– За Penicillium! За новую эпоху медицины!
– За советскую панацею! – подхватил хозяин.
– А теперь расскажите же всё, Алексей Николаевич! Хочу знать подробности. Вы не представляете, как мне не хватает общения с коллегами.
– У меня для вас одни хорошие новости, Карл Густович. Начну по порядку. Когда пришло письмо от вас про этого Флеминга, про его открытие, я, признаться, отнёсся скептически. Старые публикации конца двадцатых годов, неясные результаты. Подумал: будь там рациональное зерно, давно бы получили новое лекарство. На другой чаше весов – результаты вашего личного исследования, которое упёрлось в нехватку оборудования, и ваши предположения о невероятных свойствах нового препарата, о пользе, которую он может принести нашему государству. И наконец, ваша репутация, Карл Густович. Вы ведь всегда были очень основательным, можно сказать, дотошным врачом.
Всё это подтолкнуло меня к верному выбору. Я решил для очистки совести провести исследования, хоть и, каюсь, до первого отрицательного результата. И в том, что химия за десять лет сделала огромный скачок, вы тоже оказались правы. Мы получили достаточно чистый пенициллин, и первые испытания на мышах дали ошеломляющий результат.
– Давайте, Алексей Николаевич, за нашу советскую науку!
Через некоторое время, необходимое для правильного употребления благородного напитка, поморщившись от дольки лимона, предоставленного принимающей стороной, Алексей Николаевич продолжил:
– Вот тут абсолютно с вами согласен, Карл Густович, только наша советская система позволила за столь короткое время перейти от публикации в зарубежном журнале к практически готовому лекарству.
– Как, уже?! – Доктор рывком вскочил из-за стола, чуть не опрокинув тяжёлый стул. – Молчу, молчу, продолжайте, Алексей Николаевич. – Смутившись своего порыва, хозяин вернулся за стол.
– Да, продолжу с вашего позволения. Дальше была просто детективная история, которая с лёгкостью могла бы стать сюжетом для рассказа про Ивана Путилина. Кстати, Карл Густович, а вы знали, что в те годы, когда вы родились, он занимал должность начальника сыскной полиции Санкт-Петербурга?
– Признаться, первый раз слышу, Алексей Николаевич. Мои интересы, как вы знаете, всегда были несколько в иной области.
– Так вот, когда опыты на мышах дали такие удивительные результаты, я решил вас разыскать и предложить присоединиться к группе сотрудников возглавляемого мною института, которые занимались пенициллином. И каково было моё удивление, когда, дойдя до наркома здравоохранения, я не смог найти Карла Густовича Эмиха. Оказалось, он до тридцать седьмого года работал простым врачом в городе Казани, в городской клинической больнице. Но в тридцать шестом пришёл новый главврач, с которым у доктора Эмиха не сложились отношения. На следующий год вышеупомянутый доктор увольняется.
Я, Карл Густович, даже пообщался с доктором Лобановым, так понимаю, единственным приятелем доктора Эмиха в то время. И он рассказал мне невероятные вещи: будто бы доктор Эмих спился, и последний раз видели его в обществе каких-то бродяг, то ли на вокзале, то ли на кладбище. А вот дальше следы обрываются. Конечно, можно было бы сказать, обычная история: спился человек, да и умер. Согласны, Карл Густович?
– Увы, Алексей Николаевич, человек смертен, как это ни прискорбно. Но я хочу дослушать вашу историю, а потом готов ответить на ваши вопросы, на какие смогу.
– Давайте за победу мирового коммунизма!
– За победу!
– Да, нектар. И пирожки у вас объеденье. Кхм, о чём я? Совсем старый стал, всё забываю. Итак, не нашёл я доктора. Но зато выяснил, что в приёмной вас, Карл Густович, ждал военный. И нарком, Андрей Фёдорович, посоветовал мне обратиться в компетентные органы, что я и сделал. Мой старый знакомый из наркомата внутренних дел обещал вас разыскать. И разыскал! Уже на следующий день позвонил мне в институт. Только вот вместо того, чтобы сообщить о вашем местонахождении, Карл Густович, он посоветовал без крайней необходимости вас не искать. Я старый подпольщик с дореволюционным стажем, и если мне дают понять, что Карл Густович учит унтеров делать перевязку, я не буду задавать вопросы. Но!
Алексей Николаевич воздел указательный палец левой руки, держа в правой вновь наполненный бокал. Товарищи чокнулись, выпили за умение хранить секреты, закусили и продолжили беседу.
– Но вы меня нашли, Алексей Николаевич. И не только нашли, но и лично приехали.
– Верно, дорогой Карл Густович, приехал. Слушайте дальше, ведь это только середина истории. Думаю, посылая мне письмо с результатами своего исследования и предположениями о будущих свойствах препарата, вы и сами не подозревали, насколько эффективным будет новое лекарство. После того как Зинаида Виссарионовна испытала пенициллин на макаках, она, минуя свой наркомат, вышла на ЦК с предложением форсировать испытания препарата на людях. Зинаида Виссарионовна – это…
Карл Густович поднял руку, прося прощения, что перебьёт гостя:
– Алексей Николаевич, голубчик, не держите меня совсем за пещерного человека. Это военных начальников я плохо знаю, а с медициной, смею надеяться, всё обстоит иначе. Думаю, у меня одна из самых полных подписок на медицинские журналы в стране. Зинаида Виссарионовна Ермольева – доктор наук, год назад вернулась из Афганистана, где создала лекарство от холеры. Его эффективность оказалась так высока, что Ермольева получила звание профессора. Ничего не упустил?
– Всё верно, Карл Густович. И вот, пользуясь, так сказать, моментом, пока она в фаворе, она обратилась напрямую в Секретариат ЦК, да. Не буду вас утомлять бюрократическими подробностями, Карл Густович, но в итоге в Московский военный госпиталь поместили двенадцать добровольцев, практически безнадёжных, и товарищ Сталин взял лечение на личный контроль. Вот так, да.
Гость выразительно посмотрел на фляжку, намекая, что ему не повредит очередная порция тонизирующего. Хозяин, проявляя полную солидарность, не замедлил вновь наполнить бокалы и даже пододвинул к гостю тарелку с пирожками, видя, что он предпочитает их всем другим закускам.
– За товарища Сталина!
– За товарища Сталина!
– Не томите, Алексей Николаевич, сколько поправилось? Раз вы так меня расхваливаете. Половина? Больше?
– Одиннадцать человек, Карл Густович! Одиннадцать!
Карл Густович опять вскочил из-за стола. Ему понадобилось несколько минут и ещё одна порция коньяка, теперь уже как успокоительного средства, чтобы прийти в себя и продолжить разговор.
– Да, Карл Густович, из первой дюжины умер всего один человек. Но там и господу богу пришлось бы повозиться, чтобы излечить его. На данный момент – а мы набрали добровольцев из самых тяжёлых больных, – выздоровело более девяноста процентов пациентов, которых лечили пенициллином. Вот так, Карл Густович.
И когда я, как председатель Комитета по Сталинским премиям в области науки, представил товарищу Сталину на утверждение ваши с Зинаидой Виссарионовной кандидатуры, я упомянул, что не могу найти доктора Эмиха. А мне очень бы хотелось предложить доктору заняться научной работой в возглавляемом мною институте биохимии. Товарищ Сталин спросил, хочу ли я увидеть товарища Эмиха. Я ответил «да», и вопрос решился. Так что, товарищ Эмих, я привёз вам не только Сталинскую премию, но и ключик от вашей золотой клетки.
На этот раз, к удивлению гостя, хозяин бурного восторга не проявил. Карл Густович замер, взгляд его стал строгим и холодным, лицо застыло, а брови начали мелко подрагивать; казалось, человек в уме решает сложную математическую задачу.
– Карл Густович, вы как будто не рады. Или начальства опасаетесь? Так мы Командира вашего попросим, по-доброму попросим. Как думаете, не откажет он старому большевику?
И снова нетипичная реакция: доктор сначала улыбнулся, а потом начал хохотать.
– Простите, Алексей Николаевич, просто представил, как кто-то просит Командира не по-доброму. Давайте и я вам свою историю расскажу. В этом году мне исполнится пятьдесят пять, значит, в семнадцатом было… так… тридцать один год, точно. Как тогда было модно, идеалист, монархист и как врач – принципиальный противник насилия. Любимая работа, прекрасные перспективы. И вдруг в одночасье всё поменялось.
