Опасность возникла, когда в 626 году был издан указ императора Ли-юаня, подготовленный его советником, конфуцианцем по имени Фу-юй: всем ста тысячам бонз и монахинь, проживавших в крупных махаянистских обителях, предписывалось немедленно вступить в брак. Тогда масса чиновников-буддистов во всех государственных учреждениях, вплоть до высших сфер управления, сумели предотвратить святотатство, тихо сведя дело на нет.
Все чаще приверженцами Большой Колесницы становились по-настоящему богатые люди, делавшие серьезные вклады в монастыри. Порой они, собравшись к преклонному возрасту найти покой в одном из них, отписывали монастырю все имущество. Поэтому Безупречная Пустота воспринял предложение императрицы как должное.
— Ваша любезность выше всяких похвал. Возможно, нам пригодился бы добротный шелк для церемониальных знамен. Мои ризничие так и не сумели найти хоть один подходящий рулон на рынках Лояна, — с улыбкой ответил достопочтенный настоятель.
— Вы получите шелк в следующем месяце! — немедленно пообещала У-хоу. — Это будет официальный дар от императрицы Китая!
Возвращаясь в свои покои, она раздумывала, как бы заполучить у императора Гао-цзуна втрое больше шелка, чем необходимо Безупречной Пустоте.
Едва войдя в свою комнату, У-хоу отдала короткое распоряжение Немому. Требовалось сегодня же устранить двух ее соперниц — удавить смоченным в розовой воде шелковым шнуром, который она передала слуге. Тот спокойно кивнул, словно речь шла о самом пустяковом, бытовом поручении.
— Когда сделаешь, позаботься о том, чтобы я больше не видела во дворце ни одной кошки! Включая те части дворца, где находятся кабинеты правительственных чиновников и залы для публичных аудиенций. Ты понял, ни одной кошки, Немой! — У-хоу резко обернулась к слуге и сдвинула брови, хотя тот не выразил протеста ни взглядом, ни жестом.
У-хоу требовались железные гарантии окончательного устранения госпожи Ван. А вдруг та после смерти сумеет воплотиться в кошку, которая погонится за бедной маленькой мышкой?.. Немой ухмыльнулся во весь огромный рот, демонстрируя безупречные зубы, между которыми уже никогда не мелькнет язык, а потом резкими, выразительными жестами показал, как оторвет головы животным.
У-хоу с облегчением смотрела, как он уходит. По крайней мере, у нее есть надежный, лишенный души слуга, послушный и преданный хозяйке, как свирепый пес.
Императрица прилегла на огромную кровать, откинула голову. Мучительная боль все еще не отпускала. Тогда она решила прибегнуть к другому средству и села в позу лотоса, неподвижно уставившись на пустой участок стены. Постепенно взгляд ее словно обращался внутрь, погружаясь в то полное и безграничное «ничто», которое она так стремилась себе представить.
Впервые У-хоу напрямую обращалась к Блаженному. Она просила его о бесконечном сострадании, в расчете на которое дерзнула предпринять свой решительный шаг. Пусть Блаженный сам решит, кому будет позволено одержать верх: ей или госпоже Ван!
Уж, конечно, простаку Гао-цзуну не по силам верно оценить положение дел и подчинить себе ход событий! У-хоу действует во благо Блаженного Будды: ведь он сам дал ей супруга, руку которого требуется направлять.
Разглядывая свои ладони так, будто на них вот-вот могли проступить следы крови, императрица чувствовала, как ни странно, что тревога и страх покидают ее. Ведь Блаженный, конечно же, ее не оставит! Если Безупречная Пустота понял, что ее карма устремлена к добру, разве этого не увидит сам Будда?
В тот вечер она сидела в позе лотоса, погрузившись в медитацию, когда в ее покои вошел император, пребывавший в игривом настроении. У-хоу сразу это заметила и решила незамедлительно воспользоваться удобным моментом:
— Не будете ли так великодушны, ваше величество, чтобы предоставить мне на некоторые надобности сотню рулонов шелка? — проворковала она, обращая к супругу прекрасную улыбку и соблазнительно потягиваясь всем телом.
Гао-цзун помрачнел.
— Но это же гигантское количество, а в империи сейчас отчаянно не хватает шелка! Это главное, чем мы торгуем с иноземцами, и запасы быстро иссякают! Министр шелка недавно представил мне самый тревожный доклад… — растерянно бормотал император, не отрывая глаз от манящих движений бедер своей супруги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не понимаю, как это возможно, если тысячи хозяйств разводят шелкопрядов… Ведь стоит размотать один лишь кокон, чтобы получить нить, чьей длины достаточно для измерения расстояния между зимним и летним дворцами? — мурлыкала У-хоу, касаясь губ императора нежным пальчиком.
— Дорогая моя, пригласите к себе министра шелка и тогда поймете, что я нисколько не преувеличиваю, — ответил Гао-цзун, разглядывая ее грудь, выпирающую из чуть расстегнутого корсажа.
— …А еще тысячи и тысячи собирают птичий пух, на который укладывают яйца шелкопряда! — продолжала ворковать она, легко проводя рукой по ноге императора, превращая мягкое и бессильное в твердое, как клюв птицы.
— Вижу, вы хорошо разучили урок! — простонал Гао-цзун, и она на мгновение усомнилась: говорил ли супруг о поднятии плоти или о разведении шелкопряда, в котором она проявила вдруг обширные познания?
— …А сколько у нас тутовых лесов, ожидающих рачительного хозяина, как прекрасны их листья, способные прокормить крошечных личинок, которые превратятся в гусениц и соткут шелковые коконы из своей чудесной влаги!
При слове «влага» Гао-цзун воздел глаза к небу; выражение лица императора не оставляло сомнений в том, куда унеслись его мысли.
Пока его нефритовый жезл готовился излить влагу в лоно императрицы, он шептал ей ласковые слова, стараясь доставить удовольствие не только «слюной дракона»…
— Обещайте же подарить мне шелк!
Но император молча зарылся лицом в ложбинку меж грудей законной супруги, — как поступал обычно, когда дух его витал далеко от повседневных проблем.
— Как это странно… я не ощущаю росы внутри пионового бутона! — шепнул он, касаясь ее бедер и продвигаясь к заветной цели. Гао-цзун был действительно нежен и внимателен по отношению к супруге и наложницам.
— Пустяки, ваше величество! Просто я плохо спала на протяжении последних недель… — прошептала она, касаясь губами императорского уха и широко разводя ноги.
Никогда прежде не замечал Гао-цзун в прекрасных зеленых глазах У-хоу ту искры страха, которую ей не удалось утаить теперь; страха, что затаился в глубине ее души после отданного Немому приказа.
— Неужели шелк настолько вас беспокоит, что мешает заниматься любовью? В таком случае обещаю: я заставлю всех трудиться еще усерднее, чтобы вы получили то, что желаете! — в экстазе простонал император Китая.
Определенно, все женщины одинаковы: беззаботны как стрекозы, совершенно ничего не понимают в экономике и не терпят отказа. Так полагал император.
Но Гао-цзун, который вернулся к делу, интересовавшему его в этот момент больше всего на свете, и уже вводил в ее лоно горячий и напряженный член, пожалуй, тоже позволил себе забыть об основах торговли. Он чувствовал, как по телу прокатываются волны наслаждения, рождающиеся в основании спины, как поднимаются они вдоль позвоночника, как кольцами извиваются внутри живота, набирая темп для финального взрыва, который сопровождался звучным рыком, похожим на хриплый рев боевой трубы.
И этот крик наслаждения преодолел толстые стены спальни, эхом прокатившись по коридорам внутреннего дворца. Все, кому полагалось, услышали голос императора, получавшего удовольствие в покоях У-хоу. Та, как и должно, отозвалась, поддержав его возглас своим. Что также было отмечено заинтересованными слушателями.
— К чему же вам такое количество шелка? — поинтересовался вдруг император, отдыхая от наслаждений. Со способностью рассуждать к нему вернулось и любопытство.
— Я желала бы сделать подношение монастырю в Лояне. Всем известно, что там лучше всего почитают Трисвятого Будду! А настоятель Безупречная Пустота, только представьте, ваше величество, наизусть знает все сутры Большой Колесницы!
