В опустившейся на Гамбург ночной темноте конница скопилась на площадке рядом с воротами, которые воины тут же закрыли, чтобы крестоносцы не ударили нам в тыл. Я окинул взглядом большой торговый город, который был переполнен вражескими воинами. Затем перегнулся через стену, отметил, что воины готовы к бою, взмахнул рукой и выкрикнул:
- Вперед! Не щадить никого! Жгите все! Сотники, главную улицу пока не трогать, а то назад не отойдем! В серьезный бой не ввязываться! Берегите силы, нам еще через вражеский лагерь прорываться! Начали!
Меня услышали. Подле ворот осталось два десятка воинов, а остальные славянские всадники, убивая всякого, кто попадался на их пути, разлетелись по окраинам Гамбурга. В жилые дома, трактиры и хозяйственные постройки полетели огненные смеси и факела. Город начинал загораться, операция по-прежнему шла по плану, и я оглянулся. За стенами тоже было весело. Там горели обозные телеги, метались между огнями предназначенные на убой коровы и овцы, было слышно бряцанье оружия и ржание коней, и на фоне разгорающихся пожаров через лагерь крестоносцев двигались плотные темные треугольники конных дружинников и варяжской пехоты.
'Елки-моталки! - мысленно воскликнул я. - Издалека эти треугольники, словно танки, нечто темное, приземистое, отблескивающее металлом и плюющееся огнем. Шикарное зрелище, жаль, видеокамеру еще не придумали или на худой конец фотоаппарат'.
- Язычник, - неожиданно обратился ко мне имперский граф, - тебе доставляет удовольствие видеть, как умирают католики?
- Нет, - я решил ему ответить, и качнул головой, - не католиков, а врагов. Мне все равно кто вы по вере и по национальности. Можно жить в мире, растить детей, налаживать хозяйство и радоваться каждому прожитому дню, благо, места, ресурсов, воды и чистого воздуха на земле еще много. Но нет, вы хотите навязать нам свою веру и завладеть венедскими землями, и за это расплачиваетесь. Нам, конечно, тоже достанется, слишком вас много, и потери среди венедов будут огромными. Но мы готовы к вашему приходу и потому добро пожаловать в ад, Сигурд Плитерсдорф. Все это, - рукой я указал на горящий город, - только начало, а когда вся ваша орда придет в венедские леса, вот там-то вы и познаете, что такое ярость славян.
Плитерсдорф помедлил и задал новый вопрос:
- А ты, действительно, отпустишь меня?
- Да, ведь я обещал, а мое слово очень дорого стоит.
- И когда я смогу уйти?
- Можешь покинуть меня прямо сейчас, тебя никто не держит. За сына пришлешь четыреста кельнских марок серебром. Сроку тебе два месяца. Как и через кого можно передать выкуп помнишь?
- Помню. Через датского купца Маргада Бьярниссона, который проживает в городе Рибе и имеет свою контору в Бремене.
- Вот и ступай, граф Сигурд. Иди и моли своего бога, чтобы мы снова не встретились, потому что в следующий раз ты умрешь.
Граф нерешительно сделал шаг по направлению к лестнице, которая вела вниз. Однако он вновь замер на месте, снова посмотрел на меня и с ненавистью в голосе сказал:
- Я влиятельный человек, язычник, и смогу обелить свое имя, а потом посвящу свою жизнь только одному - мести. Я знаю твое имя и поверь, лучше тебе было бы убить меня прямо здесь.
- А я не боюсь мстителей, граф Сигурд. У меня немало врагов и какой-то там имперский граф на общем фоне среди них смотрится очень бледно. Так что можешь стать в очередь.
Граф Сигурд окатил меня гневным взглядом, который в отблесках разгорающихся пожаров полыхнул красными огнями, до хруста сжал кулаки и широкими шагами направился к лестнице. Вслед за ним пошел один из варягов, который обеспечит его проход через наших воинов, а я снова прислонился к парапету башни, и стал наблюдать за ходом боя.
По улицам города с дикими выкриками носились сотни всадников. Летели в выбегающих из домов вражеских воинов стрелы степняков и сулицы бодричей, горели дома, а тяжелая конница рубила, и топтала полупьяных католических воинов. Однако вскоре нам начали оказывать сопротивление. Судя по всему, отряды городского ополчения, отлично экипированная и подготовленная пехота, местная стража и наемные отряды архиепископа были начеку и готовы выдвинуться в любой конец города на усмирение разбушевавшихся крестоносцев. Поэтому, как только начались поджоги, эти боеготовые подразделения сразу же направились навстречу опасности. Действовали германцы превосходно, четко и слаженно. По улицам, мимо горящих домов, в сторону северных ворот началось наступление ощетинившейся пиками стены из щитов, против которой биться смысла не было, и тогда я отдал приказ отступать. Полчаса погуляли, разор учинили, людей перебили не меньше тысячи, а сами потерь почти не понесли. Значит, задача выполнена, отходим.
Перекрывая шум боя и треск горящего дерева, протяжный звук сигнального рога разнесся над задымленным городом. Метатели огнесмесей кинули в наступающих германцев несколько своих зарядов, и противник замялся. Хорошо вышколенная конница стала отступать к воротам, а я опять оглянулся. Варяги уже покинули вражеский лагерь. Обозы католиков горели, и под стенами царил хаос. Можно было отходить, но только с боем, ибо под воротами скопилось несколько сотен католиков, как конных, так и пеших, которые хотели найти укрытие за стенами. Это были паникеры, которых раскидать очень легко. Однако за их спинами на дороге строился крупный вражеский отряд из рыцарей и легких кавалеристов. Видимо, кто-то понял, что мы уже в Гамбурге, и решил нас подловить. Ну-ну, пусть попробует.
Я и мои сопровождающие покинули башню и сели на лошадей. Конная масса славянских всадников давила мне в спину, но я не торопился и сначала окликнул командиров:
- Сотники! Все люди на месте!? Никого не оставили!? Доложить о потерях!
- Мои все! - откликнулся Иван Берладник.
- Моих трое полегло! - отозвался Твердята Болдырь.
- У меня пятерых нет! Убиты! - вторил ему Юрко Сероштан.
- Отставших нет! Потерь не имеется! - добавил атаман Данко Белогуз.
Далее тишина и я окликнул командира бодричей:
- Сотник Булыга! Что по убитым!?
- Нет его! - из строя бодричей ответил незнакомый голос. - Из окна в сотника стрелу пустили и сразу в голову! Подобрать не смогли!
- А кто за него!?
- Полусотник Звенько! Про потери сказать точно не могу! Полтора десятка наших точно нет! Может, убиты, а может, на улицах заплутали!
- Ждать никого больше не можем! Приготовиться к бою! Идем на прорыв! Метатели огня, вы в конце, подпалите окраинные дома, башню и ворота!
- Готовы! - услышал я одного из варягов 'Карателя'.
Достав из ножен клинок, я повернулся к воротам, и окликнул спешенных дружинников Берладника:
- Открывайте!
Со скрипом, большие створки распахнулись, и снаружи на них надавила толпа паникеров. Медлить было нельзя и, взбодрив своего жеребца окриком и ударом повода, я первым помчался на врага.
Удар! Конь отбрасывает в сторону тело германца, который раньше всех хотел попасть за стены, а затем еще одного. По брусчатке разнесся цокот множества подков, и вся наша конная лавина, на острие которой шла тяжелая кавалерия, обрушилась на нестройную толпу католиков. Кричали люди, которых калечили лошади, звенела сталь, и мой меч опускался на головы ошалевших от страха крестоносцев. Позади варяги поджигали крайние дома, которые прилегали к воротам, и башню, но я этого не видел и слух, будто выключился. В полнейшей тишине я рубил и сек врагов, выполнял кровавую работу и чувствовал эмоции идущих за мной вслед воинов.
В какой-то миг противники неожиданно закончились. Наша конница оказалась в лагере крестоносцев, где все было объято огнем, и тут слух вновь вернулся. Ржали разгоряченные и опьяненные запахом крови кони, которые рвались продолжить свою бешеную скачку, а воины были готовы биться дальше. Я привстал на стременах и отметил, что все мои всадники, вроде бы, здесь. Конечно, ночью и в хаосе боя за всеми не уследишь. Однако дожидаться и выискивать отставших одиночек нельзя, ибо промедление подобно смерти, а значит, продолжаем движение.
- Гойда!!! - отпуская повод, клинком я указал на скопившуюся перед нами вражескую конницу. - Кру-ши-и-и!!!
Спустя полминуты мы врубились в крестоносцев неизвестного мне отряда с разными гербами и знаками отличия. Кто наш противник, непонятно, но это и неважно, наверняка, сборный отряд, так что упорной схватки от них ждать не стоило. Вот если бы у германцев было в запасе еще немного времени, тогда расклад иной, но мы им его не даем и потому буквально проламываем вражеский строй.
Взмах клинка и голова противника в не застегнутом шлеме слетает с плеч и катится под ноги лошадей. Рывок коня вперед и мелкая лошадка легкого кавалериста с дротиком в правой руке отлетает в сторону. Подъем на стременах. Четкий косой удар слева направо и Змиулан рассекает переносицу еще одного крестоносца, не рыцаря, но вполне справного вояки в добротной кольчуге. Кто-то в глубине строя католических всадников, которых не меньше чем нас, пытается руководить боем, и что-то выкрикивает, но его никто не слушает. Крестоносцы уходят из-под удара и над головой свистят стрелы черных клобуков. Их не видно на фоне темных небес, но посвист оперенной смерти слышен постоянно. Шир-р! Шир-р! Метательные снаряды вплетаются в шум битвы, а затем они попадают в людей. Дзинь-нь! Наконечник ударяется в металл, в кирасу или щит. Чпок-к! Железо впивается в податливую и мягкую человеческую плоть.
