Сообщалось, что раньше по зоне можно было гулять свободно, поднимаясь на нее с Русаковки по откосу железнодорожной насыпи. Сейчас не так, со всех сторон уже заборы, зачастую с цилиндрической колючей проволокой наверху, и пройти туда можно только по рельсам. Была даже такая лирика:
«Помню, меня удивили несколько брошенных массивных бетонных блоков: за ними тянулся продавленный в глиноземе многометровый след. Кому и зачем в этой мусорной глуши понадобилось передвигать многотонный груз? Вручную это не по силам, а тяжелая техника здесь не пройдет.
— Такие следы свидетельствуют о самопроизвольном перемещении камней и стройконструкций, — ошарашил меня Виталий. Пластмассовые шприцы и разбитые бутылки, валявшиеся поодаль, давали понять: кто-то все же рискует здесь появляться. — Бомжи, но они здесь не задерживаются, — уверил сталкер. — После нескольких необъяснимых исчезновений в зоне не остается на ночлег даже самая опустившаяся вокзальная рвань.
На карте Москвы это дальний угол Красносельского района, клин между Басманным и Сокольническим районами. В Красносельской управе ответили: формально этот треугольник относится к ним, но не используется, и планов его освоения нет. На вопрос, что здесь было раньше, припомнили: когда-то на краю пустыря стояла пельменная, но ее закрыли из-за нерентабельности».
По последнему пункту был процитирован и местный обитатель:
«„Помню я эту пельменную, — сообщил местный старожил Алексей Щ., в ней одна алкотня тусовалась, редкий день, когда шалман закрывался без милиции“. В районе Леснорядских улиц Алексей провел детство и юность. Всерьез уверяет, что, когда над всей Москвой сияет солнце, над Леснорядьем висит туча и накрапывает дождь. Помнит, как отец строго-настрого запрещал подходить к насыпи — там не раз воровали детей, а преступников так ни разу и не нашли. Пацаны звали на пустырь раскапывать старые подвалы — будто бы, втихаря рассказывала соседке бабка одного из них, до революции здесь жили торговцы лесом и прятали под фундаментом серебряные деньги. Самый отчаянный, Гошка Корявый, показывал ребятам найденный им в зоне николаевский рубль, но вскоре после этого Гошка загремел в больницу с тяжелыми побоями. Что с ним случилось, никто не узнал, однако экспедиции за леснорядским серебром прекратились. С тех пор редко какой безумец решается посещать зону».
Искусство репортера, предъявленное в данных цитатах, было настолько велико, что местность представлялась уже чуть ли не отделенной стеной злого тумана, и это просто вынуждало туда пойти.
Итак, с севера к ней примыкает Сокольнический мелькомбинат — пустырь сбоку от элеваторов. Там еще и железнодорожные пути, причем «пассажирские составы с окнами пустых купе, медленно проползающие от Казанского вокзала к Николаевскому отстойнику, довершают картину нежити».
Еще в одной цитате был даже призыв к покаянию: «Исследователь аномальных зон Сергей Лещенко, хорошо знающий Леснорядский пустырь, уверяет, что до революции после одной из кровавых разборок это место было проклято, с тех пор здесь никто не может ничего построить.
— Первое, что здесь следует сделать, — построить поблизости церковь или хотя бы часовню, — считает С. Лещенко. — Требуется немалое время, чтобы замолить грехи этого места и освятить землю. Лишь после этого можно надеяться, что она снова начнет служить людям».
Леснорядский, практика
Итак, у меня сразу две темы. Во-первых, что ж там такое аномальное, и, во-вторых (вне связи с первой) — ощущается ли в этой отчужденной местности Москва как таковая. Распространяется ли Москва как таковая повсюду, как Чикаго? Две разные задачи, но обе можно решить за одну прогулку. Дело было летом.
Понятно, само наличие в центре обширного пустыря уже было некоторой аномалией. Но что тут первично: место аномальное, поэтому не застроили, или, наоборот, — не застроили, а оно и модифицировалось так, что стало пугать некоторых граждан? Авторы статей (нашлись еще несколько статей об этом же, со схожими мнениями) утверждали, что тут первый вариант: коль скоро там до сих пор что-то куда-то проваливается.
Но сразу же обнаружились их ошибки. Утверждение, будто на пустырь можно попасть только по рельсам, реальности не соответствовало. Например, между гаражами во дворе на Жебрунова (улица, на которой стоят элеваторы, примыкающие к пустоши), точнее, на стене дальнего гаража была даже неприметная лестница: металлические прутья, приваренные к его стенке. По ней, как можно было понять по следам на насыпи (уже по ту сторону, на пустоши), постоянно лазил с какой-то целью некий народ.
Нашелся и другой вариант, со стороны Красносельской. Там железнодорожная эстакада поперек Русаковской. Если — идя от Красносельской к Сокольникам — свернуть перед эстакадой направо, слева будет забор из бетонных плит, одну из которых чуть сдвинули, судя по состоянию местности — уже давно. Образовалась щель, позволяющая выйти на насыпь, а пустырь там в пятидесяти метрах. Сбоку там еще оставалась даже лестница с перилами — когда-то выход на пути был, что ли, регламентным, а теперь ее остатки упиралась в бетонный забор. То есть выход все же усложнили.
Еще один выход был, где Бакунинская сворачивает на Электрозаводский мост: перед ним тоже есть железнодорожная эстакада, на одной ее опоре сбоку натыканы чугунные штыри, которые позволяют, цепляясь за них, выбраться на рельсы (щель в заборе наверху тоже есть). Оттуда до пустыря чуть дальше, метров триста по рельсам.
Вокруг хорошая московская промзона. Москва, какой она была, а здесь еще и осталась. Со стороны Бакунинской пустырь ограничивают «Москва-Товарная-Рязанская» и складские кварталы вполне свежего вида. Красный кирпич и т. п. Там автомойки, всякое такое. Чуть дальше — Центросоюзовские склады и «ПRОЕКТ_FАБRИКА», на Переведеновском. Со стороны Леснорядской уже не промзона, а невысокое жилье — судя по виду кварталов, по крайней мере тихое. На подъезде одной из пятиэтажек — ближе к Русаковской эстакаде — обнаружил даже вывеску «Московский драматический театр художественной публицистики». Но это так, заодно. Совершено здесь аутентичная Москва, москвее не бывает.
Обошел я все это вокруг (километра три-четыре) и забрался наверх через щель со стороны Русаковской, пустырь — направо. Ну да, пустырь, что еще. Прошел до другого конца, оглянулся, и вот что: в описаниях не было внятно сказано, в чем причина его существования. Это действительно треугольник, острый угол которого направлен в сторону станции «Электрозаводская», сторона против этого угла параллельна Русаковской эстакаде. Если из дальнего угла смотреть в сторону эстакады, то — сущая красота: видны высотки возле Трех вокзалов, слева — Елоховский. Только треугольник был ограничен вовсе не заборами. Да, заборы тоже были, но пустырь оказался просто внутри трех железнодорожных линий — по каждой из его сторон.
Если смотреть из острого угла клина в сторону центра, все логично и просто. К этой точке сверху приводила линия железной дороги от «Электрозаводской», в этой вершине она расходилась по направлению к центру на две, «леснорядский клин» и образуя. Налево пути шли в сторону Казанского вокзала, направо — в сторону железнодорожного кластера за Рижской эстакадой ТТК. Две эти ветки на дальней стороне пустыря соединялись еще одними путями. По крайней мере одна ветка — к Трем вокзалам — использовалась достаточно интенсивно, а на соединительной ветке время от времени появлялся очередной состав, который медленно выворачивал в сторону Казанского.
Треугольник никто не отгораживал, наоборот — окружающие дома и производства отгородились от железной дороги. Рамкой треугольника служили рельсы, заборы начинались за ними — плотные и довольно новые, поскольку РЖД занялись обустройством околопутевого пространства. Да, возник странный территориальный эффект, но только он возник еще тогда, когда местность не предполагала бережного отношения к квадратным метрам. Чисто производственная ж/д необходимость. Ну а сейчас-то ничего уже не засунешь — как, например, сюда заезжать? Строить тоннели-мосты ради этого лоскута земли? Да и кто захочет жить и функционировать среди трех железных дорог: место явно не для недвижимости класса «люкс» и т. п., но если строить дешевую, то ведь не окупится.
Страшилки и мистическая часть. Статья сообщала о бутылках и шприцах, что должно было дать представление о тех, кто посещает пустошь. Но там же неуютно — совершенно голое место среди рельсов. Деревьев на пустоши нет, разве только вдоль еще одной, боковой и тупиковой ветки, которая зачем-то метров на пятьдесят вылезала из Сокольнического элеватора или, как он там, мелькомбината. Там в тупике — ну черно-белая балка поперек путей, на тормозном холмике — имелись следы легкого разврата в виде пустой бутылки водки, сопутствующего мусора и относительно свежей в тот месяц «Комсомольской правды», развернутой на 9-й странице, где имелся заголовок «Советский раввин». В соседней заметке речь шла о певце Киркорове, который стал каббалистом и носит с тех пор какую-то красную нитку. Может, некая мистика в этом и была.
