- Не хочу я отдыхать! Мне выпить надо.
Проблема соблюдения приличий перед Погодиным-младшим, вероятно, не стояла никогда, поэтому он, недолго думая, отпихнул отца и, пошатываясь, направился в кухню.
- Вот, - удрученно пробормотал Юрий Филиппович, - сколько денег Паша угрохал на его лечение, и все впустую Ничего не помогает. Пьет и пьет. После больницы месяц-другой еще держится, а потом снова… Бывают же счастливые семьи, сколько детей на свет родится - все людьми становятся, а у нас - видите, что вышло? Вовка не удался, зато Милочка сердце радовала - и красавица, и умница, и добрая, и человека себе хорошего наконец нашла. А теперь вот и Милочки нет.
Он как-то неловко дернулся, закрыл лицо ладонями и заплакал.
***
Федор Иванович Давыдов, несмотря на солидный возраст, почти никогда не уставал. Чувство усталости было знакомо ему в далекой юности, когда он учился в институте и пять раз в неделю бегал на спортивные тренировки. Вот тогда - да, тогда он здорово уставал, что от учебы, на которую катастрофически не хватало времени, что от спортивных нагрузок, к которым он от природы был не очень-то приспособлен. И тренировался-то он вовсе не для того, чтобы побеждать и завоевывать кубки, а исключительно для выработки у себя привычки к усталости. Привычку он выработал, поэтому усталости и не чувствовал.
Уже почти восемь, день получился долгим и тяжелым, а он все сидит у себя в кабинете и допрашивает Павла Седова. Казалось бы, все нужные вопросы уже заданы, ответы получены, но не нравится что-то Федору Ивановичу, ох не нравится. Путаница какая-то с этим делом получается, все показания вразнобой идут, ничего не склеивается. Павлу-то сие неведомо, а вот следователь Давыдов знает кое-что, и очень это его беспокоит А тут и Каменская позвонила, и снова появились кончики, которые надо бы состыковать. Значит, начнем по новому кругу.
- Стало быть, ты вчера звонил родителям Милены?
Этот вопрос он задавал Седову раз десять. Ну и ладно, где десять, там и одиннадцать.
- Звонил. Они сказали, что Мила к ним не приезжала и не звонила. Она была у них несколько дней назад.
- А она вообще часто к ним ездила?
- Раз в две недели примерно, иногда чаще, иногда реже.
- А ты с ней ездил?
- Когда как. Но чаще она одна ездила, у меня времени нет.
- Значит, с родителями твоя Милена была близка?
- В каком смысле? - Павел поднял на следователя больные воспаленные глаза.
- Ну, рассказывала им все, делилась с ними… Или нет?
- Думаю, что нет. Она их любила очень, заботилась о них, продукты привозила, денег подбрасывала. Но я не думаю, что она рассказывала им о своих делах. Зачем?
- О каких делах? - встрепенулся Давыдов. - Какие у Милены были дела, о которых она не рассказывала папе с мамой?
- Ну, экзамены там, зачеты… Или о лечении за границей. Мила лечилась от бесплодия, она хотела ребенка.
- Лечилась за границей, значит. Дорого, наверное? - в голосе следователя зазвучало искреннее участие. - И долго?
- Дорого. Но она очень хотела.
- Что ж у нее, и деньги были на такое лечение?
- Были.
- Сынок, ты же понимаешь, что я должен спросить: откуда? Ты не подумай, что я хочу деньги в чужом кармане посчитать, но Милу-то твою убили, это факт. И версий у нас с тобой только две пока: либо это акт устрашения, направленный на тебя, либо ее убили по каким-то ее личным делам. А убивают у нас, как тебе хорошо известно, легче всего из-за денег. Так что хотим мы с тобой или не хотим, но денежки нам посчитать придется.
- Да чего там считать, Федор Иванович, - заговорил Павел с раздражением. - Ну, скопили мы. Что-то у Милы было, я добавил. Не было у нее никаких денежных дел, я вам точно говорю.
- Ну и ладушки, - мирно согласился Давыдов. - А когда ее родители-то сюда переехали?
- В позапрошлом году.
- Надо же… Вот живут люди на одном месте, добро наживают, имуществом обзаводятся, а потом жизнь так поворачивается, что надо в одночасье все продавать и в другое место ехать. Страшно, наверное. У них там, в Азии-то, поди, домина был огромный, хозяйство налаженное… Или квартира?
- Дом. Да одно название! Домишко на окраине, в рабочем поселке.
- Эва как! Они за него небось сущие гроши получили. А квартиру в Тучкове купили, это тысяч тридцать долларов-то, не меньше вышло. Что ж они, подпольные миллионеры у вас? Или тоже ты с зарплаты накопил? Ты глаза-то не отводи, сынок, я ж предупредил, что деньги считать будем, они вообще счет любят. Накопить ты столько не мог. Я вот побольше твоего оклад имею, а у меня столько денег нет. Так что придется нам исходить из того, что какие-то денежные дела у твоей подруги-то были. Или нет?
- Федор Иванович… Ну не тяните вы из меня душу! Самому тошно.
- Так и мне, сынок, тошно, ведь человек погиб. А разбираться придется.
Павел смотрел на муху, неторопливо ползающую по кромке чашки, на дне которой уже подсохло коричневое кольцо от давно выпитого чая, и молчал. Давыдов его не торопил. А куда спешить-то? Были у Милены Погодиной какие-то «левые» денежки, были. Вот из-за них ее и убили.
- В общем… - начал Седов.
И снова умолк. Давыдов смотрел на него ласково и участливо, не подгонял. Просто ждал.
- Еще до того, как я познакомился с Миленой, у нее был мужчина… ну, любовник. Очень богатый. Подозреваю, что из криминальной среды. Она ведь приехала в Москву в девяносто восьмом, а встретились мы с ней только через три года. Как она жила эти три года - я не знаю. Вернее, знаю, но только с ее слов. И про мужика этого я знаю с ее слов. Его убили. Застрелили. Не то заказ был, не то разборка, не знаю толком ничего.
- Чего ж ты не выяснил? - удивился Давыдов. - Ты ж не мальчик с улицы, ты в органах служишь, тебе сподручно.
- Мила его имени не называла. Я сколько раз спрашивал - не отвечала, а мне ссориться из-за этого не хотелось. Да и потом, она сказала, что убили его где-то не то на Кипре, не то в Греции. Так что выяснить ничего невозможно. Но не в этом дело. После его смерти Мила нашла в его доме тайник с деньгами. И записку, адресованную ей самой. Дескать, если со мной что случится, бери эти деньги, они - твои. Она и взяла.
- А дом? - живо заинтересовался Давыдов.
- А что - дом? Дом не ее, оформлен на какую-то фирму. Она вещи собрала и сразу же съехала, квартиру сняла.
- Сняла? - переспросил Федор Иванович. - А чего сняла, а не купила?
- Она собиралась купить, но надо же где-то жить, пока подыщешь то, что нужно. Вот пока она ее искала, мы и познакомились.
- Ну а квартира-то, квартира? - следователь демонстрировал неугасающий интерес к жилищным вопросам. - Купила она квартиру?
- Конечно. В ней мы и живем. Жили…
- Значит, у тебя собственного жилья нет, так я понимаю?
- Да почему же? Есть. Моя квартира, однокомнатная. Стоит себе.
- А эта, в которой ты живешь, стало быть, на нее оформлена, на Милену?
- Ну да. Это ее собственность.
- Ладно, понятно. А денег-то много было у этого ее любовника?
- Федор Иванович… Может быть, вам трудно это понять, но мне такие расспросы не очень-то приятны, - зло проговорил Седов
- А чего ж тут неприятного-то?
На лице у следователя было написано искреннее удивление. Ну в самом деле, что неприятного может быть в том, что люди улучшают свои жилищные условия? Радоваться надо. А ему, вишь, неприятно. Эва.
- Мне неприятно, что женщина, которую я любил и с которой жил, решала свои проблемы на деньги бывшего любовника. Это вам понятно? Мне неприятно, что я ничем не мог ей в этом помочь. Мне неприятно, что я жил в квартире, купленной на деньги, которые он дал Милене за то, что она с ним спала, и ремонт в этой квартире сделан на эти же деньги, и мебель вся на них куплена, и лечилась за границей Милена тоже на них, и брата своего лечила, и родителям квартиру купила. И даже мне машину. И все на эти деньги. Я вам больше скажу: она не только от бесплодия лечилась в Швейцарии, она еще и зубы в Англии делала. Помните, я вам рассказывал, что ей первый муж шесть зубов выбил?
- Помню, помню, - с готовностью закивал Федор Иванович. - Ну и как, много от тех денег осталось-то? Или все порастратили?
- Не знаю, - Павел устало откинулся на спинку стула. - Я не считал возможным спрашивать у Милены такие вещи. Для меня это унизительно, неужели вы не понимаете? Она ведь даже меня лечила в Германии.
- Тебя? А у тебя что за болезнь, сынок? Тяжелая?
- Да нет, позвоночник что-то… Я бы перетерпел, но Милена узнала у врачей, что если сейчас не сделать операцию, то лет через десять-пятнадцать я превращусь в инвалида, вот и уговорила меня. А что я должен был на работе говорить? Ведь такое не скроешь. Ни операцию на позвоночнике, ни квартиру с ремонтом, ни дорогую машину. Ну и говорил, что Мила в крупной фирме большие деньги зарабатывает. Никто же проверять не станет. А на самом деле я жил на деньги ее хахаля, на деньги, которые она в постели заработала, и сам себя за это презирал.
