— Сукна и шелковые ткани, парчи.
— Этого добра и своего довольно, да все же спасибо; можно перевести на деньгу — на Москве охотники найдутся.
— Бочку вина старого.
— Выпью один за его здоровье! Этого добра таскать с собою не стану. Я изумлен его щедростью, но все не могу понять, чему он так обрадовался? Видно, назло Софье; мне все равно, дары я принимаю с великою благодарностью и еду жить к королю Матвею…
— И для того посылает тебе шесть походных коней с полным прибором…
— В переводе это значит любезный Андрей, можешь хоть сейчас убираться. Что же ты, Зоя, опять тут? Положим, что остальной товар, что в подвалах, не важен, что эти подарки в десять крат ценнее тех товаров; за подарки спасибо, но зачем же и тем добром брезгать? Да и как знать: вдруг из разного хлама ларец с казною может вынырнуть.
— Я хотела сказать, что после сегодняшней страшной ночи мы не можем из Москвы так скоро выехать… Надо сшить то, другое…
— Вздор! Можем! Можем! Лишь бы монета была: за пять денег в час одна игла три сорочки сошьет. Монета-волшебница… Зоюшка, ради бога, не отходи от окна… Ну, послы великие, первые на свете послы: чем же мне вас принять и угостить?..
— Спасибо, ничего не надо! Мы спешим к Успению, крест целовать на государеву службу, и завтра же в путь…
— Ты едешь? — вскрикнула Зоя и, опомнясь, отвернулась лицом к окошку… Палеолог был слишком доволен, чтобы обратить особенное внимание на это восклицание; он сделал князю тот же вопрос.
— В Крым послами едем, — отвечал Вася.
— Ах, черт возьми, какой знатный случай: при посольстве всегда есть ратные люди, а так один поедешь — страха наберешься. В Литве вольница — по дорогам шалят; немцы и так на меня злы — тем путем также опасно. А вы как поедете?
— Мы поедем сухопутьем до Украины, то есть до Дона, а там на судах, водою до самого Крыма…
— Ах ты Господи, досадно упустить такой важный случай. Да нельзя ли вам обождать дня три-четыре?
— Завтра, чуть свет указано.
— Мы собраться не успеем…
— Отчего не успеем? — перебила Зоя, подбежав к Андрею.
— Да ведь ты же говорила, что надо шить то, другое.
— Да ведь ты же сказал, что можно купить готовое…
— То-то же и есть!
— Уж я берусь за это; все будет: и прислугу найду, и подводы найму…
— А когда же я успею товары продать, не стану же я таскать их с собою?
— Ах, Господи! — подхватила Зоя. — Товары можно спрятать у Ласкира; боярин честностью своею знаменитый, он продаст их не спеша с барышом большим, а деньги перешлет с посольством каким. К Матвею что год — послы ездят…
— А? Какова? Право, мужской разум!.. Все уладила, устроила: богатырь — не жена… Одно меня беспокоит: когда же я успею бочку старого вина выпить?..
— Послушай, Андрей, ведь надо же тебе с твоими греками проститься; теперь еще рано, до вечерни я все исправлю: повозки и у соседа есть продажные, мне помогут; уложу все, а последний пир на наши деньги может Рало сделать.
— Палатный разум! Истинно ты в десять раз умнее Патрикеева!
— Но что же теперь мне делать…
— Тебе? Ты ступай простись с царем и сестрою и приходи к Ласкиру, при мне оставь Рало и еще кого-нибудь, для посылок…
— Позволь, Андрей Фомич, — сказал Никитин, весьма довольный тем, что Палеолог решается ехать, — нам, послам, дадут и царские повозки, и царских лошадей, так мои мне не нужны; да и всех людей моих я к тебе пришлю, они с товаром разумеют обходиться и укладку знают, а мой товар я также отдал на сохранение знакомцу; так если ты с ними сойдешься, они люди вольные, купеческие, могут тебя проводить до самого короля Матвея; там ты их наградишь и отпустишь, а они хорошего чешского, и ляшского, да угрского товара искупят и с послами или с купеческим обозом на Москву воротятся.
— Само небо за нас, Зоя! Все идет как в сказке. Допустят ли только теперь к Иоанну?..
— Теперь самое лучшее время, как мне сказывали: он в садах гулять изволит и допускает к себе тех, которые не для дела, а для беседы приходят. Это его отдых…
— Так в Кремль! Кстати, лошади свои походные есть… Простите, послы любезные, что я без чинов с вами; тут у меня и сени, и гридня, и палата, и опочивальня; надену же я обновку, лунскую однорядку, экое богатство — чудо; и нож есть — прелесть; плащ моего друга Меотаки, спасибо, уцелел в подвалах; шапка плоховата, да ведь мы на походе… Ну, прощайте, дорогие попутчики! Ввечеру на пир будете?
— Не знаю; если успеем!
— Пустяки! Непременно; так уже и распоряжайся, чтобы отпировать, да и в путь чуть свет; так до свидания! Смотрите же, приезжайте, да пораньше.
Палеолог поцеловал Зою и сказал:
— Смотри, душа моя, растащат! Правда, там меньшой Рало, а тут старший, да все присматривай! Товар, который остался, надо описать.
— Ох какой ты скучный! Поезжай только, я все сделаю; недаром я училась порядку у Меотаки, а ты, пожалуй, еще опоздаешь проститься, тогда и нельзя будет с посольством уехать.
— Твоя правда, ну так прощай же, дай еще разок поцелую. До вечера, послы мои дорогие…
И Андрей с живостью юноши шел на крыльцо; все греки бросились поздравлять его, тем с большею охотою, что в царских подарках видели доказательство милостивого расположения Иоанна к их царевичу.
— Благодарю, благодарю! — говорил он скоро. — Некогда. Спешу к брату! Зовет! Ввечеру милости просим на пир к Рало, другу моему. Зовите всех наших, кто меня любит. Вот она, вот эта славная бочка вина, ввечеру она будет — ваша! Я привык делиться радостью с моими любезными детьми.
— Да здравствует деспот Андрей! — закричала толпа…
— Позволь, принчипе, и мне поздравить тебя, — сказал Леон, низко кланяясь.
— Можешь, хотя я твоему поздравлению ни на медную деньгу не верю.
— Принчипе!
— Некогда! Черт тебя возьми! Приходи уж и ты на пир; ты любишь пображничать, а тут же для тебя такой радостный случай. До свидания!
И Андрей весело вскочил на одного из коней, приведенных ему в подарок…
— Ах, Вакхова голова! Вот уж это не по-царски! Гей, кто там, Рало! Скажи Зое, чтобы людям царским поднесла по десяти гривен серебра на голову…
— Рады стараться, государь царевич, милости твоей!
— Спасибо! Ну, теперь в поход…
И Палеолог ускакал. Послы также простились с Зоей, она не обнаружила ни малейшего волнения, внимательно, но холодно проводила гостей; она не могла не заметить глубокой задумчивости молодого князя, больше, он был печален; во все время переговоров Андрея с Зоей и с Никитиным насчет отъезда он был совершенно погружен в самого себя, ничего не видел, не слышал, о чем говорили, и когда дело дошло до прощания, он казался смущенным и ушел, не вымолвив слова. Зоя торжествовала; она не сомневалась, что свадьба ее была причиною такой печали, которую несчастный юноша и скрыть не умел. Мысль о приятном путешествии придавала Зое новые силы, она распоряжалась быстро, весьма удачно; оба Рало помогали ей усердно вместе со своими и Ласкировыми слугами. Все были довольны: и те, которых освобождал Андрей от постоя, и сам Андрей, стрелою долетевший до Кремля.
Он застал государя действительно в садах; его допустили к Иоанну без затруднения; доселе Андрей был весел и беззаботен, но проходя по липовой аллее, в чем и заключался кремлевский дворцовый сад, и заслышав в цветниках голос Иоанна, Андрей потерял всегдашнюю свою бодрость и в смущении стал подходить медленнее и медленнее. Цветники занимали небольшую площадку, правильно разбитую на дорожки, отделявшие грядку от грядки; на этих грядках красовались пионы, ноготки, пестрые маки и другие летние цветы; взглянув на роскошь и разнообразие нынешних, даже частных, садов, невольно подумаешь, что не только разумное человечество, но и сама природа идет вперед, умножая на пути бесконечное свое разнообразие новыми произведениями своей неистощимой творческой силы. Бедные кремлевские цветники тогда казались богатейшими, о них в народе рассказывали чудеса; там будто росла и жизнь-трава, и райские яблоки, для которых, естественно, досужее воображение в кремлевском саду на свой счет держало райских и жар-птиц; а о фонтане в аршин вышиною, конечно, знал каждый ребенок, который уже порядочно умел складывать слова. Небольшой резервуар наполнялся с вечера водою и служил запасным прудом на случай пожара; когда после обеда государь выходил в сад, фонтан пускали, но едва Иоанн возвращался к работе, фонтан запирали: красивый мраморный бассейн был уже до половины полон; это значило, что государь в саду давненько; на скамье, сплетенной из оленьих и турьих рогов и застланной парчовым тюфячком, сидел Иоанн. Софья, между грядками, смотрела на детей, грустно перебрасывавших мячик. Из бояр тут были только: Ощера, Мамон, Патрикеев да Юрий Захарьевич; из посторонних — живописец Чеколи да толмач Посольского приказа. Увидев Андрея, Иоанн сказал:
