в случае столкновения с более серьезными силами конники всегда могли быстро отступить, не вступая в сражение.
— Что у нас сегодня на пожрать? — Муравьев тоже спрыгнул из седла и передал поводья своей лошади рядовому, выполнявшему в отряде роль ординарца. Понятное дело, что в рейды нестроевых не брали, поэтому приходилось обходится своими силами.
— Чичас кашу с салом запарим, а потом кисельку разведем. А вечером суп из быстрой лапши с овощами, — отрапортовал сержант, колдующий над костром. Пока корнет обошел импровизированный лагерь, расставил караульных, проинспектировал процесс копки могилы, «кухня» уже приступила к готовке. — Ваше благородие, мяску бы добыть у местных, а то заканчивается выданный припас, на пару дней осталось.
— Разберемся, — кивнул Муравьев и немного подумав добавил, — на чай мне кипяточку организуй после обеда.
— Как же, сделаем, не извольте беспокоиться, — согласился сержант и вернулся к своим кухонным делам.
Кормили в русской армии хорошо. В отличии от большинства других европейских армий, которые по заветам еще Наполеона о том, что война должна кормить себя сама, полагались больше на изъятие местных ресурсов, империя к началу конфликта подошла с достаточно продвинутой системой продовольственного обеспечения.
Ежедневно на каждого солдата полагалось мясо, крупы, овощи, сливочное масло, сахар. В условиях нахождения в составе большого подразделения еда готовилась централизовано в полевых кухнях сразу на роту с контролем качества от полковых медиков и младших офицеров.
Широким был и ассортимент блюд — еще перед войной в этом направлении было проделано немало исследований и составлена военная поварская книга, где было четко расписаны варианты приготовления с возможностью замены одними компонентами других. Всего «в меню» насчитывалось полтора десятка супов и два десятка различных каш и других вторых блюд.
Во время маршей, активных боевых действий, когда полноценное питание организовать было просто невозможно, солдат переводили на «сухой паек». В его состав входило сушеное мясо или сало, сушеные овощи, картофельный порошок, быстрая лапша, сухое молоко, кисель, сухофрукты и сахар. Кроме того, офицеры получали еще сделанные специально для армейского ведомства шоколадные батончики, которые очень быстро превратились в войсках в ходовую меновою валюту.
Солдаты с одной стороны не слишком жаловали сухпай, жалуясь на его непривычные вкусовые характеристики, а с другой возможность в любой момент в отрыве от снабжения два-три дня нормально питаться без того, чтобы переходить на подножный корм, дорогого стоила. По принятому несколько лет уставу, каждый солдат в пехоте обязан был иметь в рюкзаке один дневной неприкосновенный запас пищи, а в кавалерии — два.
— Ну что там? — Опытный прапорщик со своими бойцами вернулся в лагерь как раз в тот момент, когда каша уже подошла, и ее начали раскладывать по мискам. Еда была встречена бойцами радостным гомоном, а вот подофицер вынужден был отвлечься от обеда для доклада.
— Одни угли, ваше благородие, — по лицу прапорщика было понятно, что эта небольшая прогулка удовольствия ему не доставила совсем. — Хорошо, что вы сами туда не поехали…
— Совсем плохо? — К горлу молодого корнета подступил ком, за прошедшие недели он уже многого навидался на этой войне, однако все равно каждый раз реагировал остро как первый раз.
— Баба, трое детишек… — Пожал плечами прапорщик, — издевались над ними явно, бабу ссильничали. Да так и бросили. Мы похоронили, крест поставили, но… Отпеть бы не помешало. Да и вообще…
Что именно «вообще» прапорщик объяснять не стал и так было понятно. Оставлять такое без наказания — как потом в зеркало смотреть будешь оставшуюся жизнь-то?
С началом восстания русским кровью откликнулась проводимая ими политика одновременно ассимиляции и терпимости. Последние двадцать пять лет императорское правительство способствовало переселению лиц русской национальности на территорию бывшего герцогства Варшавского. Тут строились русские школы, православные церкви, переводилось делопроизводство и вся бюрократическая переписка на русский язык.
Местами — в основном в восточных губерниях и уездах, а также в больших городах — доля русскоязычного населения доходила до уже 30–40%, а если брать среднюю температуру по больнице, то русскоязычных тут было около десятой части. Еще столько же примерно иудеев, немного немцев, прочей мелочи и польскоговорящих примерно 75%.
При этом государство откровенно лояльно относилось к католической церкви, никак не пытаясь ее зажимать, не дискриминировало поляков, разрешая им разговаривать на своем языке, издавать газеты, делать вывески и только в отношениях с имперскими органами требуя использовать русский. Более того выдавленные после 1812 года из региона бывшие шляхтичи — те, которые не смогли доказать свое дворянское происхождение, а таких было подавляющее большинство — постепенно начали возвращаться в родные места, и государство им никак опять же не препятствовало. Понятное дело, на дворянский статус претендовать они не могли никак, но записываться в мещане им никто не мешал.
— Вот суки, — ладони Муравьева непроизвольно сжались в кулаки. — Как думаешь, Петрович, местные поляки из этих как их…
— Из Бугаев, ваше благородие, — напомнил подофицер.
— Да, точно, из Бугаев. Как думаешь они в курсе произошедшего?
— Чего тут гадать-то — пожал плечами старый солдат. — Пожарище по виду уже с неделю стоит, да и этот покойник явно не со вчерашнего дня висел. Дорога тут одна, до деревни не больше пяти верст, ни в жисть не поверю, что местные поселяне не в курсе произошедшего.
— А учитывая, что тела соседей похоронить они не потрудились…
— Рупь за сто, они еще и поучаствовали. Небось скарб тутошний не солдаты растаскивали, к чему он им?
Обед прошел в мрачном ожидании. Быстро закидали в себя готовую снедь, собрались и вновь выступили, пока солнце было еще высоко. Благо дни стояли еще длинные, можно было не слишком торопиться.
Село Бугаи представляло собой типичный для этих мест образчик населенного пункта. Две перекрещивающиеся улицы, вдоль которых раскинулось несколько десятков достаточно бедно выглядящих домов, небольшая церквушка в центре и конечно же непременный — с держащим его местным жидом, конечно же — шинок, сейчас по смутному времени закрытый.
Хоть Привисленские губернии традиционно считались в Российской империи более богатыми, чем центральные и, тем более, северные, — видимо просто за счет ближайшего к Европе расположения и лучшего климата — на деле это было не совсем так. Действительно, такие города как Позен или Варшава, расположенные близ прусской границы и нанизанные на соединяющую две страны железную дорогу в последнее время совершили изрядный рывок в развитии. Как, собственно, и все территории, получившие доступ железнодорожной магистрали. Нормально
