— Этот «ягуар», ну тот, что перегородил Питеру дорогу и из-за которого он опоздал, — кому он принадлежит?
— Очень странно, но мы не знаем. Ведь никто не приехал, чтобы убрать его, и он все то утро простоял поперек дороги. В конце концов его отвела полиция. Питер справлялся, чей он. Он хотел высказать тому негодяю, чего ему стоит этот паршивый «ягуар». Но они так и не нашли владельца.
— А вы случайно не знаете, где этот «ягуар» сейчас?
— Он стоял возле гаража у станции Тимберли. Это единственный гараж в округе — там стоят разбитые машины. Оттуда брали и тягач, который вытаскивал «ягуара».
Я поблагодарил ее, и она проводила меня до машины. Я заранее просмотрел скаковые программы и подсчитал, сколько раз был занят Питер за последние несколько недель и как мало он заработал. Так что я прихватил большую коробку провизии: масло, яйца, сыр и кучу банок. А также игрушки для малыша.
Все это я отнес в дом и поставил на кухонный стол, не обращая внимания на протесты хозяйки.
— Слишком тяжело, чтобы тащить это обратно, — улыбнулся я. — Вы уж придумайте, что с этим делать.
Она заплакала.
— Бодритесь, — сказал я. — Скоро все пойдет хорошо. Между прочим, вам не кажется, что для ребенка в доме слишком холодно? Знаете, сколько детей умирают в Англии каждую зиму, даже если они так укутаны, как ваш?
Она с ужасом посмотрела на меня, и слезы хлынули по щекам.
— Но мы не можем позволить себе топить, — порывисто ответила она. — Плата за дом забирает все, что у нас есть…
Я вынул из кармана заклеенный конверт и подал ей:
— Это подарок для ребенка. Вы сможете заплатить за электричество и купить немного угля. Говорят, ожидаются холода, так что обещайте, что вы будете тратить эти деньги только на тепло.
— Обещаю, — прошептала она еле слышно.
— Ну и хорошо, — улыбнулся я ей.
Она вытерла глаза, а я сел в машину и уехал.
Гараж у станции Тимберли оказался предприятием современным — весь фасад из снежно-белого пластика. Старый, брошенный «ягуар» стоял на заднем дворе, выложенном дешевым кирпичом. Втиснут между останками «стэндарта» 8-й модели и кучей старых покрышек.
Я спросил механика, могу ли купить эту машину.
— Сожалею, сэр, нельзя, — живо отозвался франтоватый человечек лет тридцати. На руках — никаких следов масла.
— А почему? Она же только в металлолом годится?
— Продать не могу, потому, как не знаю, кому принадлежит, — с сожалением ответил он. — Хотя… — Он просиял вдруг, — она стоит здесь так давно, что мы, наверное, можем считать ее своей… Как потерянную собственность, на которую никто не претендует. Я справлюсь в полиции.
Понадобилось лишь чуть-чуть подтолкнуть его, и он выложил мне все, как «ягуар» завяз поперек дороги и как фирма его вытаскивала.
— Но ведь кто-то видел водителя, когда он вылез из машины?
— Полиция считает, его подвезла попутная машина. А после он решил, что «ягуар» не стоит того, чтобы за ним возвращаться.
— Сколько она стоит?
— Для вас, сэр… — он блеснул зубами, — я бы расстался с ней фунтов за сто.
Сто фунтов! И Кемп-Лор не пожалел сотни, чтобы погубить Питера Клуни! Неужели так сильна его маниакальная ненависть к жокеям? Хотя сотня для Кемп-Лора куда меньше, чем для меня.
Железнодорожная станция Тимберли (шесть поездов и двадцать два экспресса) была от меня слева. Я постоял, разглядывая ее: примерно четыре мили до дороги, ведущей к деревушке Питера, — час быстрой ходьбы. Питер обнаружил «ягуар» в одиннадцать часов. Видимо, он был только что оставлен. Я ясно представил себе, как Кемп-Лор, остановившись на повороте, наблюдал за домиком Клуни в бинокль и видел, как тот сел в машину. Чтобы установить «ягуар» поперек дороги, запереть дверь и скрыться, понадобилось немного времени.
А потом? Единственное неудобство, которое нужно преодолеть Кемп-Лору, — его собственная слава. Физиономия телезвезды хорошо известна почти всему населению Англии, и он не мог рассчитывать проскочить незаметно: его бы узнали и запомнили. И, уж конечно, в этом малонаселенном районе можно разыскать тех, кто его видел.
Я решил начать со станции. Поезд в город — в двенадцать тридцать, а из города — ни одного до пяти часов. Касса была закрыта. Кассира-контролера я нашел в отделе посылок. С программой скачек в руках он дремал около раскаленной печки. Большая корзина с шумно квохчущими курами стояла в углу. Вздрогнув, он проснулся и сообщил, что поезд будет через час десять минут.
Я разговорился с ним насчет скачек, но ничего полезного не узнал. Морис Кемп-Лор никогда (какая жалость, так он и сказал!) не садился в Тимберли на поезд. Если бы даже это случилось не в день его дежурства, ему бы рассказали. А в тот день, когда «ягуар» тащили в гараж, он как раз дежурил. Отвратительная история. Нельзя допускать, чтобы люди были такими богатыми и могли бросать машины в канаву, будто окурок.
Я спросил, много ли пассажиров садится на дневной поезд?
— Много ли пассажиров? — повторил он скорбно. — Не бывает больше трех-четырех. Не считая тех дней, когда в Челтенхэме скачки…
— Интересно, тот парень, что бросил «ягуар», мог уехать отсюда поездом?
— Отсюда нет, — отрезал железнодорожник. — Пассажиры, которые сели в поезд, были одни женщины. Едут за покупками в Челтенхэм. Дневным поездом не ездит ни один мужчина, кроме, конечно, скаковых дней.
Я посоветовал, на кого поставить сегодня в Бирмингеме, (и с удовольствием узнал потом, что угадал победителя) и оставил его, когда он звонил своему букмекеру.
Спокойствие деревенского бара в Тимберли никогда, к сожалению, не нарушалось присутствием блестящей особы Мориса Кемп-Лора. В двух кафе на шоссе не слышали, чтобы кто-нибудь его подвозил. Ни в одном гараже на расстоянии десяти миль в округе тоже его не видали. Местные таксисты не возили его. В автобус он не садился.
Завести разговор насчет Кемп-Лора было нетрудно, хотя и требовало времени. Дружелюбно настроенный кондуктор автобусной станции в Челтенхэме также сказал, что ни один из его коллег ни разу не возил такую знаменитость. Иначе они бы звонили об этом без умолку.
Можно было подумать, что раз Кемп-Лора никто не видел, значит, он и не был тут. А я, хотя и был расстроен своими неудачными поисками, вовсе не убежден, что они напрасны.
Военный танковый перевозчик случайно загородил нам с Питером дорогу в Челтенхэм — это ясно. Но из-за этого были такие громкие неприятности, что врагу просто вложили оружие в руки. Оставалось только сделать так, чтобы Питер снова опоздал, распустить слухи, и жокею уже не было доверия. Его карьера кончилась.
Я все-таки надеялся, что, проявив настойчивость, сумею докопаться до чего-нибудь. Поэтому снял номер в отеле и, чтобы не думать о еде, провел вечер в кино.
Тик-Ток, услышав по телефону, что он все еще остается без машины, отнесся к этому довольно покорно. Поинтересовался, как идут дела, и заметил:
— Даже если ты прав, насчет нашего приятеля, он — хитрюга и ловкач. Не так-то легко будет поймать его!
Ни на что особенно не надеясь, я поехал утром на железнодорожную станцию в Челтенхэме. И, раздавая фунты, нашел контролера, который отбирал билеты у пассажиров поезда — в тот день, когда на дороге бросили «ягуар». Но и этот разговорчивый служащий никогда не видел Кемп-Лора, кроме как по телевизору. И вдруг он заколебался:
— Понимаете, сэр, его-то я не видел. Но мне кажется, я видел его сестру.
— И какая она из себя?
— Очень на него похожа, иначе как бы я ее узнал? И одета была в костюм для верховой езды. Как их, галифе, что ли, они называются. А на голове — шарф. Хорошенькая очень. Я только потом допер, кто она. Я же с ней не говорил. Просто отобрал у нее билет и все.
— А когда вы ее видели?
— Не могу сказать точно. Но незадолго до Рождества, в этом я уверен.
Фунт, который я ему дал, он ловко засунул во внутренний карман.
— Благодарю вас, сэр.
Прошло шесть дней с тех пор, как я скакал последний раз. Шесть дней, за время которых все мои ошибки были обсуждены, а остатки моей жокейской репутации списаны со счета. В раздевалке события развиваются быстро — важно то, что происходит сегодня. Еще важнее то, что будет завтра. А что было вчера — уже мертво. Я принадлежал ко вчерашнему дню. И был древностью.
Даже мой гардеробщик удивился, увидев меня, хотя я и предупредил, что буду.
— Значит, вы сегодня скачете? А то я хотел спросить, не собираетесь ли вы продать свое седло… Тут есть один начинающий, ему как раз нужно.
— Нет, я его сохраню пока. В четвертой скачке я занят на Ботве.
Это был странный день. Жалеющие взгляды перестали меня волновать: я знал, что не заслужил их. И спокойно отнесся к тому, что в первых двух скачках победили две лошади, на которых раньше скакал я. Единственное, что меня беспокоило: есть ли у Джеймса решимость в душе и сахар в кармане.
