на первый взгляд.
Эта фраза — как целая книга. Вот только чтобы перелистнуть в ней страницу, необходимо прожить год… затем второй, затем десять и, чем дальше ты листаешь, тем тяжелее тебе читать содержимое.
— Ты хочешь разрушить этот мир?
— До самого основания, — кивнул он. — я уничтожу все, что является реальностью, Миристаль. Я сотру все это в пыль. Так, чтобы даже памяти не осталось.
Она отшатнулась и прелестные ладони крепче сжали навершие копья.
— Но… зачем? Для чего?!
Для чего…
Он поднял взгляд к небу. Здесь, в саду звезд, на прелестнейшей из картин мироздания, оставался один изъян. Если здесь светили все звезды вселенной, то что тогда у них над головами?
Только тьма.
Такая же, что он носил на своих плечах дольше, чем мог вспомнить.
— Потому что только так я спасу нас.
— Спасешь? Спасешь как?! — не сдержала крика Миристаль. — Уничтожив всех и вся?!
Она не понимала. И не могла понять. А он не мог ей рассказать. Стоит ему открыть рот. Произнести эти слова. И все начнется заново.
Будет построен сад. И звезды запылают холодным и безразличным к метаниям смертных светом. Откроются Врата и на мертвой земле вырастет дерево, из которого боги, смеха и забавы ради, создадут верного пса.
Тот будет послушно лаять и кусать тех, на кого ему укажут хозяева. Ничего не изменится.
Он так и не сможет её снова встретить. Не сможет построить дом. Они не будут слышать смеха сына и дочери, играющих в саду. И то счастье, подаренное годами смертной жизни, так и останется очередным шрамом на его душе.
— Иногда, сестра моя, — прошептал он вглядываясь во тьму, накрывшую крыльями звездный сад. — жизнь страшнее смерть, а смерть милее свободы.
— Это слова мудреца?
— Наверное, — пожал он плечами. — но, я думаю, он сказал бы иначе. Как-нибудь, чтобы ты смогла понять. У меня так не получится.
Она опять произнесла имя. Подошла к нему и взяла его руку в свои ладони. Такие теплые и такие нежные. Совсем не похожие на холодные и чуждые прикосновения лепестков.
— Пожалуйста…
***
— Пожалуйста проснись.
Он открыл глаза. Ему снился странный сон. В нем он видел ожившую звезду, облаченную в броню из света. Они даже о чем-то разговаривали. Только не мог вспомнить.
— Ты меня напугал.
Он повернулся к ней. Такой же милой и приветливой как и всегда. Вся в белом, она…
— Боря, нам на процедуры, — медсестра подвезла к нему навороченную каталку, с приделанной к одному из бортиков клавиатуры.
Мария или Надежда… он плохо помнил, как её звали, но с благодарностью принял помощь и, спустя четверть часа, уже ехал по коридорам.
Сегодня очередной день очередных процедур. Но он выдержит и вытерпит. Ведь с каждой такой он приближался к тому, чтобы ему, уже, наконец, установили эту непонятную “нейросеть”. Чтобы та не означала.
— Подожди меня здесь, ладно? Только никуда не уезжай! — она улыбнулась своим словам так, словно сказала какую-то очень жизнерадостную, поднимающую настроение шутку. — Я в кабинет, узнаю можно уже или нет и сразу вернусь.
С этими словами она исчезла за поворотом, а он остался в коридоре. Напротив окна, с которого открывался вид на крыши и дороги, тянущиеся к горизонту, мерцающему огня рассветного залива.
— “Ну здравствуй, Город”, — как и всегда мысленно поприветствоал он своего товарища.
— “Ну здравствуй”, — ответил ему весенний бриз.
Он прикрыл глаза и повернул рукой лицо, подставив то порывам ветра. Да, он не мог их почувствовать, но фантазировать никто ведь не мешал.
— Ой, простите…
Или мешал.
Он открыл глаза. Перед ним стоял мужчина в пальто и широкой, глупой шляпе.
— Совсем вас не заметил, — произнес некто.
Он снял красные перчатки и протянул ладонь.
— Хельмер, — представился он именем не менее забавным, чем все та же шляпа.
Глава 1748
— Кажется странным, да? — спросил незнакомец, улыбаясь как-то странно… одними глазами.
Некто Хельмер опустился рядом, усевшись на небольшую скамью, приставленную к стене. Тут часто собирались родственники и друзья, ждущие от врача хоть какой-нибудь весточки.
Скорбное место. Неприятное. Он бывало даже замечал, как дети, пришедшие вместе с родителями, отказывались садиться здесь. Может, конечно, просто суеверие, ошибка обратной логики, а на деле дети просто уставали сидеть в пути к больнице, расположенной далеко не в центре Города.
И все же — Хельмер расположился там с комфортом и уютом кота, расплывшегося на мягкой подложке под лучами теплого солнца.
— Я про фамилию, — продолжил незнакомец. — Не очень привычная для этих мест… во всяком случае — не для современной эпохи.
Да уж… он редко слышал, чтобы у кого-нибудь в Городе звучала немецкая фамилия.
— Мне нравится думать, — все не замолкал Хельмер. — что я имею родственные связи с Эдмундом фон Хельмером. Слышали что-нибудь о таком?
Он лишь отправил на экран смайлик, пожимающий плечами.
— Понимаю, — скорбно вздохнул Хельмер. — образование нынче не то, конечно… это такой австрийский рыцарь, но куда важнее, — незнакомец вздернул указательный палец. — скульптор. Я, знаете, тоже своего рода — скульптор. Люблю создавать нечто новое.
Он снова отправил все тот же смайлик. Не то, чтобы незнакомец ему не нравился. Скорее — занимательное пятно на холсте его однотипных дней подготовки к установке нейросети.
И в любой другой день он был бы даже рад этой странной беседе и не менее странному собеседнику, но не сейчас. Сейчас он хотел пообщаться с Городом.
Приходила весна. Ранняя и робкая, в чем-то даже тщедушная в своем пока еще слабом порыве растопить влажные от слякоти объятья грязных снегов и мутных льдов, тесно обступивших мостовые и набережные.
Она приносила с собой насмешливые лучики, обещавшие вскоре тепло, но пока лишь сулящие суету. Те плясали на мокрых, начищенных ботинках и сапогах, искрили вдоль намытых машин, а затем исчезали вдоль поребриков, в стремлении подняться по фасадам домов и коснуться рыжих от ржавчины крыш.
Соборы уже отряхивались от вязкого сна зимы, приветствуя первых туристов, которым обязательно расскажут мифы и легенды, провожавшие реальные события на покой страниц истории.
