принимает только тех, кто соответствует рангу. У меня уже есть все девять хвостов и меня туда просто не пустят.
— А вторая причина? — нахмурилась я.
— Я просто не хочу этого делать, — пожал он плечами.
— А меня? Меня пустят? — с надеждой спросила я.
— Я не знаю, ты можешь попробовать! Но учти. Если дверь все же откроется, то испытание удвоиться. Ты и за себя-то его выполнить не сможешь. А чтобы выйти оттуда, тебе нужно будет пройти испытание и за себя, и за эту дурочку Рен. Это вообще невозможно, — пожал он плечами.
— А я люблю делать невозможное. И у меня это получается! — и я взялась за ручку двери.
— Это ты сейчас о чем? — спросил он.
— Да, так, — ушла я от ответа.
Появление в этом новом мире, мое блуждание через ворота, пространство и время, перерождение в чужом теле — все это было из разряда невозможного.
— Не глупи, — снова покачал головой Кио Сабуро, — Не хочешь принимать мое предложение — и не нужно! — вдруг сказал он, — Просто уходи. Возвращайся в розовый дом. Перезимуй и пройди испытание позже. Ты талантлива. Глупо тебя вот так потерять, — и он озабоченно нахмурился и сделал шаг ко мне.
Вот зря он это сделал. Потому что этот шаг испугал меня, и я нажала на ручку двери, за которую так и держалась, как за последнюю соломинку. Ручка поддалась и я, попятившись от Учителя, ввалилась прямо розовым пушистым хвостом внутрь домика.
Дверь за мной с треском захлопнулась, и почти тут же я услышала, как в нее со всего маху врезалось что-то тяжелое, а потом послышался голос Кио.
— Глупо! Как же глупо, — и он несколько раз ударил в дверь кулаком.
«Лучше б головой!», — подумала я и попятилась от двери.
— Аика? — позвала меня Рен и я обернулась.
Глава 7
Японская пословица: Не было случая, чтобы голый что-нибудь потерял
Летел навстречу мокрый снег,
И по равнине Исикари
Наш поезд мчался сквозь метель.
Я в этом северном просторе
Роман Тургенева читал.
Автор Такубоку Исикава — японский поэт, литературный критик, оказал сильное влияние на развитие поэзии танка. Первые танка опубликованы в 1902 году в токийском журнале «Утренняя звезда». Исикава Такубоку был убеждённым противником войны. В разгар Русско-японской войны опубликовал сборник стихов «Стремления», в котором содержалось стихотворение «Памяти адмирала Макарова», где поэт воспевает подвиг русских солдат.
Перевод: В.Н. Марковой
* * *
Рен сидела на полу и плакала над большой миской-Домбури, полной риса, которая стояла у нее на коленях. Рен пыталась запихнуть в себя этот рис, но у нее это явно не получалось, потому что слезы не давали ей жевать и глотать. А за ее спиной помещался длинный стол, уставленный разными тарелками, тарелочками, мисками и пиалами, на которых были просто горы еды.
При моем появлении Рен вскочила на ноги и, обернувшись, вместе со мной смотрела на то, как количество блюд на столе удваивается. Стол внезапно стал шире и длиннее. И вот уже на краю этого банкетного стола стоит точно такая же большая миска с рисом, как и у Рен в руках. И вот опять стол сервирован и палочками, и самыми простыми ложками и вилками. Все смешалось в доме… Эх.
— Упс, — выдала я.
— И что теперь делать будем? — обреченно сказала Рен, — Испытание состоит в том, чтобы блюд на тарелках не осталось.
— Откуда ты это знаешь?
— Мэй и Такэ говорили… — неуверенно протянула Рен.
— Мало ли что они говорили! Слушай их больше! Всё ставим под сомнение с этого момента!
— Поняла, — кивнула Рен.
— Сколько у нас времени чтобы все это съесть? — снова спросила я, обозревая это множество посуды с едой.
— Не знаю, — все так же удрученно сказала заплаканная лисичка.
— Так… Помнишь, когда Учитель Шиджеру накрывал нам на стол, тарелки пропадали, когда оказывались пустыми? — начала я.
— Да, но тогда в домике Такэ и Мэй сказали, что съесть нужно все вместе с тарелками, — протянула Рен.
— Мало ли что они сказали, Рен! — еще раз повторила я, — Давай пробовать! А потом будем играть в «Тетрис»! — сказала я.
— Во что? — не поняла Рен.
— Я потом объясню. Это что? Дайфуку*? Учитель Шиджеру нас угощал такими? — спросила я.
— Да, это Дайфукумоти. Они вкусные и сладкие.
— Вот с них и начнем! Почему они лежат на разных тарелках? Давай их все объединим на одной. Вот эти розовые замечательно полежат вместе вот с этими желтыми. Живей, Рен! Не время реветь! Нужно действовать! — и я принялась очень аккуратно раскладывать дайфуку на одном блюде.
Рен помогала. Она прилетела еще с одной тарелкой с другого конца стола, где дайфуку были коричневые.
— Так, Рен! Только не сваливаем все в кучу, а раскладываем красиво, — выдала я.
— Это важно? — спросила она.
— Кажется, да! Важно, — прислушавшись к себе, ответила я.
И вот мы поставили обратно на стол абсолютно пустые тарелки в количестве трех штук. Все Дайфуку мы красиво разложили на одной. Мы, затаив дыхание, смотрели на эту опустошенную нами посуду. Сначала ничего не происходило. Но потом тарелки взяли и исчезли.
Мы с Рен переглянулись, а потом бросились обниматься! У нас получилось!
— Действуем по той же схеме! — заявила я, — Укладываем одинаковую еду на одну тарелку, красиво и элегантно. Иначе не сработает. Шевелись! Никто не знает, сколько у нас времени. Сначала разберемся со всеми этими мисками и мисочками, потом будем их убирать в мою Инро. Впихнем сколько сможем. А вот уже потом, оставшееся, будем есть до одурения.
Дело спорилось. С суши и роллами расправились очень быстро. Мы их двигали, сортировали и укладывали на одну тарелку. С сашими** тоже проблем не возникло. Это была нарезка из рыбы разных сортов. Какая женщина не перекладывала в конце праздника все ломтики на одну тарелку, чтобы засунуть это всё в холодильник? Вот и сейчас я занималась чем-то подобным.
Сложнее дело обстояло с супами. Они были в пиалах и, если одинаковые супы нам еще удалось уместить в одну пиалу, но вот я чисто интуитивно поняла, что смешивать различные виды супа нельзя. Иными словами, портить продукты категорически воспрещалось! Пиалы с супом — ура! — уменьшились в два раза. Но супов было много. Рен, пока мы их переливали, мне названия говорила: мисосиру, дангодзиру, имони, дзони***, но я поняла, что сразу не запомню. И уж точно перепутаю, поэтому перестала вникать.
— А что мы будем делать с рисом? — спросила Рен, обозревая результаты наших трудов.
— Тааак. Давай
