В принципе, в том, что произошло дальше, виновата была только я сама…
Не стоило все же в моем положении оставаться в обществе мужчины… Зря конечно решила, что раз мы с ним разных видов, то и феромоны на него не подействуют. Думала что он вообще «незрячий» (имеется ввиду — не различает запахов) и что за собственной вонью он изменение моего запаха просто не услышит. Надо было все же убираться подальше, ничего бы с ним за пару недель не случилось, жил же он раньше без меня. И уж точно суя свой любопытный нос к кресту, чтобы понюхать краску, не стоило поворачиваться к нему спиной… Расслабилась одним словом.
А он мигом вскочил и ухватил меня за шкирку! Хорошо хоть верхней лапой, как ее там… шуйца или все же десница? Главное — что не зубами, а то я за себя не отвечаю. Но и так — в голову мигом стукнула известная жидкость и я, моментально развеселившись, легким шлепком свалила долговязую тушку на песочек, и игриво прихватила его зубами за шейку…
Даже нашатырь так мозги не прочищает!!! Мигом все посторонние мысли пропали. Зато, когда кончила отплевываться, вспомнила свой давний зарок. А этот, бедолага, не имея возможности по запаху уловить смену настроения, так и лежал пластом в ожидании продолжения. ЩАС! Будет тебе продолжение!! И, ухватив одной лапой тушку за оказавшуюся удивительно крепкой хламиду, а второй — дождавшийся своего часа заветный горшочек, поволокла все это к морю.
Купание прошло весело, прямо как детеныша — те тоже норовят вместо помывки уплыть, взбивают пену, пищат от попавшего в глаза мыла, лезут подраться с мочалкой и прочее. Но опыт в этом деле у меня есть, а этот великовозрастный хоть не царапался, и не кусался, ввиду отсутствия царапок и кусалок. Да и весь задор его мигом пропал — вода-то холодная, дожди пошли — видать зима, да и летом раннее утро в пустыне — дубак еще тот. Достирывая в прибое хламиду и оглядев переминающуюся на берегу тушку, в жизнерадостный фиолетовый пупырышек, я опять развеселилась от мысли — похоже и стирка теперь тоже на мне!
Отсмеявшись, сообщила ему, что вынуждена покинуть наше обиталище на неделю по делам, а по возвращении мы с ним обстоятельно и не спеша поговорим. И, только после того как глаза «контакта» остекленели, до меня дошло — я это именно СКАЗАЛА, вместо того чтобы показать жестами!!! Блин, нельзя в таком состоянии ничего серьезного делать — совсем башка не варит. И чего это меня «на хи-хи» опять пробило — сине-пупырчатый бородач с отвисшей челюстью это конечно смешно, но где мои манеры?
Словом веселье весельем, но надо рвать когти. Потому, растерев сухой травой бедолагу до красноты, погнала его в пещеру — переодеваться, а сама покидала в ранец все, что подвернулось под руку — потом рассортирую. Уже взобравшись на вершину бархана, не выдержала и оглянулась — по двору нашего дома бродила маленькая неприкаянная фигурка, совершенно потерянная и заставившаяся сжаться сердце даже на таком расстоянии. Как он теперь без меня?
* * *
Вот тут, прямо не сходя с верхушки, меня и накрыло понимание решения следующей загадки. Ударило как молотом, аж колени подогнулись… Захотелось выть и грызть землю от чувства безысходности. Догадку, конечно, еще надо было проверить, но всей своей обостренной гоном интуицией понимала — правда, и жуть оттого брала просто невероятная. А вокруг — мирно просыпалась пустыня, всходило солнце, все было как и раньше, но от того становилось только безысходнее. Это, как на прыжках при невыходе купола, падаешь в совершенно родном состоянии невесомости, но совершенно четко понимаешь — осталось только надежда, а вот от тебя уже давно ничего не зависит…
* * *
Спаси и сохрани душу раба твоего господи, укрепи и направь его разум ибо пребываю я во мраке неведенья и только вера в тебя опора мне. Шесть седмиц прошло с того мига как потерпев неудачу в бегстве решил искать спасения в смирении и победы над злом непротивлением. Но мне ль тягаться своими слабыми силами с силой властвовавшей на земле от Адама али не понял я сути умишком своим? Но ни душа и тело мои не подвергались ни искушениям, ни страданиям, токмо сомнения терзали душу мою. Демоница, видя решительность, мою лишь заботилась о насыщении утробы боле ничем не искушала безропотно и по своей воле выполняя уроки кои в монастырях исполняют послушники, а в миру — честные жены. Может в том и состояло искушение — смутить душу мою и усыпить прозрение, ибо перед таким смирением, а ведь известно что павший гордец и таковы (тоже) последовавшие за ним, усомнился я, кого видят глаза мои — порождение исконного зла, али плод противоестественного союза человека и зверя.
Дана ли такому монстру душа и чья она будет? Может ли быть спасена или удел ее прах… Господи, укрепи веру мою в сомнениях. В разуме же, хитроумия великого и лености не меньшей сомнений (моих) в том не было, ибо придумки ея для облегчения трудов телесных неохватны мыслью. Знакомо ей и упорство в труде (жаль) лишь цель его не души спасенье, а избавление от будущих (трудов). Денно и нощно молил господа о просветлении, но грехи мои закрыли мне взор. Знаков было дано много — не корчило ея ни от слова писания святого, ни от вида креста спасения и вод освященных, но и склонности сердечной к вере или жажды спасения даже зверям бессловесным она не проявляла — спокойно наблюдала вознесение литургии либо проповедь Слова Божьего, возвращаясь после к хлопотам суетным.
Бессловесность ея смущала дух мой, ибо на все скромные знания языков Вавилона людского не увидал понимания. Не пыталась (она) повторять за мной слова мои хоть это могут и птицы небесные, разумом не благословлённые. Но желания свои напротив выражала указанием перстами и звуками нераздельными, воем и рыком. Помыслил я уродство закрыло (путь?) к речи, но слуха она не лишена и остер он вельми. А может просто всемогущий боже, по мольбе моей, запечатал усты ея дабы не дать погубить душу мою?
Зрил я влечение ее к книгам Слова божьего, но как дитя (в них) влекли лишь картинки, хоть и таила деяния свои, но видно (было) где книгу открывали. А после заметил новину, раздобыв неведомо где камень мной не виданный, резцом своим творила она из него распятие. Взволновался дух мой, но таилась она, и узрел я результат в конце лишь, когда она со всем смирением предала в руки мои для освящения.
Страх великий сковал члены мои, искусство камнереза было велико и, несомненно, достойно базилики, но не оно заставило трепетать сердце подобно птице в силках. В образе были нарушены все каноны коих принято придерживаться при изображении Распятия, но именно этот отход и заставлял разом поверить в правдивость увиденного. Узри я такую работу и не ведая кто ее сделал, сказал бы — мастер-резчик сам видел повешенье на столбе или в момент работы было ему такое Откровение, а зная — пребываю в смущении духа и скорби, полагая возможным оба пояснения и возможными, и абсурдными разом.
Во время освящения удостоились мы Чуда господня, едва начал возносить Хвалу Господу как отворились раны на образе повергнув меня в трепет, ибо и тут кровь на стигмах и ранах Христа была не алой как ее изображают личники в жизни настоящей крови не видавшие, запекшейся — красно-черной. И шел от них запах не мира и ладана, а настоящий дух свернувшейся на солнце крови. Знаком он мне, хоть и отринул я это знание вместе с миром. Вот и демоница не оставшись равнодушной к явленому очевидно не веруя в явленное попыталась подобно Фоме «вложить персты». Смутился разум мой и гнев застлал глаза, забыл я кто рядом со мной, и попытался воспрепятствовать слабыми силами своими не допустить чтобы зверь коснулся освященного. За что был немедля повергнут на землю силой великой и коснулись икла жилы жизни моей.
Но не допустил Господь лютой смерти моей. Да по здравому розмыслу должен сказать — не желала смерти моей и она, ибо не пыталась даже нанести вред, а лишь показала силу свою неразумному, дабы смирился он и принял кару как должно. После чего сорвав с меня облачения погрузила она меня в воды Халидже-Фарс где трепала меня как треплет, бывает, добытых крыс. Плоть моя страдала от жесткой травы, но ран не было. Опосля вспоминая случившиеся понял я что столь необычным ритуалом очищения тела мне было указано на недостаточную чистоту духа перед лицом чуда. А ведь было и еще одно — коснувшись освященного креста демоница обрела дар речи человеческой, коим и воспользовалась что удалится от меня в пустынь на седмицу пока тело и дух ея придет в равновесие после случившегося, так она и оставила меня в волнение и смятении великом.
Сейчас же молясь перед тем распятием пытаюсь постигнуть суть произошедшего. И не дает мне покоя мнение столпов церкви нашей, что радуга была дарована Богом Ною и потомкам его как знамение и обещание, что не будет боле потопа, а звери, гады и прочие потому видеть ее не в состоянии, как и яркость красок одежд и плодов. Но тогда, боже всеблагой, явление чуда твоего было по тому как сказано «каждому свое», для меня — кровь на стигматах появившаяся изнутри белого камня, для нее — запах, коий после ее ухода слабеет все боле и скоро исчезнет совсем.
