В чем еще заключалось своеобразие «шахтинского дела»? В том, что это был первый в ряду советских политических процессов, поставленных и проведенных по канонам театрального искусства. Все главные действующие лица, в том числе судьи, подсудимые и караул со штыками наголо, располагались на высоком помосте, ярко освещенном и напоминавшем не только современную театральную сцену, но и сцену какой-то суровой средневековой мистерии, действа. Не случайно в процессе помимо государственных общественных обвинителей (Крыленко и Рогинского) принимали участие и четверо общественных обвинителей, клеймивших заговорщиков. Для председательствующего судьи А. Я. Вышинского, бывшего меньшевика и комиссара милиции Временного правительства, к тому же лично подписавшего «распоряжение о неукоснительном выполнении на вверенной ему территории приказа Временного правительства о розыске, аресте и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина», это был политический дебют при советской власти. И он прошел успешно.
На «шахтинском процессе» в сознание масс была заложена идея военной и экономической угрозы государству рабочих и крестьян, идущей из-за границы. При этом Сталин красноречиво высказался по поводу «бывших» и зарубежных империалистов, что «капиталистическое окружение нельзя рассматривать как простое географическое понятие», то есть враги Советского Союза находятся по обе стороны его государственной границы. Таким образом, вражеская интервенция уже де-факто началась – посредством скрытых врагов советской власти, прикрывающихся личинами добропорядочных советских граждан. При этом Сталин нанес удар и правой оппозиции, поскольку среди ее сторонников были представители старой технической интеллигенции, к которым в СССР после «шахтинского дела» повсеместно стали относиться с подозрением.
Конгресс Коммунистического Интернационала
Прошло всего пять дней после завершения судебного процесса по «шахтинскому делу», и в том же Колонном зале Дома Союзов 11 июля 1928 года торжественно открылся VI конгресс Коммунистического Интернационала. Более чем пятьсот депутатов от шестидесяти пяти организаций (пятидесяти партий) под руководством главы Коминтерна Бухарина приняли новую программу и устав Коминтерна. В эту программу, тезисы которой были заранее написаны Бухариным, были внесены и поправки, сделанные Сталиным, в которых подчеркивалось, что наступает новый, уже третий революционный период развития мира после происшедшей Октябрьской революции, и этот период «неизбежно ведет к новой эпохе войн между империалистическими государствами». Кроме того, закреплялось для организаций – участников Коминтерна требование «международной коммунистической дисциплины». В своем докладе Бухарин упомянул и о военной угрозе извне, и делегат, представитель американской компартии Бертран Вольф, тщетно пытался после завершения доклада перехватить руководителя Коминтерна, для того чтобы уточнить этот тезис, который де-факто ставил зарубежные компартии в положение агентов Коминтерна во враждебной (по его же терминологии) стране.
Также можно предположить, что именно в это время Сталин начал свое плавное, но неуклонное выдвижение в главные теоретики Советского Союза. Это находит подтверждение в документе из архива Л. Троцкого, хранящегося в Гарвардском университете (архивный номер Т 1897). В нем приводится запись разговора Н. Бухарина, встречавшегося в начале июля 1928 года с Л. Каменевым, незадолго до этого восстановленного в партии и работавшего начальником Научно-технического управления ВСНХ СССР. По словам Бухарина, рассказывавшего о недавно закончившемся конгрессе Коминтерна, «Сталин во многих местах испортил мне программу. Он съедаем страстным желанием стать признанным теоретиком. Он полагает, что это единственное, чего ему не хватает».
Высылка Троцкого из СССР
Тем временем Иосифу Виссарионовичу стало очевидно, что и в Алма-Ате Троцкий успокаиваться не намерен. «Из Центральной Азии я имел возможность поддерживать непрерывную связь с оппозицией, которая росла, – пояснял сам Лев Давидович. – В этих условиях Сталин, после колебаний в течение года, решил применить высылку за границу, как меньшее зло. Его доводы были: изолированный от СССР, лишенный аппарата и материальных средств, Троцкий будет бессилен что-либо предпринять… Сталин несколько раз признавал, что моя высылка за границу была „величайшей ошибкой“».
18 января 1929 года Особое совещание при коллегии ОГПУ постановило выслать Троцкого за пределы СССР по обвинению в «организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против Советской власти». 20 января Троцкий получил это постановление и написал на нем: «Вот прохвосты!» – присовокупив к этому расписку такого содержания: «Преступное по существу и беззаконное по форме постановление ОС при коллегии ГПУ от 18 января 1929 г. мне было объявлено 20 января 1929 г. Л. Троцкий».
Троцкий был уверен, что вывезти архив ему не позволят, однако прибывшие за ним чекисты никаких указаний насчет бумаг не имели и поэтому не препятствовали.
В книге Ю. Фельштинского и Г. Чернявского «Лев Троцкий. Оппозиционер» описан драматичный отъезд Троцкого с близкими в эмиграцию: «На рассвете 22 января Троцкий, его супруга и сын Лев были усажены в конвоируемый автобус, который отправился по накатанной снежной дороге по направлению к Курдайскому перевалу. Через сам перевал удалось проехать с огромным трудом. Бушевали снежные заносы, мощный трактор, который взял автобус и несколько попутных автомобилей на буксир, сам застрял в снегу. Несколько человек сопровождения скончалось от переохлаждения. Семью Троцкого перегрузили в сани. Расстояние в 30 километров было преодолено более чем за семь часов. За перевалом состоялась новая пересадка в автомобиль, который благополучно довез всех троих до Фрунзе, где они были погружены в железнодорожный состав. В Актюбинске Троцкий получил правительственную телеграмму (это была последняя правительственная телеграмма, которая оказалась в его руках), сообщавшую, что местом его назначения является город Константинополь в Турции».
Гражданства Троцкого и его семью не лишили. На первые расходы в Турции им было выдано полторы тысячи долларов.
31 января 1929 года состоялось совместное заседание Политбюро и Президиума Центральной контрольной комиссии, на котором Н. И. Бухарин, А. И. Рыков и М. П. Томский были официально обвинены во фракционной деятельности. В ответ они сделали заявление, направленное против Сталина. Тот немедленно обрушился на фракционистов: «Это группа правых уклонистов, платформа которой предусматривает замедление темпов индустриализации, свертывание коллективизации и свободу частной торговли. Члены этой группы наивно верят в спасительную роль кулака. Беда их в том, что они не понимают механизма классовой борьбы и не видят, что на самом деле кулак – это заклятый враг Советской власти». Далее Сталин припомнил, что еще до революции Ленин называл Бухарина «дьявольски неустойчивым» – и теперь тот оправдывает такое мнение, начав тайные переговоры с троцкистами.
11 июля 1929 года Совет народных комиссаров СССР принял постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», которое предписывало направлять осужденных на срок от трех лет в исправительно-трудовые лагеря под контролем ОГПУ. Постановление имело гриф «не подлежит опубликованию».
Тем же самым постановлением ОГПУ указывалось на необходимость увеличить существующие лагеря и создать новые – в отдаленных районах Советского Союза с целью освоения этих мест и использования их природных ресурсов. Также планировалось увеличивать население диких краев условно-досрочно выпущенными из лагеря на поселение, теми, кто, отбыв срок, не имел права жить в крупных городах или добровольно желал остаться.
Постепенно выстраивался образ страны, в которой под руководством мудрого вождя даже самые незаконопослушные элементы перевоспитываются ударным трудом, превращаясь в полноценных и сознательных граждан.
Начало культа
При том, что формирование культа Сталина уже разворачивалось, сам он считал необходимым поддерживать образ скромного борца за светлое будущее трудового народа. В августе 1930 года он весьма жестко одернул в письме Якова Шатуновского: «Вы говорите о Вашей „преданности“ мне. Может быть, это случайно сорвавшаяся фраза. Может быть… Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить принцип „преданности“ лицам. Это не по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой».
