не произношу ни слова.
— Лайса, детка, спасибо тебе, что спасла моего сына. Но теперь ты должна вернуться.
Сына? Мои ресницы дрогнули. Память лениво шевельнулась. Когда это я спасла его сына?
Старик, видимо поняв, что никакой реакции от меня не добьется, замолчал и, больно подняв мою голову за подбородок, пристально посмотрел мне в глаза. Потоком хлынули воспоминания...
Мне десять лет. Сидя возле печной заслонки, я с восторгом наблюдаю, как на ладони распускается маленький язычок пламени. Мне не больно, я улыбаюсь. Затем подсаживаю теплый язычок на лучину и бросаю ее в печь. Через минуту в печи загорается большое пламя.
— Мама! Мама! — восторженно кричу я.— Я рукой огонь разожгла!
Мне тринадцать. Зима. Холодно. Я размазываю по щекам беззвучные слезы, глядя на холм черной земли. Там, в земле, остались мои мама и папа. Вокруг много людей, некоторые плачут. Я гляжу на новые кресты. Падающий снег белой каймой оседает на темных перекладинах. На плечо мне ложится чья-то рука. Высокий большой мужчина прижимает меня к себе:
— Не бойся, Лайса, я помогу тебе. Со мной не пропадешь. Все будет хорошо!
Задрав голову, я сквозь слезы наблюдаю, как вездесущий снег садится на его рыжую бороду.
Мне четырнадцать. Я вижу, как два горожанина громко спорят, выясняя, кому принадлежат часы, лежащие на тротуаре. Господин справа явно выигрывает в споре благодаря своей наглости и напористости, хотя я четко почему-то знаю, что часы принадлежат господину слева. В итоге «правый» господин, накричавшись вдоволь и собран толпу зевак, поднимает часы и уходит, а обиженный «левый» господин, в силу своего мягкого характера, остается ни с чем. Его робкие замечания никто не желает выслушивать.
На меня же никто не обращает внимания, и я легко следую за «правым» господином. Той же ночью я забираюсь к нему в дом, а утром следующего дня отдаю часы «левому» господину. Радость доброго господина приятно греет душу, а первый заработок за этот странный поступок обещает безбедную неделю. Я с восторгом ссыпаю монеты в карман!
Мне восемнадцать. Не помня себя от радости, я бегаю по своему новому двухэтажному дому. Первая шикарная покупка. Правда, в доме никого нет, лишь я одна. Он немного пустоват. Ничего, зато целых пять комнат!
Мне двадцать, Я выхватываю черного кота из рук фанатичного священника и через портал сматываюсь к себе домой.
— Смотри, киса, это мой дом! — поочередно раскрываю я перед пушистым мурлыкой все двери.— Я приглашаю тебя жить в нем вместе со мной. Все в твоем распоряжении, если ты согласен!
Кот важно шагает по полу, заглядывает во все комнаты, затем прыгает ко мне на колени. Золотые глаза смотрят внимательно и доверчиво:
— Меня Тимофеем зовут! А брюшко почешешь?
А вот это уже недавно: черные глаза, черные волосы, смуглое тело, сквозящее сквозь лохмотья одежды, цепи, щемящее чувство чего-то неправильного, острое желание все исправить. И летящая смерть, от которой я должна успеть закрыть, заслонить, защитить! Не себя, его. Потому что...
Я дернулась в руках старика. Тот, увидев, что я пришла в себя, разжал пальцы.
— Дейн! Он там! — выдохнула я в лицо старику.
— Да, детка, правильно. Он там, а ты здесь, и тебе пора возвращаться. Спасибо тебе за Дейна! За то, что не дала ему умереть.
— Он жив?! — Мой громкий вскрик встряхивает серую мглу этого странного мира, заставляя туман испуганно попятиться от меня.
— Да, он жив, ты успела,— успокаивает меня старик.— И я как отец от всего сердца благодарю тебя.
Я изо всех сил отрицательно качаю головой:
— Нет не благодарите, я бы не смогла иначе.
— А ты знаешь, почему не смогла бы иначе? — Его глаза, кажется, смотрят мне в самую душу.
«Потому что если в городе узнают, мне никогда не простят гибели князя!» — пронеслось в моей голове. Но губы уже шептали совсем другой, удививший мое сознание ответ:
