Потом управляющий попросил о небольшой ответной любезности.
– Хорошо, – сказал Дионисио, выслушав просьбу, – я не возражаю, можете использовать лозунг «Дионисио Виво рекомендует наши книги», только не в рекламе всякого хлама… Да, я знаю, вы не издаете хлам, но если вдруг случайно окажется, что все же издаете, то не будете использовать мое имя, договорились?
Агустин с Дионисио отправились в бордель мадам Розы пропустить по стаканчику и вспомнить дни, когда в саду Дионисио все время появлялись трупы, и Рамон еще был жив, и Аника. Потом Дионисио пошел на кладбище, посидел у могилы Рамона, беседуя с ним, словно тот рядом. Положил на могилу белый цветок и отправился навестить Анику. Стекло портрета треснуло. На фотографии Аника улыбалась. Дионисио приложил к губам кончики пальцев и коснулся ее лица. Опустил на могилу два белых цветка и пошел опять в заведение мадам Розы повидаться с Бархатной Луизой. Он хотел, чтобы кто-нибудь его обнял и понял, как ему пусто.
18, в которой его превосходительство президент Веракрус, не шибко жульничая, побеждает на всеобщих выборах (2)
Влияние доктора Галико, отца нации, по-прежнему ощущалось повсеместно, и присутствие его всепроникающего призрака было вполне осязаемо. Он один шел против течения в ту пору, когда лидеры свежеиспеченных независимых государств старались перещеголять друг друга в европеизации самих себя и своих стран. Широко распространено мнение: латиноамериканец – больше европеец, чем испанец, потому что испанец – сначала испанец, а уж потом европеец. То же касается француза – он прежде всего француз, – и вообще всех народов Европы. Латиноамериканцы видят Европу со стороны как целое, и оттого могут считать себя истинными представителями этого континента, на нем даже не побывав.
Но не таков был доктор Галико – выдающийся туземец своего времени. Он поощрял изучение индейских языков и запрещал любого рода торговлю с заграницей, целью ставя самодостаточность во избежание господства иностранной экономики. В период его абсолютной диктатуры, длившейся тридцать один год, три месяца и двенадцать дней, ни один гражданин не покинул страну, а въехали только четыре иностранца, причем на условии, что не предпримут попытки выезда. Рискнувшего сбежать ботаника повесили перед дворцом на дереве и разнесли пулями в куски, достаточно мелкие, чтобы избавить грифов от труда раздирать останки.
Ни один историк не мог с уверенностью сказать, кто такой доктор Галико – просвещенный благодетель или сумасшедший преступник, что не помешало его посмертному возвеличиванию в национальные герои. Большинство национальных героев всех стран – сумасшедшие преступники. Доктора отличали победы над генералом Белграно в бою, в домино, в армрестлинге; он запретил изучение философии Уильяма Оккама на том основании, что нет причины, по которой сущее не могло бы необязательно и беспредельно увеличиваться.
Так сложилось, что утешением доктора Галико стала любовница-индианка, поскольку глубоко религиозная жена неохотно соглашалась на близость лишь в день его ангела. Индианка быстро нахваталась изящных манер, как любая женщина в ее положении, и по сути превратилась в первую леди нации. Импульсивность доктора Галико и его абсолютная власть способствовали тому, что даже сливки общества отбросили сомнения и отнеслись к индианке с величайшим уважением и почтительностью, не смея отвергнуть приглашения искупаться нагишом в реке, а потом отправиться на корриду с таким количеством быков, что после кровь два дня текла по улицам, окрашивая мостовую в разные цвета.
Когда доктор Галико умер и в воинском гробу был благополучно предан земле, общество восстало против Препуции (получившей такое прозвище из-за формы любимой шляпки),[48] и ей пришлось позорно бежать за границу. На борту корабля, где матросы взыскали с нее жестокую плату за проезд, Препуция направилась в Париж и умерла там в нищете. Ее кости покоились на кладбище у Церкви Сен-Сюльпис, и вся эта история подала его превосходительству блестящую идею, когда консерваторы в последнюю минуту обошли его на антиамериканских скачках и он три дня бесновался. Он тоже мог разыграть патриотическую карту.
Первым делом он заявил, что намерен изменить решение судьи на матче чемпионата мира по футболу, из-за которого их сборная вылетала из соревнований. Венгерский арбитр определил умышленную игру рукой в голевой ситуации, назначил пенальти, и мяч, естественно, оказался в сетке ворот. Весь мир видел на телеэкранах вопиющую попытку сжульничать; то есть видели все, кроме верноподданных граждан государства. Волна возмущения и обиды прокатилась по стране: девушки плакали, солдаты совершали самоубийства, в окна венгерского посольства летел град камней. И вот на гребне недобрых чувств президент Веракрус взлетел к своему первому патриотическому coup de maotre,[49] объявив, что лично организует массовую подачу петиций в ФИФА об отмене судейского решения. Соответственно партийные функционеры прочесали страну сверху донизу от сьерры до джунглей, собирая подписи и крестики, а в партийных комитетах верные люди до поздней ночи изобретали все новые липовые подписи; проверка показала, что многих граждан зовут Рональд Рейган, Принцесса Диана, Никита Хрущев, Лучано Паваротти, Дональд Дак, Председатель Мао, Багз Банни, а проживают они по адресам: Дырка Епископа, Южная Вилка, площадь Тяньаньмэнь и Сиднейская опера.
Когда представитель страны в ООН доставил в штаб-квартиру ФИФА кубометр подписей, консерваторы толпами ринулись в Либеральную партию. Демонстранты высыпали на улицы, кричали «Да здравствует Веракрус!» и размахивали плакатами, где президент изображался в классической позе статуй доктора Галико: одна рука заложена за спину, а другая, сжатая в кулак, дерзко воздета к небесам. Поздно ночью его превосходительство, разослав всем представителям Либеральной партии извещения («явка обязательна»), провел в Национальной Ассамблее слушания по вопросу внешней политики в отношении Андорры. Как и ожидалось, консерваторы не явились вообще, и экстренное ходатайство о награждении его превосходительства за оборону национальной футбольной чести титулом «Воплощение Нации» прошло единогласно.
Следующим шагом президента стало объявление, что отныне его жене запрещено находиться во дворце в рабочие часы. В телевизионных новостях президент объяснил политическому обозревателю: любовь к жене так велика, что ее присутствие во дворце сильно искушает и отвлекает от государственных дел, а мадам Веракрус говорила, как невероятно печалит ее разлука с супругом даже на минуточку, но она принимает установленный порядок в интересах надлежащего управления страной. Естественно, мадам никуда не уходила, сидела у мужа на коленях, пичкая его рахат-лукумом в обмен на поблажки своим друзьям, и в часы досуга утаскивала поэкспериментировать в сексуальной алхимии; тем не менее его превосходительство успешно разыграл одновременно две карты – государственного мужа и счастливого семьянина.
Президент раздумывал, какую бы еще хитрость учинить перед гениальным ходом, когда прибыл взбудораженный, запыхавшийся министр иностранных дел.
– Ваше превосходительство! – воскликнул он, врываясь в кабинет президента. – Я получил сообщение…
– От архангела Гавриила, Гарсиласо? – Его превосходительство отложил книгу о сексуальных таинствах Ордена Восточных Тамплиеров. Он дошел до раздела о секретных гомосексуальных упражнениях, от которых брови у него практически съехали на затылок.
– Как вы узнали? – спросил Лопес Гарсиласо Вальехо, умащиваясь грузными телесами на вертящемся стуле секретарши.
Его превосходительство обреченно вздохнул:
– Догадаться нетрудно. Ну, что на этот раз? Очередное послание о национализации скотобоен? Нет, я не понимаю, для чего это нужно. Как поживают твоя дорогая жена и милашка француженка, а?
– Обе здоровы, босс, и, как всегда, грызутся; это я дал маху, что поселил их в одном доме. Послушайте, архангел явился мне и знаете, что сказал? Он сказал: «Все любят жеребца».
– «Все любят жеребца»? – переспросил его превосходительство.
– Да, босс, он так сказал, и я понял – это Божья истина. Если станет известно, что вы, даже в вашем возрасте, жеребец, все за вас проголосуют, без туфты.
Президент Веракрус вскинул голову:
– Что значит «даже в моем возрасте»? Смею уверить, с этим все в порядке.
– Так все путем, босс! Вы – жеребец, и мы сделаем на этом капитал. Расклеим плакаты «Голосуйте за Жеребца», и победа у нас в кармане.
Его превосходительство откинулся на спинку кресла.
– Гарсиласо, все замечательно, только нельзя ли чуть тоньше, а? И умоляю, не называй меня «босс»! Сколько раз просить?
И вот Ева Перон позвонила на телевидение редактору отдела новостей и текущих событий и предложила небольшую сделку. В тот момент в Национальной Ассамблее проходили слушания по законопроекту «Устранение тенденциозности в деятельности средств массовой информации», который придумал его превосходительство, убежденный, что все работники этих самых средств – непримиримые коммунисты либо отъявленные консерваторы. Его уже затравили в новостных репортажах и программах с участием публики, таких как «Знаете ли вы?» и «Мир сегодня». Законопроект создавался с тем, чтобы при каждой нападке на президента для улаживания вопроса проводились консультации с представителем администрации. Почти все выступали против законопроекта и одновременно его поддерживали. Правда, раздавались голоса в защиту свободы слова и права общественности на самостоятельные суждения, но в реальности дело обстояло так: либералы высказывались в пользу законопроекта, поскольку он заткнул бы рот консерваторам во время правления либералов. Но либералы же выступали против: получи власть консерваторы, они наверняка используют заложенные в проекте меры, чтобы приглушить критику либералов. Консерваторы поддерживали и отвергали законопроект по тем же причинам. И никто не мог решить, голосовать ли за него, опасаясь, что на выборах победит оппонент.
