помогать.
Этуш: Значит, уважаемые граждане, если вы не будете меня перебивать, я хочу вот что сказать. Вот Александр Анатольевич, он самый старший по пребыванию в Доме, но я старше его. Я вырос в этом Доме, я дружил с Александром Васильевичем, очень хорошо понимал, что он делает. Бывал в Доме очень часто. Был другой принцип. Там старые артисты, пожилые люди бегали, завоевывали стульчик, в салочки играли. Находили удовольствие, потому что другая атмосфера была. Потому что это доставляло им удовольствие. Здесь этого сейчас сделать нельзя. Ушел этот пласт культуры. Да, сейчас понижен уровень интереса. Но вы не учли ту историю, которая у нас произошла. Когда нужно было уволить часть людей, чтобы платить зарплату. Аудит подсказал, какие меры надо принять. Я ведь отказывался быть директором. И Александр Анатольевич меня надул. Он сказал Александре Юрьевне, что она главная.
Ширвиндт: Кого я надул? Попытка этого тандема… дружественно-родственного-ностальгически-векового… не получилась.
Этуш: Не получилось потому, что она считала, что она главная. Я считал, что я главный. Ну, что мы будем продолжать об этом.
Я отказываюсь.
Золотовицкий: Может быть, мы все-таки всех выслушаем.
Табаков: Давайте услышим мнение всех тут.
Васильева: Мне жалко, что у нас уже какое заседание проходит не в дружеском ключе. Есть какое-то ощущение, что есть руководство и есть мы, которые привыкли, может быть… Тут не должно быть обид. Мы не должны говорить, что кто-то виноват. Мы все в тяжелом положении. Действительно, наверное, Дом старомоден. Лично мне – это дорого. И сказать, что я хочу чего-то другого, я не могу. Но я понимаю, что мы не стали центром культурной Москвы. Наверное, событий очень много, и, наверное, нужны те молодые мозги, дерзкие, которые найдутся, а может быть, и не найдутся. Один раз Александр Анатольевич говорит: «У нас есть сцена. Давайте, делайте». Я не вижу, чтобы кто-то чего-то делал. А он говорит, делайте. Так что это не все так просто. Когда мы думаем, что мы завоюем Москву какими-то невероятно интересными событиями – может быть, их и не будет. Для этого нужно предпринимать что-то. Или руководитель действительно должен быть молодой и дерзкий. Я не знаю. Который скажет: «Я здесь сделаю». Когда человек верит, он и делает. А мы старались продлить наше вечное такое существование. И даже, может быть, страшно, если придет только молодежь. Будет говорить: «Надо так и эдак». Может быть, я это все и возненавижу. Но все же я понимаю, что что-то, и обязательно дружеское. Наше Правление деловой стороной Дома никогда не занималось. Мы как-то не дружно живем. Мы приходим. Вы отчитываетесь – все в порядке. Мы молча просидим. Все в порядке. Как сделать лучше, это к молодым. И никто из старейших не будет говорить – это не надо. Но, может быть, это получается даже хуже, и так может быть. Я бы хотела, чтобы вы, сидя вот так, перед такой проблемой, вместе решали, без ощущения, вы виноваты или вы виноваты. Жизнь нас вынуждает что-то сделать. Не только материально укрепиться, действительно занять то положение, которое было когда-то, а как сделать – не знаю. Для этого нужны молодые мозги.
Табаков: Мы не собираемся сейчас говорить о том, как сделать. Два года тому назад ушла из жизни Маргарита Александровна, при которой Дом существовал вот так, как он существует. За эти два года Дом утратил позиции, которые он занимал. Вот этого не должно быть дальше. Во всяком деле заключается контракт на срок, и если очевидно, что не волокет человек, не надо ждать… Никаких тут ни тайн нету мадридского двора, ни против кого я не дружу из присутствующих здесь.
Золотовицкий: Марк Анатольевич.
Захаров: Мы находимся в таком пространстве, когда все забалтывается. Забалтываются выборы. Забалтываются культурные процессы. Все можно заболтать, и пока человек говорит, с ним можно согласиться. Я бы не хотел, чтобы после меня в Ленком пришел мой ровесник. Я бы хотел, чтобы туда пришел человек, который вызывал бы у меня какого-то ошаления, как стихи Хлебникова. Прочитав их, я не смог пойти на вечер Вознесенского. Я за простое, резкое решение вопроса.
Золотовицкий: Юлия Константиновна.
Борисова: Вот дело в том, что я тоже не знаю, что делать. Я с тобой совершенно согласна, что то поколение, которое в салочки играло, и они получали от этого удовольствие, ушло. Появился другой слой. Но правление всегда поддерживало худружеские вещи. Должна быть молодежь, непременно должна быть, чтобы жил Дом актера. Хотеть должна сюда прийти не в смысле денежек, а в смысле оживления художественной жизни. Вот так это сделать предложено сейчас. Так надо сделать. Это делать нужно безусловно, но я не знаю как.
Золотовицкий: Людмила Васильевна.
Максакова: Я вот смотрела последний спектакль Ивановский, вместе с Владимиром Абрамовичем. И каждый высказался. Самое главное, что в этом спектакле присутствует заразительность, азарт, смелость и притягательность. В чем она? Она заключается в молодости. Молодость всегда права. Хотите вы этого или не хотите. Да, много опыта у людей, да, устали. Но почему мы не хотим доверить молодым? Ведь на каждом курсе выпускном есть лидеры. Которые и пишущие, и знающие, и не такие глупые, а есть очень интересные ребята и существуют во всех студиях, которые готовы крутить вокруг себя вот эту молодую энергию. Нет разночтений или противоречий. Вы говорите о финансовой стороне дела. Видимо, она трудная и тяжелая, но это само собой. Но все говорят: «Давайте откроем двери, окна и пустим сюда бесшабашную молодежь». Все были молодыми. И Марк Анатольевич, который хотел доказать что-то Плучеку. Лелик со своей Табакеркой сколько мучился, прошел сколько инстанций. Но он был полон желания. Он знал, чего он хочет. И такие люди наверняка есть. Речь идет только об этом, чтобы впустить вот этих лидеров. Молодых, которые уже сами ставят спектакли. Пусть они пробуют на этих сценах. Вся фестивальная жизнь проходит как-то по касательной, она не затрагивает Дом, который называется Дом актера, а не Дом железнодорожника. Имеется в виду творческое бурление, которое может возникнуть только из юных тел, простите, и из юных сердец. Все эти желающие попробовать свои силы, кстати, почему бы не позвать сюда таких. Пускай они сыграют свой спектакль здесь. Может, это дико интересно. Мы же не видели. А пока вся эта могучая жизнь идет стороной, что, кажется, не правильно.
Добронравов: Я последний скажу. Я
