Всевозможные «чаяния», возлагаемые мною на современность, начинают принимать все более и более идеальный характер: объективируются во мне самом, выделяются в особое я – обитающее «там», «по ту сторону всякого конца» – в старом… (Посмотришь в окно – всё домишки да мужичишки… Вот идет полковник; у него блистает эполета… «И всё»… «И – старое»… Как близко это открывающееся зрению, это – «там»… Близко и мягко: точно на пуховых подушках.) Чего желать и к чему стремиться, когда в душе исполнилось «все», разыгралось все до конца, о-кон-ча-тель-но: растворились царские двери, пропустили меня куда-то и бесповоротно захлопнулись, совершилось отделение моего «самого главного», «духовного» от душевно-телесного, которое навсегда здесь…
И вот когда все цвета спектра после «7» слились в белый луч сверкнувшего солнца, начинается область, по отношению к которой сама белизна – кожа; «это» состояние я символически называю о «8» -м. И невольно повторяешь за Давидом слова 8-го псалма: «Не много Ты умалил его (человека) пред ангелами…»[286] Вот тут-то я начинаю постигать грандиозную истину, заключающуюся в теософской схеме о разнице в нашем существе между личным (конечным, феноменальным) и индивидуальным (вечным, неразрушимо проходящим сквозь все перевоплощения). Сознав это духовным опытом, не остается ничего иного, кроме опытных стараний поставить личность под непосредственный контроль индивидуальности: Слить то, что лежит за «7» -ю цветами, с тем, что лежит до этих цветов – слить суровую бесцветность вечного небытия с мягкой бесцветностью от избытка, так чтобы хаос ультра-<кра>сного (черного) наполнился ультра-фиолетовым (черным же, но по-иному). Тогда не останется никаких нетерпеливых ожиданий, или, верней, всё, оставшись, мягко притаится у сердца – и вот заглянешь в окно: «Всё домишки, всё мужичишки; вот идет господин и кланяется с проходящим полковником: у полковника блестит эполета, а у прохожего – сверкнувшая лысина… „И всё“… И старинное, мягкое, теплое, и „Я и Отец – одно“…»[287]
Путь к этому длинный… 1) Надо сперва «вообще» «увидеть» (общебанальные «ви́дения» дыр и провалов или популярно-доступное преддверие к нашему пути у Метерлинка в его «тишине» и т. д.).
2) «Увидев», ужасаешься (признак, что начинаешь приближаться к первой цветности спектра, к огненно-кроваво-красному: это «око» сквозит сквозь мрак пессимизма: сюда апокалиптическая мертвенность, дымка, подозрительные мещане (Достоевский).
3) Мучительно-бредовое горение багряницы страданий (бунт Карамазова, «вверх пятами»[288], о «моральных проблемах», некоторые стороны Ницше в «Заратустре» и «Веселой науке»…[289] «Бог есть огнь поедающий»…[290] «Мысль о конце», «о всеобщем пожаре»).
4) Розовые стадии. Церковь, как Небесная Невеста, София, Душа Мира, влюбленность в конец… Уже белые просветы, Благовещение – благая весть о том, что гибельный рубеж внутренних созерцаний и срывов пройден.
5) Сумеречная область, где розовое переходит в белое… Тихое успокоение… Счастливое ожидание.
6) Белый момент «как снежное серебро», но оно тает сейчас же и, тая, сквозит голубым.
7) Еще более краткий момент голубого, не просто голубого, а углубленного белым – остатки талого снега, но они тают и –
8) Старинно[-бесцветное], возвращение к 1-ой стадии бесцветности, возвращение, вносящее в это бесцветное всю сумму потенциально накопленного (прошлое не умирает) пережитого.
А кругом этой лестницы из 8 ступеней – желтошафранные волны болотных испарений[291]; когда оступаешься на ступенях, попадаешь в эту трясину ужаса, так что существует единственный путь по этой лестнице, а то – заблудишься.
И раньше бывают ощущения невидимой близости, но встреча с Господом происходит, как я это недавно узнал от мужа Олениной-д’Альгейм[292] (глубоким каббал<истом> и теос<офом>[293]) не при «7» (белое) и даже не при восьми, а при переходе от 9 к 10, т. е. к 1 <?>.
Если числа обозначают психологические ступени переживаний, внутренние восхождения духа от себя к Богу, то «всё» нами переживаемое, и именуемое, символически обозначаемое, непонятно, условно, временно: мы должны прийти к девяти. Девять окончательно осветит нам тот путь, в который мы пустились от мира, и «всё» просветится единым окончательным светом.
Итак, пока мы понимаем друг друга условно (мы не знаем, о том ли перестукиваемся и перекрикиваемся из-за бесконечности, ибо между каждым человеком и другим – бесконечность), но да не смутимся: посохи в руки – и в путь, в путь: к «9» – ти! Да хранит Вас Господь!..
Остаюсь глубокопреданный и любящийБорис Бугаев.
P. S. Мой глубокий привет и уважение Анне Михайловне[294].
Что касается «Нового Пути», то отдельных книжек продаваться не будет: нужно записаться: посылаю Вам адрес «Нового Пути»: Контора и редакция: С. Петербург, Невский 88. Литературная Книжная Лавка.
Цена за подписку с пересылкой за год 7 рубл<ей>. Советую записаться только на ½ года (4 р.) (Дальше – сомнительно существ<ование> журнала.)
Спасибо за отсылку статьи Духовецкому[295].
P. P. S. Считаю нужным присоединить к сказанному выше два важных знания у теософов. 1) Низшие ступени астральной области окутаны клубами туманных испарений, по воззрению совр<еменных> теософов, так что нужно опытное руководство для прохождения этих ступеней. (См.: мою формулировку: «желтошафранное»). Русские, по мнению Ледбитера, Безант и др., очень подвинуты в знании и способны, но им нужно помочь в астральном (каждый человек имеет, по теософии, как бы 4 оболочки: тело физическое, астральное, мысленное и «causale», т. <e.> причинное: как только человек впервые прозревает, он видит из астрального, а низшие ступени астрального в тумане; отсюда опять-таки понятен мой личный опыт о дымке, ужасе, мертвенности «оттуда»; этот мой опыт санкционирован и теософскими эзотерическими теориями; слова Ледбитера: «России нужно помочь теперь в астральном» – получают вещий смысл, если Вы вспомните совр<еменное> положение дел и тучу, надвинувшуюся над нашей страной… Эту тучу, между прочим, видит и бар<он> д’Альгейм, заехавший налётом.
2) Путь от личного к индивидуальному, путь к различению личного от индивидуального или, по-моему: путь от 1 к 8-ми был путь к первому посвящению в мудрость у египетских жрецов в их мистериях. Включал ли этот путь выше перечисленные стадии (Душа Мира, дымка и т. д.) во всей их совокупности или нет – не знаю, но во всяком случае, придя к «восьмому», можно наверное знать, что первое посвящение совершилось.
Бессознательное знание акта посвящения в мудрость – вневременное, вненародное таинство, оставляющее в душе неизгладимую печать.
Не относится ли банально называемая «трагедия Ницше» к нежеланию отделить личное от индивидуального; Ницше индивидуально белый только лично, временно очернился… Его отрицание морали не относится ли к «этому», не прилежит ли все это к «одному»? Как Вы думаете?..
Итак до свиданья. Жду письма.
РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 4. Помета красным карандашом: «IV».
11. Метнер – Белому
3 декабря 1902 г. Нижний НовгородН. Новгород 3 декабря 1902 года.
Получил Ваше письмо от 30 н<оября> и, хотя я в долгу у отца, Коли[296], которые тоже писали мне и до сих пор не получили ответа, я пишу Вам, дорогой мой Борис Николаевич, не с тем, чтобы скорее ответить Вам на Ваши письма, в особенности на последнее, в котором я еще порядком и не разобрался, а чтобы не забыть Вам передать кое-что из своих переживаний… Вы ничего не знаете о моих отношениях к Анюте[297], которую я знаю с 1895 года, а сблизился с 1898 года… Если бы Вы знали, то, конечно, удивились бы, что я за последние 1½ недели 3 раза испытывал в промежутках между закатами (фиолетово[298] -красными) и восходом полной луны настроение необычайно нудное, тяжелое, давящее и явно не феноменальное (ибо 1) без удушья и 2) не было сходства с тем состоянием удрученности, которое обыкновенно предшествует удушью); Анюта, которая всегда способна, если не снять совсем, то облегчить тяжесть моего самочувствия – тут ничего не смогла сделать. Настроение это проходило само собою вдруг, и после него я не ощущал никакой слабости, никакого физического следа. Настроение это в более легкой степени я испытывал и раньше, но смешивал до сих пор его с другими, внешне похожими на него. В последний раз оно навестило меня в особенности сильно в позапрошлый вечер. Я с глухим тупым отчаянием лег в постель, взял Заратустру и по совершенно роковой случайности (?) раскрыл след<ующее> место; да! я забыл сказать, что луна (должно быть, это было полнолуние) светила нестерпимо зловеще и освещала «домишки и мужичишек», и на луну, сидя посреди улицы, выла собака; представьте мою радость (и ужас Анюты), когда я нечаянно раскрыл след<ующее> место Заратустры: «Da ploetzlich, hoerte ich einen Hund nahe heulen. ‹…› Und als ich wieder so heulen hoerte, da erbarmte es mich abermals». Часть третья, глава вторая Vom Gesicht und Raethsel[299]. – Как только прочел я это место, мне стало сразу легко, хотя и не менее страшно, и я вспомнил следующее стихотворение Гёте (аналогичное лесной тиши Беклина[300]): «Meerestille»:
