— Не имею ни малейшего представления, — бесстрастно ответил Жосс.
«Не заглотнул наживку», — отметила про себя Элевайз.
Рыцарь меж тем продолжал:
— Я сомневаюсь в виновности Сифа потому, что он обычно вооружен ножом с очень коротким лезвием. А раны были нанесены кинжалом.
— Нож, кинжал — какая разница?
Жосс едва заметно покачал головой.
— О Боже, — пробормотал он. Затем, не дожидаясь, когда гнев шерифа закипит и вырвется наружу, пояснил: — У ножа один острый край, а у кинжала два. Сиф носит с собой самый обычный нож, который, скорее всего, использует для чего угодно — от потрошения кроликов до ковыряния в зубах. Но раны на теле Юэна Ашера совершенно ясно показывают, что было использовано обоюдоострое оружие. Вот почему Сиф вряд ли мог быть убийцей, если, конечно, не предположить, что прошлой ночью он специально взял с собой кинжал, чтобы убить Юэна. Допускаю, это вполне вероятно. Но Юэн стал жертвой внезапного приступа паники или ярости, а если Сиф вооружился этим воображаемым кинжалом заранее, это означает, что убийство было преднамеренным.
Элевайз усомнилась, что шериф смог понять все это, и она с трудом подавила улыбку, когда, снова опустившись на стульчик, Гарри Пелем пробормотал:
— Воображаемый кинжал… Преднамеренное… Паника…
Однако после недолгих размышлений шериф пришел в себя.
— Я арестую Сифа Миллера, — заявил он. — Прямо сейчас. Не важно, замышлял он убить Юэна или не замышлял, главное — что он сделал это. Пусть пока посидит в моей тюрьме и подумает о своих грехах. А потом я задам ему один-два вопроса.
Гарри Пелем поднялся, сделал несколько шагов по направлению к Жоссу и, злобно зарычав на него, словно хотел, чтобы Жосс, а не Сиф оказался допрашиваемым, заключил:
— И да поможет ему Бог, если у него не найдется хороших ответов!
* * *
Некоторое время Элевайз и Жосс слышали только многократное эхо, вызванное грохотом захлопнутой двери. Когда звук грозных шагов шерифа стих, Жосс заметил:
— Приятный парень.
Элевайз улыбнулась.
— Да уж. Я бы не хотела оказаться на месте его подчиненных-тюремщиков, по крайней мере, ближайшие несколько часов.
— У него есть жена?
— Понятия не имею. Надеюсь, что нет.
— Настоящий тугодум, — проговорил Жосс. — Из тех людей, что хватаются за первое же очевидное решение, дабы уберечься от хлопот, неизбежных в поисках истины.
— Думаю, вы правы, — согласилась Элевайз. — Или, как в данном случае, за второе очевидное решение. А это означает, что, вполне возможно, он повесит Сифа за убийство Юэна.
— Сиф браконьер и вор, и, вероятно, он заслуживает виселицы за какие-то свои преступления, но я не верю, что он убил Юэна, — медленно произнес Жосс.
— В самом деле? Ваши слова о ноже и кинжале были правдой?
Жосс улыбнулся ей.
— Вы считаете, я выдумал все это просто для того, чтобы вывести из себя шерифа Пелема?
Аббатиса тоже улыбнулась.
— Нет, я так не думаю. Но если бы вы поступили таким образом, я поняла бы вас.
— И тем не менее это правда, — сказал Жосс. — Раны на теле бедного Юэна, без сомнений, нанесены кинжалом, более того, очень острым. Их края очень ровные. Сомневаюсь, что они были бы такими, если бы орудием стал нож Сифа. Да чей угодно нож! К тому же не слишком удобно — как вы считаете, аббатиса? — носить за поясом нечто обоюдоострое.
— Пожалуй. — Элевайз задумчиво посмотрела на него. — Откуда вам известно так много, сэр Жосс? — спросила аббатиса. Ей и раньше хотелось выяснить это. — Неужели ваша жизнь была столь суровой, что вы накоротке с насильственной смертью?
Несколько мгновений он смотрел ей в глаза, словно вспоминал о чем-то. Затем сказал:
— Аббатиса, я очень долго был воином. Хорошо это или плохо, но я делал то, что мне приказывали. В то время я видел много убитых. Должно быть, не осознавая этого, я усвоил больше, чем мог предположить.
— Я… — начала она.
Опершись на стол, Жосс наклонился к ней и продолжил:
— Аббатиса, мне не хотелось бы, чтобы вы считали, будто я провел годы сражений, болтаясь вокруг раненых и убитых, разглядывая и ощупывая их раны, как какой-нибудь кровожадный злодей.
— Я не думала так ни минуты! — запротестовала она. — Я спросила только потому, что это, как и многое другое, доказывает: вы — человек, от которого ничто не ускользает. Вы наблюдательны, вы используете свой разум. Поистине, такими Бог задумал всех, — она вздохнула, — но, очевидно, этот замысел не коснулся Гарри Пелема.
— Еще бы, на его пути встал слишком твердый лоб, — мрачно ответил Жосс. — Аббатиса, как такой человек стал шерифом? Кто его назначил? Неужели они не понимают, что он глупец?
— Полагаю, назначение шерифа Тонбриджа — дело Клеров, — ответила она. — И… хотя это только слухи, сэр Жосс, поэтому, прошу вас, соответственно к ним и относитесь, но говорят, что Клеры предпочитают послушных людей, служак, не отличающихся природным умом, чтобы реальная власть оставалась в их руках.
Жосс кивнул.
— Понимаю.
Он не задал больше ни единого вопроса, не сделал ни единого замечания по этому поводу, и у аббатисы не осталось сомнений: он действительно все понял.
Элевайз встала.
— Сэр Жосс, если позволите, я бы хотела поговорить с сестрой Калистой и Эсиллт. — Она смутилась, взглянув не него. — Я знаю, вы могли бы присоединиться, но не разрешите ли вы мне для начала побеседовать с ними наедине?
— Конечно! — Жосс искренне изумился. — Я и не рассчитывал на это, аббатиса. Даже если оставить в стороне все прочие соображения, — добавил он, улыбнувшись, — вы сможете добиться от них гораздо большего, если я не буду маячить позади вас.
* * *
Элевайз направилась к дому для престарелых и немощных монахов и монахинь, а Жоссу оставалось лишь сесть на коня и отправиться в деревню, чтобы попытаться выяснить хоть что-нибудь еще насчет Юэна. Он сказал, что вернется через лес и при дневном свете еще раз внимательно осмотрит место преступления.
Элевайз собралась с мыслями и настроилась на разговор с Эсиллт.
Когда она вошла в дом для престарелых и немощных монахов и монахинь, ее, как всегда, поразили и царящая там спокойная атмосфера довольства, и благоухание цветов. По своему опыту она знала, как редко старики имели возможность жить там, где хоть одно из этих условий выполнялось, и никогда не мечтали о наличии сразу двух.
А это значило, что не всем старикам на свете повезло находиться под опекой сестры Эмануэль. Заметив бесшумное появление настоятельницы, сестра скользнула навстречу, чтобы поприветствовать ее, выполнив свой обычный поклон с непринужденной грациозностью.
— Доброе утро, сестра Эмануэль, — тихо сказала Элевайз.
— Доброе утро, аббатиса.
Голос сестры Эмануэль был низким и звучным, и даже когда она отдавала распоряжения или говорила громче обычного, чтобы ее могли услышать некоторые глуховатые старики, он никогда не усиливался до крика. Все остальные, оказываясь в ее владениях, также начинали говорить тише, но отнюдь не потому, что она настаивала на этом. Скорее, они просто, сами того не осознавая, перенимали разумную и добрую привычку сестры Эмануэль. И это имело смысл.
— Сейчас удобный момент, чтобы поговорить с Эсиллт? — спросила аббатиса, когда они с сестрой рука об руку медленно шли по длинной комнате. С каждой стороны были узкие постели, на которых лежало достаточно покрывал для зябнущих старых тел, и возле каждой стоял маленький столик для дорогих сердцу вещиц. Постели были разделены занавесями, что создавало ощущение некоторой уединенности. Но сейчас большинство «келий» были пусты. Почти все пожилые люди в это время либо сидели за большим столом в дальнем конце комнаты, либо неторопливо прогуливались, нежась в теплых лучах летнего солнца.
— Эсиллт вполне готова поговорить с вами, аббатиса, — ответила Эмануэль после паузы. — Сестра Евфимия прошлой ночью привела ее обратно. Точнее, было раннее утро, до Заутрени оставалось всего лишь два часа. Благодаря ее заботе девушка пришла в себя. Разумеется, ее вымыли и переодели в чистое. — У Эмануэль вырвался горестный вздох. — Я понимаю, что Эсиллт упала на колени перед телом и ее одежда была испачкана кровью. Ужасно…
— Действительно ужасно, — согласилась Элевайз. — Она смогла уснуть?
— Думаю, да. Я заглянула к ней перед Заутреней. Кажется, она спала.
— У вас была беспокойная ночь, — заметила Элевайз.
— Я давно привыкла к этому. Благодарю вас, аббатиса.
— Что сейчас делает Эсиллт?
— Стирает. Конечно, она очень хорошо обращается с нашими стариками, она терпелива и отзывчива, у нее всегда наготове улыбка и веселая шутка для тех, кому это нравится, но… Я подумала, что сегодня, со всем тем, что у нее в голове, будет лучше подержать ее отдельно.
