— Да и тот что-то пустует, если только мне не совсем отказывает память. Держу, спасибо.
— А пошел ты! Вы начинаете хныкать, если в конце сезона не окажетесь во главе хоть какого-то списка. Мы же радуемся хотя бы тому, что наша команда вообще продолжает существовать и какой-нибудь гад не продает площадку, где тренируются наши ребята, под новый торговый центр или ресторан. Дело в том, что вы полностью настроены на успех, на победу, так что когда вы болеете за «прекрасную Шотландию», на что вы генетически запрограммированы и к чему вас обязывает гражданский долг, вы никак не можете смириться с тем, какое дерьмо мы на самом деле собой представляем.
— Мы не дерьмо, — возразил Крейг.
— Ну, не то чтобы полное дерьмо, но не намного лучше того, чем и должна являться команда страны с всего-навсего шестимиллионным населением. И вот внезапно вы попадаете в положение, когда вы хуже других, и вынуждены…
— Ну ладно, ладно, — проворчал Крейг, подрыгал ногами, скидывая мокасины, а затем водрузил босые ступни на большой обеденный стол, словно позаимствованный у какого-то фермера, — Усек твою, бля, мыслю. Добавь еще под конец, что у провинциальной команды лучшие болельщики.
— Да уж получше этих английских жлобов-ксенофобов, в общем, таков и был скрытый подтекст моего панегирика шотландским болельщикам на тему «Ну не великий ли мы народ, каледонцы!».
— Пьяные, но дружелюбные.
— Безвредные.
— По сути, как и наша команда.
— Именно.
— Главное не результат, главное — участие, — произнес Крейг с оттенком грусти, передавая мне то немногое, что осталось от его самокрутки.
— Это национальный эквивалент той соломинки, за которую на уровне нашей лиги хватаются болельщики таких команд, как все тот же «Клайдбэнк»; все окружающие аплодируют их спортивному духу, самым ничтожным проявлениям мастерства, когда кому-то на поле случайно удается исполнить задуманное, раздуваются от гордости и одновременно сохнут от огорчения, когда их любимый игрок, уже три сезона как проданный большим дядям, забивает хет-трик в английской премьер-лиге.
Я дотянул хабарик до самого кончика, а затем вмял в пепельницу рядом с тем, который мы выкурили до приготовленного Крейгом чили. Затем потянулся к бокалу с вином.
— Все так, но зато когда наши действительно выигрывают… — мечтательно протянул Крейг, откидываясь на спинку и закладывая руки за голову, — оно того стоит. Даже являясь фанатом «Клайдбэнка», ты, верно, слыхал, что подобное случается, хотя бы от болельщиков других команд.
Я и ухом не повел.
— И вправду, что ли, стоит? Честно говоря, меня уже начали одолевать сомнения.
Крейг моргнул за стеклами очков; такие же носил Троцкий.
— Как, разве тебе не нравится, когда наши выигрывают?
— Просто дело в том, что я вообще сыт футболом по самое горло.
Крейг театрально охнул и возмущенно заявил:
— Прополощи свой грязный рот «Боврилом»[52], богомерзкий кощун!
— А тебе еще не надоело? — спросил я, — Нет, честное слово, лично я чувствую, что эта поганая игра у меня из ушей лезет, причем, заметь, безо всякого «Скай ти-ви», черт бы его побрал. В мире стало чересчур много футбола.
Крейг демонстративно заткнул уши.
— Ты начинаешь меня пугать. Притворюсь-ка, что меня здесь нет, пока ты не перестанешь говорить такие ужасные, такие жуткие вещи.
— И знаешь, что еще?
— Не слышу.
— Чемпионат мира…
Крейг замычал. Я повысил голос, намереваясь перекричать и его гудение, и задушевный баритон Моби, все еще напевавшего что-то в драгоценных глубинах стереосистемы «Сони».
— Чемпионат мира!.. — повторил я, — Кажется мне слишком уж длинным!!! — Я перешел на крик, — Предлагаю сократить всю эту невыносимо раздутую волынку до одного дня!!! И то же самое касается любого другого кубкового турнира!!!
— Ла-ла, ла-ла-ла.
— Скажи, на милость, какая часть большего числа финальных матчей является самой зрелищной, захватывающей, волнующей и напряженной?! — заорал я еще громче и развел руками, — Когда все решается в серии пенальти!!!
В глазах Крейга застыла ярость. Он отнял от ушей руки и проговорил:
— Надеюсь, ты не предлагаешь…
— Вот именно. К черту девяносто минут основного времени, к дьяволу полчаса дополнительного, переходи сразу к серии пенальти; и нечего бегать туда-сюда, пыхтеть и потеть. Потрясающая результативность игры начиная с первого свистка в первом же матче вплоть до финального эпизода с падением на колени и закрыванием руками лица, дикими прыжками вратаря и молочением кулаком по воздуху в последнюю секунду, после которой Кубок Жюля Римэ[53] возвращается в Люксембург, где ему самое место!
— Да как ты посмел, поганый язычник, даже помыслить о подобном!
— Янки это одобрят, — сказал я ему. — Кабельные каналы заполучат наконец такой футбол, который можно будет чередовать с рекламой каждые три-четыре минуты, не слишком перенапрягая способности восприятия среднего жителя Иллинойса.
— Серия таких пенальти стала бы чудовищным извращением лучшей в мире игры, — скорбно произнес Крейг, — Решать дело подбрасыванием монеты было бы и то благороднее. Там, по крайности, никто бы не сомневался, что все дело в чистом везении.
— Ты рассуждаешь, словно представитель Шотландской футбольной ассоциации. Я же говорю о будущем, ты, косный традиционал. Присоединяйся к моему плану или переключайся на клюшку, чертов луддит.
Крейгу очень убедительно удалось притвориться, что он ничего не слышит. Он вовсю таращил глаза на свою стереосистему, где «Плей»[54] приближался к стопу.
— Моби, — сказал он, переводя взгляд на меня.
— И что с ним?
— Тебе не кажется, что он чуток похож на Фабьена Бартеза?[55]
Позже, дожидаясь прибытия вызванного мною такси, мы сидели на диване в гостиной, покуривая еще один, последний косяк и выпивая на посошок еще по бокалу вина.
— Эмма утверждает, что мы никогда не разговариваем о серьезных вещах, — сказал Крейг.
— Вот как?
— Именно. И это примерно триста седьмой пункт в ее списке, озаглавленном: «Почему Крейг сущий гондон».
— Что ж, если ей хочется поболтать с тобой о чем-то по-настоящему важном…
— Нет-нет. Речь не о нас с ней, а о нас с тобой.
Я уставился на Крейга.
— Что она имеет в виду?
— Наверно, что мы с тобой не сплетничаем.
— То есть что мы толкуем о вещах, которые держим за важные, типа футбол, секс, политика, а не о том, к примеру, кто там из знакомых с кем спит?
— Примерно так, — согласился Крейг, почесав затылок, — Каждый раз после наших с тобой встреч она спрашивает о твоих матери, отце и брате, интересуется, как там у тебя дела с Джоу, а мне приходится пожимать плечами — ничего, мол, не знаю.
— Вот оно что.
— В таком случае, Кен, как там твои предки, братец Йен и подружка Джоу?
— У них все в порядке, спасибо, Крейг.
— Спасибо… Когда я в следующий раз встречу мою первую жену, в данный момент проживающую отдельно, то обязательно поставлю ее в известность.
— Кстати, как она поживает? Какие у вас теперь отношения?
Отчего я всегда чувствовал себя таким виноватым, спрашивая об Эмме? Она была другом, она всегда много значила для Крейга, и я не сомневался, что так будет всегда, мы с ней провели вместе всего одну пьяную ночь, о чем оба жесточайшим образом сожалели, желая вычеркнуть тот эпизод из жизни, так почему я до такой степени ощущал себя предателем, спрашивая о ней Крейга?
— Какие-то есть, — вздохнул Крейг, — Хреновые, но есть. А ты? Все еще с Джоу?
— Ага.
— Еще кто-то?..
— Да нет, собственно. Так… — Я скривил рот.
— Стало быть, по-прежнему шастаешь налево-напра-во? — проговорил Крейг с добродушной улыбкой.
Я неловко поежился.
— Ну, не так чтобы налево-направо. Так, время от времени делаю вылазки из-за забора, чтобы…
— Перехватить мяч.
— Мне скорей бы пришла на ум аналогия с пахотой и разбрасыванием семян, однако можно выразиться и так, — согласился я.
Крейг задумчиво посмотрел в сторону.
— Пожалуй, в свое время мне следовало бы заниматься этим активней.
— Господи, дружище, тебе же тридцать пять. Самый расцвет. Бог ты мой, рано еще сбавлять обороты.
— Да, но почти все мои приятели женаты, а работаю я в основном дома, так что ни тебе знакомства в буфете за чашечкой кофе, ни флирта у копира.
— Да, слушай, а как там твоя работа? — поспешил я переменить тему, — Наплодил в последнее время хороших вебсайтов?
Крейг застонал:
— Не спрашивай. Целый день чистил компьютеры от вирусов. Какое-то дерьмецо все-таки просочилось; должно быть, какой-нибудь говнюк забавляется на своем допотопном долбаном «синклер спектруме» в какой-нибудь гребаной Верхней Казактавии. А как у тебя?
