Я скакнул вбок и от души пнул волчару — большого вреда это ему не причинило, но мимо он проскочил.
Когда он повернулся, я уже был на ближнем дереве — болтался на толстом суку. Сердце у меня трепыхалось где-то в районе пяток.
Пока я карабкался на сук, вдалеке раздались крики и выстрелы, но все это казалось куда менее важным, чем волк — он царапал ствол, пытаясь меня достать.
Зверь взвыл один раз — и умолк: ни рычания, ни лая. И это было Страшнее рычания. А видеть, как он всякий раз подбирается, готовясь к прыжку, было еще страшнее.
Я знаю: считается, что я всегда спокоен и холоден. Но так бывает только в рассказах — и никогда на самом деле. Пальцы мои дрожали, но я все же вытащил из кармана гранату и попытался запалить фитиль трением о ее шершавый бок. Судя по крикам и выстрелам, бой подходил к концу, но все равно имело смысл попробовать выкурить из лесу тех волков, которые в нем еще остались.
Пока же мой новый приятель молча пялился на меня снизу , переводя дух между бросками на ствол. Зубы его лязгали у самых моих пяток. Я начал подумывать — не встать ли мне на ветке в полный рост, но решил, что так запросто можно потерять равновесие. Еще я думал, не дать ли ему по морде, но и об этом я пока только думал.
С третьего раза фитиль наконец занялся, и когда он разгорелся, я со всей силы метнул гранату туда, где, по моим прикидкам, должна была быть стая. Теперь можно и моим приятелем заняться.
Мне бы очень хотелось рассказать, как умно и геройски я себя вел, но все, что я сделал, — это всего лишь вытащил один из подмышечных пистолетов и взвел его. Зверь как раз готовился к прыжку, так что мишень у меня была что надо, и я мягко спустил курок. Считается, что стрелять вниз трудно, но это только когда цель не просто внизу, а еще и вдали — приходится вводить поправку на то, что цель ниже тебя.
Но сейчас волк был прямо подо мной, так что я навел мушку ему на грудь и спустил курок. Грохот, облако вонючего дыма — и вот зверь уже валяется в луже собственной крови.
Его стекленеющий взгляд следил за мной, когда я спускался вниз.
Тут не было ничего личного — уже не было. Волк защищал свою стаю, а я защищал свою, и у меня было оружие, которого он не привык бояться. Я мог бы сказать, что сожалею, но это не так.
Если о чем я и сожалел, так о том, что мы не на одной стороне. Он оскалился и зарычал при моем приближении, по-прежнему мечтая ощутить на зубах вкус вражьего мяса. И тем напомнил мне моего давнего друга.
Я достал метательный нож и со всей силы всадил его в волчье горло. Кровь оросила грудь и впиталась в землю. Он умер быстро.
Я знаю, в это самое время где-то разорвалась граната, и я должен был бы обратить на это внимание, но, честно говоря, мне это не запомнилось. Понимаете, я не герой, но рядом с погибшим волком меня удержала не трусость.
А то, что мне было очень на душе хреново.
Почему-то хотелось погладить шкуру мертвого волка, но толку бы ни мне, ни ему не было. Так что я просто нырнул в лес.
В сумраке за меня цеплялись кусты. Чувство направления у меня отменное, так что я знал, что нахожусь всего в нескольких футах от опушки, но, убейте меня, я ее не видел.
Все же я проломился через подлесок — и выбрался на растоптанную, освещенную рыжим закатом грязь поля битвы.
Для звезд было еще слишком светло, но огоньки фей играли на поляне вовсю. Под их переливами, на земле, валялись волчьи тела и части волчьих тел — одни усажены стрелами, другие искусаны пулями. Один проложил себе путь через ливень свинца и стрел — и добрался до Ахиры; теперь он трепыхался на земле, пронзенный рогатиной.
Лишь один остался в живых: он стоял поодаль, против Энди и Тэннети.
Ахира выдернул рогатину — зверь содрогнулся в последний раз — и повернулся к последнему волку.
Только это не был волк.
Он был похож на волка — один в один: огромный серый зверь. Я мог бы принять его за вожака стаи — пока он не пошевелился. Он двигался, не как движутся звери, он тек, как жидкость, лапы его, когда он шагнул, не согнулись в суставах, а зазмеились.
Тэннети выпалила ему в бок, но то ли твари было на это плевать, то ли ранение оказалось несерьезным; зверь вздрогнул и подобрался для прыжка, из оскаленной пасти не вырывалось ни звука.
Энди вскинула пистолет, но она никогда не была хорошим стрелком; пуля взметнула фонтанчик травы и грязи.
Тварь бросилась на нее.
И в этот миг Ахира, рыча от напряжения, всадил рогатину твари в грудь, свалив ее наземь, — всадил с такой силой, что трехзубый наконечник пронзил ее насквозь и на добрых два фута вошел в землю.
Ноги твари извивались, как змеи, тело шло волнами, яркие глаза мутнели, пока не стали темными стекляшками. Тогда судороги прекратились.
Ахира в последний раз навалился на рогатину — и вытащил ее.
Я мчался к ним по мягкой земле, спотыкался, шатался, даже чуть не упал — хотя одному только Богу известно, чем я мог бы помочь. Теперь я позволил себе пойти медленнее. Когда враг мертв — бежать ни к чему.
Тэннети опустила меч, отерла о штаны и сунула в ножны. Потом направилась туда, где из трупа волка торчала вторая рогатина. Уперлась ногой в волчий бок, выдернула оружие и оперлась на него, как на посох.
— Блин, Уолтер, — сказала она, — ты самое интересное пропустил.
Дело обернулось круче, чем мы планировали. Волкам полагалось просто удрать — и выскочить под ружейный и арбалетный огонь, а не нападать стаей. Ахира и его рогатина должны были довершать то, что начали пистолеты и лук. Или разбираться с теми, кто от огня увернулся.
Ахира, хромая, сделал пару шагов, наклонился и тяжело опустился на мягкую землю. Дышал он с трудом.
Я остановился над ним.
— Тяжко пришлось?
Я протянул ему руку, но он мотнул головой.
— Даже слишком. Они действовали как команда: похоже, эта тварь ими управляла. — Он махнул рукой на приколотого к земле волка — не волка.
Андреа улыбнулась, отирая со лба пот.
— Теперь я вспомнила, почему всегда отправляла в походы вас. — Она глянула на тварь. — И что это?
Ахира тряхнул головой.
— Ходят же слухи о странных тварях из Фэйри. Похоже, одну из них мы и убили.
Рот его сжался в прямую линию, потом стал прежним. Не важно было, кого мы убили, важно, что убили.
Я собирался что-то сказать — несомненно, умное, — но глаза Энди расширились, а рот приоткрылся.
— Господи боже!
Тварь поднималась. Только что погасшие глаза наливались мерцанием, тело, как вода, струилось вокруг пронзившего его трезубца. Зверь встряхнулся, как пес — рогатина, кувыркаясь, отлетела прочь. В темной шерсти от нее и следа не осталось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
