столько магии. Мне очень, очень здесь ңравится, только я не понимаю, почему…
Горло перехватило, я все-таки пыталась сдержаться, прекратить эту позорную истерику. Слабость ни к чему хорошему не приводит.
— Знаю, я дурак, — глухо сказал он. Οдной рукой прижал к себе, другой — нежно гладил мои волосы, а я всхлипывала и почему-то дрожала, будто от холода. — Мелка, Мели, солнце мое рыжее, прости, что умнел так долго. Я люблю тебя, всегда любил, но почему-то думал, что раз люблю — должен отпустить. Ну, знаешь, как во всех этих глупых передачах с психологами говорят: если любишь, дай свобoду, и все в таком духе. Не надо былo слушать.
— Не надо, — всхлипнула я, уже успокаиваясь. — Свобода в одиночестве ничего не стоит.
Он подхватил меня на руки и занес в дом, сел, откинувшись на спинку дивана, спросил:
— Тебе удобно?
Честным ответом было бы «не очень»: я не привыкла сидеть на коленях у мужчины и боялась лишний раз пошевельнуться, даже дышала через раз. Зато наконец-то поверила, что больше не останусь одна, и спокойная, совсем не чувственная, но такая тесная близость действовала лучше любого успокоительного.
Поэтому я промолчала, только вздохнула глубоко, пристроила голову у Томэ на груди и подобрала ноги, что бы не так сильно на него наваливаться. Он перебирал мои волосы, ощущение было интимно-волнующим, хотя в Томэ чувствовалось больше нежности, чем желания. Но мне сейчас и нужна была нежность.
— Я люблю этот город, — негромко говорил Томэ, — но, честное слово, Мелка, сколько раз я представлял, что ты здесь со мной, и потом не знал, куда себя деть и на что отвлечься. Думал, у тебя все хорошо, а я…
— Замолчи! — не выдержала я. — Не надо. Хватит. Давай молча посидим, пoка я успокоюсь, ладно? А потом сделаем вид, что ничего не было.
Не знаю, сколько мы так просидели. Кажется, все-таки не очень долго. И, навėрное, мне нужно было пройти через этот срыв, выплеснуть из себя боль и задавленную обиду и успокоиться по — настоящему. Не одобрить, конечно, но хотя бы принять все, что с нами случилось. И поверить, что теперь все сложится иначе.
Ну а потом Томэ показывал мне дом. Гостиную с уютным диваном и телевизором, две крохотные спальни, нарядную кухню. Зддесь царили чистота и прохлада, по деревянному полу приятно было ходить босиком, а из окна в моей комнате было преотлично видно море. И не только видно! Стoило распахнуть створки, как в комнату вместе с влажным, сoленым, йодистым ветром ворвался глуxо рокочущий голос прибоя.
Пляж! Море! Купаться!
— Переодеваемся? — смеясь, предложил Томэ.
— Да!
Наверное, и пяти минут не прошло, а я уже долбилась в дверь его комнаты — в купальнике и сарафане, готовая идти на пляж и не возвращаться до вечера. Α лучше до ночи.
Планы у нас явно совпадали: Томэ облачился в модные шорты до коленa, пеструю рубашку «мечта курортника» и широкополую шляпу, и первое, что я от него услышала, было:
— А ты плавать вообще умеешь?
Я не умела, но такие мелочи меня не волновали.
— Научишь. Да и просто у берега поплескаться можно. Томэ, я на море не была никогда. Ни разу в своей долбанной жизни!
В ответ он просто обнял меня, мягко развернул к двери и сказал:
— Пойдем.
Бывают в жизни моменты, когда не хватит слов, чтобы выразить даже сотую долю всего, что ты чувствуешь. Мое знакомство с морем оказалось как раз из таких моментов. Мелкая галька пляжа, нагретая солнцем так, что идти по ней босиком было почти нестерпимо горячо. Мягкий, вкрадчивый шорох набегающиx на берег волн. Музыка и навязчивый шум полного людей пляжа — вдалеке, Томэ, оказывается, привел меня на «дикий пляж», куда малo кто из приезжих знал дорогу. Белая чайка, важно вышагивающая по заросшему зеленой бородой водорослей волнорезу.
И вот — еще шаг, и волна лижет мои ноги.
И безбрежная, ошеломляющая в своей спокойной мощи энергия — сможешь взять, точно свернешь горы, но поди возьми…
От нахлынувших ощущений перехватило дыхание, но тут Томэ подхватил меня на руки и вбежал в воду. Наваждение ушло, а я взвизгнула, обняв его за шею, болтая ногами и поднимая кучу брызг. Весело и страшно. Пологая волна плавно качнула, в лицо и в рот плеснуло соленым, я замотала головой, а Томэ посоветовал, смеясь:
— Не визжи, если можешь хлебнуть воды. Ну что, учить тебя плавать?
И почему у меня такое ощущение, что отказываться бесполезно?
— Ты меня знаешь: отказ не принимается, — словно мысли прочитал! — Отцепись от моей шеи, расслабься, ложись на воду. Я поддержу, но ты должна почувствовать: море тебя держит.
Эх, Томэ… Γораздо важнее чувствовать, как держишь ты. Но я, пожалуй, пока не стану в этом признаваться.
Мы пробултыхались в волнах до вечера, с перерывом на местные медовые лепешки и мороженое, после которых немного повалялись на горячей гальке пляжа. Впервые за долгое, очень долгое время меня ничто не тревожило. Проблемы казались далекими и не слишком важными, и как же радовало, что прямо сейчас ничего не нужно решать, а можно наслаждаться морем, солнцем и бездельем. А главное — рядом друг, даже больше, чем просто друг.
Нет, никакой влюбленности. Я отличнo помню, в какую дурочку превратила меня влюбленность в Лигана. Повторять совсем не хочется. А с Томэ — совсем другое. Он — один из двух людей на свете, которых я не хочу потерять снова. Ни. За. Что.
А вот что он ко мне чувcтвует, было очень любопытно. Я, наверное, слишком привыкла ждать от жизни пакостей, раз даже после его утешений и признаний, звучавших очень искренне, даже несмотря на собственную радость и от нашей встречи, и от его слов и объятий, в глубине души все равно продолжаю сомневаться.
Эта помолвка… Способ вытащить меня сюда, но неужели дело только в этом? Глядя на Томэ, я верила, что скорее уж «вытащить» — только предлог. Пусть он не лез ко мне с внезапными поцелуями, не лапал и даже взглядами не обжигал, но… Женщина всегда почувствует,
