Она озабоченно посмотрела на него и сказала:
– Вы не возражаете, если я немного оденусь?
– Думаю, это очень неплохая мысль, – прогудел Колльберг сдавленным голосом.
Она тут же встала, подошла к шкафу, достала оттуда коричневые вельветовые брюки и надела их. Потом расстегнула пижамную куртку и сняла ее. Минуту стояла обнаженная до пояса, повернувшись к Колльбергу спиной, однако это не очень помогало. Немного поколебалась, а потом натянула свитер через голову.
– Неудобство в том, что потом человеку становится ужасно жарко, – вздохнула она.
Он сделал глоток кофе.
– Вам нравится? – спросила она.
Он сделал еще один глоток.
– Кофе прекрасный, – ответил он.
– Дело в том, что я вообще ничего не знаю. Совершенно ничего. Это было просто ужасно, я имею в виду Симонссона.
– Его зовут Рольф Эверт Лундгрен, – сказал Колльберг.
– Вот видите, еще и это. Мне ясно, вы считаете, что я произвожу впечатление… что это не показывает меня в благоприятном свете, если можно так выразиться. Ну, теперь уж с этим ничего не поделаешь.
Она с несчастным видом посмотрела на него.
– Вы, наверное, хотите закурить, – сказала она. – Однако у меня, к сожалению, нет ни одной сигареты. Видите ли, дело в том, что я не курю.
– Я тоже, – сказал Колльберг.
– Ну, тогда все в порядке. Так вот, в благоприятном я предстаю свете или нет, но я могу только сказать, как было дело. В девять часов я познакомилась с ним в Ванадисском плавательном бассейне, а потом пошла с ним к нему домой. Больше я ничего не знаю.
– Однако вы должны знать одну вещь, которая нас интересует.
– Что же?
– Какой он был? Я имею в виду, в сексуальном отношении.
Она растерянно пожала плечами, взяла сухарик и начала его грызть. Наконец сказала:
– No comments.[3] Я не имею привычки…
– Какой привычки вы не имеете?
– Я не имею привычки обсуждать мужчин, с которыми встречаюсь. Если бы, например, мы с вами вместе легли в постель, я потом не ходила бы по улицам и не распространяла бы о вас разнообразные подробности.
Колльберг раздраженно заерзал. Он возбудился, и ему было жарко. Он с удовольствием снял бы пиджак. Собственно, не было исключено, что он мог бы полностью раздеться и лечь с этой женщиной в постель. Правда, такие вещи при исполнении служебных обязанностей он делал очень редко и, главным образом, до того, как женился, но что было, то было.
– Я бы хотел, чтобы вы ответили мне на этот вопрос, – сказал он. – Он был нормальным в сексуальном отношении?
Она не отвечала.
– Это важно, – сказал он.
Она перехватила его взгляд и спросила:
– Почему?
Колльберг задумчиво посмотрел на нее. Ему было нелегко решиться, и он знал, что ряд его коллег посчитали бы его ответ гораздо худшей вещью, чем если бы он разделся и лег с этой женщиной в постель.
– Лундгрен – профессиональный преступник, – наконец сказал он. – Он признался приблизительно в десяти серьезных преступлениях, связанных с насилием. Доказано, что в прошлую пятницу вечером он находился в Ванадислундене в то время, когда там была убита маленькая девочка.
Она посмотрела на него и судорожно сглотнула.
– Ах, – почти беззвучно выдохнула она. – Я этого не знала. Никогда бы не подумала.
Через минуту она снова посмотрела на него ясными карими глазами и сказала:
– Этим вы вполне ответили на тот вопрос, который я задала. Теперь я уже понимаю, что должна буду вам ответить.
– Я вас слушаю.
– Насколько я могу судить, он был совершенно нормальный. Даже слишком нормальный.
– Как вас понимать?
– Ну, я хочу сказать, что я сама тоже совершенно нормальная в сексуальном отношении, но… хотя я делаю это редко, хочется, если можно так выразиться, чего-нибудь… необычного.
– Понимаю, – сказал Колльберг и растерянно почесал за ухом.
Несколько секунд он размышлял. Девушка внимательно смотрела на него. Наконец он сказал:
– Там, в Ванадисском плавательном бассейне в контакт вступил он?
– Нет, скорее наоборот.
Она внезапно встала и подошла к окну, откуда открывался вид на собор. Посмотрела в окно и сказала:
– Вот именно. Скорее наоборот! Я пошла туда вчера с мыслью найти себе парня. Я сделала это обдуманно, если хотите, можно сказать, что я подготовилась к этому.
Она пожала плечами.
– Я просто так живу, – сказала она. – Живу так уже несколько лет и могу вам сказать, почему я так живу.
– Не нужно, – пробормотал Колльберг.
– Но я с удовольствием вам скажу, – продолжила она, водя пальцем по занавеске. – Я объясню вам…
– Не нужно, – повторил Колльберг.
– Как хотите, но я могу поручиться, что со мной он вел себя совершенно нормально. Сначала казалось, что… что это его не очень интересует. Но… в общем, я уж постаралась, чтобы он наконец проявил интерес.
Колльберг допил кофе.
– Ну, наверное, это все, – неуверенно пробормотал он.
Она сказала, по-прежнему глядя в окно:
– Я поплатилась за это не впервые, но в этот раз получилось хуже всего. Это было очень неприятно.
Колльберг ничего не говорил.
– Это ужасно, – пробормотала она, словно про себя, водя пальцем по занавеске. Потом повернулась и сказала:
– Уверяю вас, что инициатива исходила от меня. Это совершенно очевидно. Если хотите, я могу…
– Нет, не нужно.
– И я могу вас заверить, что он был совершенно нормальный.
Колльберг встал.
– Собственно, вы мне тоже очень нравитесь, – сказала она ни с того, ни с сего.
– Вы мне тоже, – произнес он.
Он подошел к двери и приоткрыл ее. И потом с изумлением услышал свой собственный голос:
– Я уже полтора года женат. Жена на девятом месяце.
Она кивнула.
– Что же касается того, как я живу…
Она не договорила.
– Это не очень хорошо, – сказал он. – Это может быть опасно.
– Я знаю.
– Ну что ж, до свидания, – сказал Колльберг.
– Ну что ж, до свидания, – сказала Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём.
В штаб-квартире Гюнвальд Ларссон грубовато сказал:
– Так, с этим все ясно. Парень совершенно нормальный, и его свидетельские показания, вне всякого сомнении, заслуживают доверия. Чистая трата времени.
Колльберг немного поразмышлял об этой трате времени. Потом спросил:
– Где Мартин?
– Допрашивает грудного младенца, – сказал Гюнвальд Ларссон.
– А еще что новенького?
– Ничего.
– Здесь кое-что имеется, – поднял голову Меландер над своими бумагами.
– Что?
– Заключение психологов. Их мнение об этом деле.
– Болтовня, – заявил Гюнвальд Ларссон. – Несчастная любовь к тачке и так далее.
– М-м, – буркнул Меландер, – я бы не стал утверждать это с такой уверенностью.
– Вынь изо рта трубку, не слышно, что ты говоришь, – сказал Колльберг.
– Они сделали заключение, которое кажется очень правдоподобным и весьма тревожным.
– Да брось ты, – подал голос Гюнвальд Ларссон. – Тревожным? А до этого оно что, не было тревожным?
– Если говорить о том, что этого человека нет в нашей картотеке, – бесстрашно продолжил Меландер, – то они утверждают, что такой человек вполне мог никогда еще не сидеть в тюрьме. И что он даже мог спокойно жить много лет, а эти его наклонности вообще могли никак не проявляться. Удовлетворение извращенных сексуальных наклонностей, говорят они, как наркомания. Здесь они иллюстрируют это зарубежными примерами. Ненормальный в сексуальном отношении человек может долгие годы удовлетворять свои наклонности, возможно, как эксгибиционист или эротоман. Однако если такой человек, предположим, под влиянием какого-либо случайного импульса совершит изнасилование или убийство на сексуальной почве, то потом он уже будет в состоянии удовлетворять свои наклонности только путем изнасилования или убийства.
– Это как в старой сказке о медведях, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Как однажды медведь убил корову и так далее.