почувствовал, как закипает злость – Будем считать, что это последний наш разговор на эту тему. Хочешь ехать с Яшкой, с кем угодно – езжай. Я тебе не муж, и не отец. Уговаривать не стану. Но и обратной дороги тоже не будет. Никаких «простите, я больше не буду!» Это не ко мне. Я предлагаю только один раз. Но по серьезному, понятно?!
Взглянув на нее, я запнулся. Лиза побледнела, губы ее запрыгали.
– Ты… зачем ты… так? Я не… я не… хотела!
Она разревелась. Женщина вмиг исчезла. Плакал обиженный, испуганный ребенок и сразу стало заметно, что платье на ней с чужого плеча и на плечах краснели царапины… Оглянувшись по сторонам, я крепко обнял ее, тихо приговаривая какие- то слова утешения. Лиза затихла. Потом прогудела мне куда-то в подмышку.
– Специально сегодня Жулика не взяла.
– Специально?
– Чтоб не мешал нам. Я хотела, чтоб вообще никто не мешал нам. Чтоб мы целый день были одни. Я хотела тебе так много сказать.
– Вот мы и одни. Говори…
– Я хотела сказать… что я не такая как ты думаешь. Я и бабушку люблю и маму… жалею. Только ты не знаешь, как она меня мучила. Она и про Яшку знает, и сосед к нам приходил, деньги ей предлагал за меня. А она деньги взяла и пропила, а меня потом прятала… она когда выпьет вообще на человека не похожа. Знаешь, как трудно жалеть тогда? Яшка говорит, что мир так устроен, что надо приноравливаться. Что я с ним буду как за каменной стеной. Прости, что я опять про него! А я не хочу! Я хочу по-новому! Только не знаю как!
Она опять разрыдалась. Я тогда подумал, каюсь, что взваливаю на плечи ношу непосильную.
Купаться в этот день Лиза отказалась. Краснея, объяснила
– Не могу сегодня. Ну, ты понимаешь…
А я плавал долго и вдоль и поперек течения реки пока не занемели плечи. Лиза дожидалась на берегу, привычно воткнув в уши наушники. Она что-то мычала нечленораздельно, лицо ее было красным от слез, меня она даже не заметила, пока я не выключил плеер.
– Ой! Ты?
– Как это ни странно. Буланову слушаешь?
– Как догадался?
– Не трудно. Достаточно посмотреть на твое мокрое лицо. Что там у тебя, ну-ка? Ага, так я и знал – «Не плачь»…
– Ты только не смейся… Она знаешь почему так поет? У нее жених умер. От рака. Она любила его больше жизни. И поэтому в певицы пошла. Хотела, чтоб он не только в ее памяти остался. А когда поет – то всегда плачет, потому что он как будто рядом стоит и смотрит на нее. Любит.А сейчас слушала и – нас с тобой представляла зачем -то. Ну так просто…
– По-моему ты раньше что-то другое про него говорила.
– Люди-то по-разному говорят, вот и я говорю.
– Ну и зря. У нас с тобой веселее будет.
– Ты думаешь?
– А как же? Зачем тогда и начинать?
– Вам мальчикам хорошо – с важностью сказала Лиза, кому-то явно подыгрывая интонацией – а нам приходится думать и о себе и о потомстве.
Я не засмеялся, потому что вообще-то почему-то грустно было.
9 глава
Следующим утром мы с сестрой завтракали одни.
– Твоя загуляла где-то – подначила Ленка, с удовольствием прихлебывая бразильский кофе из огромной чашки. Слышал, что ее Яшка объявился?
– Он уже «ее»?
– А куда деваться? Весной не разлей вода были. Гляди, тебе еще придется с ним встретиться. Я понимаю, что он не твой уровень, как говориться. И все-таки… Он дурной по пьянке, Олежек. Ты будь с ним поосторожнее.
Поставив чашку на стол, она уставилась на нее с глубокой печалью.
– Ох и задумал ты, брат , дело. Я до сих пор в себя прийти не могу.
Я отправился в Кузьмино кратчайшей дорогой. Сначала зашел к отцу Георгию. Мы уселись на завалинке, в тенечке.
– Жаркое нынче лето, дождя надо – отец Георгий вытер лоб и посмотрел на меня искоса. – Приходил этот… Яша. Ко мне заглянул.
– Что хотел?
– Известно, что. Лизу искал. Злой был.
– Злой – это хорошо.
– Чего ж хорошего? Вы решили, что будете делать?
– Конечно. Поговорю с ним. По-товарищески
– Как это?
– Сделаю ему предложение. Помните «Крестного отца»? От которого он не сможет отказаться.
«Крестного отца» отец Георгий не смотрел, меня не понял и лишь пожевал губами.
От отца Георгия я отправился к дому Лизы. Я почему-то торопился, бегом вскочил на крыльцо, рывком открыл дверь…. На кровати в углу свернулась калачиком Лиза. Она вскочила, увидев меня, и опять села на кровать, ладонями вытирая щеки.
– Здравия желаю! – бодро приветствовал я. – Что за траур? Что случилось?
– Случилось, сыночек, случилось. – запричитала старуха – Такое случилось, что не знаем, что теперь делать.
– Бабуль! – прикрикнула Лиза – мы же договаривались!
– Отстань! Договаривались! А договаривались, что он ножиком махал? Грозился? Договаривались, что обещал дом наш поджечь? А что тебе кричал – помнишь? Царица Небесная, спаси и защити! Глаза красные, аж пена изо рта течет – во до какой степени осатанел человек! Он, окаянный, и в Бога не верует, хотя крест носит. А мы чем провинились? Дура моя наобещала ему всякого, а я отвечай? Ты, сынок, не из милиции ли? Тут в милицию надобноть. Власть есть у нас, али нет? Ребенка ведь жалко?
Я присел на скамейку и достал сигареты. Выяснить удалось немногое. Пришел Яшка поутру. Крепко выпивший. В красной, цыганской рубахе. С порога обрушил на старуху матерную брань. Лиза забилась к стене на постели. От ругани Яша перешел к угрозам: сказал Лизе, что она скоро будет стоять на дороге, обслуживать дальнобойщиков за бутылку пива, что мать он выкинет из квартиры на помойку, где она и закончит свои дни среди крыс и мышей, а бабка сама сдохнет скора от тоски и горя. Кричал, что он главный в округе, страшный, как демон и его все боятся. Ну, по крайней мере, должны бояться. Что у него все куплено и за все заплачено. Что он может озолотить, а может и в прах вогнать. Тут баба Зося начала уже кажется сочинять с перепугу, но это было и не важно.
– Где он сейчас? – спросил я, поднимаясь.
– К дружку своему пошел к Кольке-трактористу, у него они пьют! Одним миром мазаны, окаянные!
– Олег! Не надо! – испуганно вскочила Лиза.
– Вот уж, что надо и что не надо я буду решать сам. – сердито ответил
