Легкомысленная барышня нажала на клаксон, и мне показалось, что я сижу на трубе со свистком теплохода «Космонавт Валентина Терешкова», отправляющемуся в дальний рейс на Барбадосы. Что и говорить, умели раньше создавать звуковые сигналы, способные болезненного пешехода убрать с проезжей части. Что, кажется, и произошло одновременно по всему загруженному Садовому кольцу. Когда Александра покинула пост № 2, я связался по телефончику с господином Могилевским, изображающим в Думе помощника депутата и, видимо, успешно, потому, что отвечал на мои вопросы сдержанно и корректно.
— Ну, что они там, бляди?
— Заседают-с.
— Суки прозаседавшиеся, сколько можно?
— Такая работа-с.
— На рудники бы их, бар, — в сердцах проговорил, чувствуя, что сам виноват в создавшейся ситуации, когда наш раскормленный объект застрял на своем депутатском месте, как в бочке. Ни туда и ни сюда. Вот кто бы знал, что слуги народа такие трудолюбивые. Я, конечно, догадывался, но не до такой же степени, господа? А как же личные делишки. Кто их будет оптяпывать? А. С. Пушкин? Так он памятник из окисляющейся бронзы и ему не удобно передвигаться по пересеченной холмистой местности. В отличии от вас, социально-активных потомков.
А расчет был прост — по возможности отследить все поездки господина Жохова в течение, скажем, декады, а после провести разведку или ближним боем, или незаметным вторжением в его деловую жизнь. (Личную мы уже знали.) Я был уверен, что такой пройдоха, кувыркающийся с неизвестным пока нам господином на атласных покрывалах, должен был иметь материальное обеспечение для такого бесстыдного поведения в номере бывшего председателя Предсовнаркома. С распахнутыми, напомню, окнами. Следовательно, у слуги народа имелся дополнительный заработок, помимо его зарплаты в несколько долларов. Именно источник дохода нам и предстояло обнаружить, как это часто делают юные натуралисты в лесу, нечаянно натыкающие на звонкий источник, который после набега молодого отряда более не звенит и квасится в помойную лужу.
Да, мы хотели утолить свою жажду, не думая о последствиях. И, как я после понял, именно наша самодеятельность и самоуверенность, наше дилетантское поведение, а также явное стремление задеть неприкасаемого спровоцировали ситуацию и тех, кто посчитал, что господин Жохов засветился, выражаясь языком широких масс, самым неприглядным образом.
Часы утверждали четверть четвертого, когда поступил телефонный сигнал от господина Могилевского — объект готовится к выезду в город. Я выматерился по причине отсутствия коллеги и включил теплоходную сирену. Девушка с улыбкой принцессы Монако выросла буквально из-под земли: бай-бай, малыш, что случилось, ой, отчего это на вашем лице невротические спазмы, ой, куда это мы так премся?..
Мне приходилось крутить баранку, отслеживая транспортную обстановку, принимать сообщение друзей о передвижении объекта и ещё отвечать на вопросы спутницы.
— Саша, — не выдержал я. — Займись дело: возьми «Nikon» и отщелкни во-о-от… тот… драндулет.
— Вот тот?
— Нет, не тот, а во-о-от тот.
— Который рядом… с тем?… Который тот?
— Прекрати издеваться.
— А ты не волнуйся; спокойнее, Лопухин, все у нас получится.
Я был слишком занят, чтобы ответить в объеме великого и могучего практика вождения автомобиля по магистралям, мать их так, забитыми транспортом, у меня отсутствовала и приходилось прикладывать усилия, чтобы либо не передавить пешеходов, мечтающих закончить свой век именно под колесами «Победы», либо не врезаться в постоянно тормозящие машины. А ведь ещё приходилось отслеживать джип «Гранд Чероки Орвис», где по утверждению Сосо Мамиашвили находился интересующий нас объект с двумя телохранителями, не считая водителя. То есть условия для работы были ужасны и только девичье-невинное присутствие мешало выразить полностью чувства, меня переполняющие.
— Куда ты, придурок?! Нет, он меня подрезал! Нет ты видела такого мудака! — полоумно орал я. — Я ему уши натяну, фряку на «мерсяке»!
Александра умирала от смеха — где культура речи, товарищ? Разве можно так вести себя на магистралях, мать их так? Я огрызался — такое впечатление, что всех участников движения обуяла повальная тяга к дорожным катастрофам.
Дальнейшее развитие событий было похоже на съемки боевика, вот только киногруппы с режиссером, кроющим массовку последними словами, я не приметил. И поэтому в роли последнего пришлось выступать мне. После того, как финальный эпизод радикального действа закончился, и мы с Александрой оказались сидящими в осколках стекла, будто над нашими головами сверкнул хрустальный дождик.
Дождь случился, хотя небо над столицей было безоблачным. И был дождь тот свинцовым. И неожиданным. Как для массовки, так и для некоторых главных героев уличного шоу-представления. Одаренный постановщик рассчитывал на ошеломляющий эффект, он его и добился.
Механизированный поток, как сель, катил по Садовому кольцу; депутатский джип, нервируя меня, перестраивался из ряда в ряд, торопился, видать, по неотложным делам. Сердечный, если бы он знал, что его ждет через минуту. Увы, этого не знал никто, даже я. Кроме, разумеется, непосредственных исполнителей чужой воли.
Когда селевой «поток» начал затягиваться в загазованный туннель, я приметил новехонький микроавтобус «Toйота». Был без номеров, с затемненными окнами, а на крыше сигнальный маячок, искрящийся кислотными синими проблесками. Возникнув из ниоткуда, эта «Тойота», япона мать, повела себя, как дама полусвета в обществе портовых шлюх Марселя: рявкнула сиреной, требуя свободы для собственного перемещения в узком шлюзе туннеля.
— Ууу, засранцы, — отметил я свое отношение к такому хамоватому поведению, когда мимо «Победы» мелькнул лакированный бок микробного автобусика.
— Какие-то проблемы? — пожала плечами Саша, вытащив из сумки яблоко. Не хочешь железа?
— Не хочу, — отрезал я.
— Тогда какие проблемы? — и аппетитно надкусила фруктовый шар.
И была, как выяснилось, абсолютно неправа. Мы оказались свидетелями того, как некоторые проблемы решаются простенько, но с художественным вкусом.
Поначалу я услышал впереди странный треск, усиленный эхом туннеля, будто на своих мотоциклетках трещали полусумасшедшие рокеры. Потом, признав характерные звуки АКМ-74, дернулся за рулем и успел приметить две гангстерские спортивные фигуры в масках, сидящих в темном фургоне этого лакового башмачка на колесах. Автоматы изрыгали огонь, как утверждают в таких случаях современные романисты-гумнисты; что ж — лучше, блядь, не сказать: изрыгали. И кто оказался жертвой этого искусственного свинцового дождя? Думаю, можно было догадаться сразу: джип с депутатской тушкой, обернувшейся в мановение ока в кровавый фаршмак. Вместе со своими телохранителями, не успевшим адекватно отреагировать на столь обильные свинцовые осадки.
Естественно, автомобильное стадо содрогнулось от ужаса и страха; машины, находящиеся вблизи обреченной жертвы метнулись в стороны, взвизгивая тормозами и лязгая слабым металлом.
А что же я, черт бы меня побрал? Ничего не придумал умнее, как под пораженные вопли Александры, сжимающей в кулачке надкушенной яблоко, нажать на акселератор. Зачем? А хер его знает зачем?! Как потом признался друзьям: с благородной целью преследовать самодостаточных и уверенных в себе киллеров. Чтобы сшибить с них спесь? Или проверить собственную диверсионную боеготовность, позабытую в этой гражданской канительной жизни?
Авто из прошлого, вымахнувшее в свободную зону, где дымил покореженный джип, конечно же, обратило на себя внимание душевных стрелков. Мне даже показалось, что вижу в прорезях масок снисходительные ухмылки. (Не смерти ли?)
И через миг лобовое стекло «Победы», рванув от свинцовых приветливых примочек, обвалилось на наши авантюристические головы колюще-секущим дождем. Автомобиль, вильнув пробитыми колесами, содрогнулся от скользящего удара бампера о стену туннеля.
Все! Приехал, блядский порнограф, сказал я себе, что хотел, то и получил!.. На голове Александры в растрепанной прическе искрилась хрустальная диадема.
— Прости, — сказал я. — Ты как?
— Я? — прислушалась к себе, повела головой — фальшивые алмазики осыпаясь на плечи, звенели: дзыньк-дзыньк-дзыньк. — Я, кажется, в порядке, — отбросила яблоко в дыру лобового стекла. — Приятного аппетита, дорогие товарищи. — Покосилась в мою сторону. — А у тебя, Лопухин, кровь.
— Кровь? Где?
Порезы на руках были декоративные — я отмахнулся, приоткрывая с трудом дверцу, и увидел стену туннеля. Она была из пористого, грязноватого от желудочно-дождевых подтеков бетона. Не знаю почему, но мне захотелось прикоснуться к этой бетонной, затвердевшей навсегда смеси.
Процент смерти
