постельным бельем. Последний штрих: выдвинуть большой шкаф перед лестницей, что ведет в наши спальни. Все, что увидит любой вошедший – это скучный, но аккуратный бизнес, движимый необходимостью и эффективностью. Мы, должно быть, убедительно поддерживаем эту иллюзию, потому что когда однажды в прачечную зашел с проверкой инспектор, он ушел, восклицая, что не так много осталось мест, где до сих пор стирают вручную. Может быть, теперь он начнет приносить свое белье в наше заведение, сказал он. Так он и сделал.
Госпожа Ли предпочитает стирку вручную, не полагаясь на паровые машины, в которые начали вкладывать средства другие прачечные. Мы стираем и гладим в задней комнате, работая рядом с кастрюлями с кипящей водой. Ручные утюги тяжелы, и их необходимо постоянно подогревать над горячими углями всякий раз, как температура падает, но не раскалять, чтобы не повредить одежду. Во многих отношениях я нахожу стирку более утомительной и требовательной, чем работа, которую мы должны выполнять ночью. Может быть, это потому, что мне еще не приходилось заниматься настоящей работой по ночам, напоминаю я себе.
– Ты совсем ша, – говорит мне Лебедь, когда я озвучиваю это. Она самая старшая и беззастенчиво пользуется этим статусом, обращаясь с нами так, будто мы ее глупые младшие сестры. Никому в борделе не разрешается говорить на родном языке, но Лебедь любит заигрывать с этим правилом, переключаясь между китайским и английским, когда госпожа Ли не слышит. Я думаю, она делает это, чтобы показать, что у нее все еще есть что-то, что принадлежит только ей. – Это ты сейчас так считаешь, – продолжает она. – Все изменится, когда начнешь брать клиентов.
Пока мы стираем, то не пользуемся косметикой – вместо этого мы отмыты дочиста, а наши лбы сияют. Нужно выглядеть как можно проще, предупреждает нас госпожа Ли. Днем мы еще дети. Многие девушки сбривают брови, чтобы рисовать их карандашом к ночи. У некоторых забинтованы ноги.
Лицо Ласточки открытое и свежее, и я вижу три веснушки на ее щеке без макияжа. Жемчужина, плачущая девушка, вместе с которой я приехала в экипаже, выглядит младше своих лет, ее нос похож на блестящую персиковую кнопку. Лебедь, которая может быть такой резкой и роковой по ночам, выглядит так, словно только что очнулась от дремоты, ее кожа пухлая и гладкая без всякой рисовой пудры. Она хорошо умеет складывать одежду, поэтому работает с девочками на укладке белья. Жемчужина работает с прачками. Мы с Ласточкой – с теми, кто гладит. Гладильщиц можно узнать по красным рукам и предплечьям. Всегда обожженным, с костяшками в синяках. На ночь мы шлифуем мозоли и наносим на пальцы белый порошок. Мои руки стали больше, я могу унести больше, чем раньше. Они изменились с тех пор, как я помогала маме, работала в саду или держала кисть для каллиграфии. Это все еще хорошие руки, напоминаю я себе. Это все еще мои руки.
В прачечной девушки позволяют себе забыть, что их ждет ночью. Они обмениваются сплетнями и шутками, издают раздраженные театральные вздохи, когда работать становится тяжело. Они напоминают мне старших сестер, которых у меня никогда не будет. И даже несмотря на обжигающе горячую воду и напряжение из-за согнутой целый день спины, могу сказать, что работа мне по душе. Потому что здесь я узнаю этих девушек.
Лебедь уже три года в Америке, ее похитили из Пекина, когда ей было семнадцать.
– Во и вэй, что меня приглашали присоединиться к театральной труппе, – говорит она нам. – Я рождена быть знаменитой.
И она знаменита, по крайней мере, в борделе. Клиентам нравится ее острый язычок, которым она заставляет их почувствовать себя непослушными школьниками. Среди здешних девушек Лебедь больше всех знает о том, что происходит в публичном доме: кто приходит, кто уходит, кто остается. Она похваляется перед нами своими знаниями, как будто они делают ее особенной, но мы все слышали, как она кричит во сне. Она боится, как и все мы.
Ирис, моя новая соседка, сирота. Она не помнит, как попала в бордель, только что как-то она оказалась на улице в Кайпине, а на следующий день какая-то женщина – была ли это госпожа Ли? – держала ее за руку и вела к большому зданию, от которого пахло медом. Она смешливая и визгливая. Она любит посплетничать, и мне кажется, что ей действительно здесь нравится. Не так давно она рассказала нам о том, как пятьдесят мужчин из двух соперничающих тунов подрались из-за китайской рабыни в переулке недалеко от Уэверли-плейс. Она говорила так, что было понятно: она хотела бы быть той рабыней.
Жемчужина – самая младшая, еще одна похищенная каким-то работорговцем для туна. Она очень скучает по своим братьям и сестрам в Гуанчжоу. Иногда я слышу, как она плачет, когда думает, что остальные не слышат. Жемчужина хочет стать танцовщицей и считает, что может ею стать. Ее единственный клиент продолжает обещать, что у него есть связи с танцевальной труппой. Так что Жемчужина ждет, водит его в свою спальню неделю за неделей.
Каждую из нас привел человек, которого мы считали спасителем, и только потом осознавали, как мы ошибались и чего нам стоили наши ошибки. Когда я слышу их рассказы, то понимаю, что повсюду выжидают сотни Джасперов, готовых похитить маленьких девочек. Каждая из нас была особенной. Ни одна из нас не была особенной.
Ласточка – загадка. Белокожая, как кость, и безмолвная – не тихая, а именно безмолвная, – у нее нет ни истории, ни будущего, о котором она бы рассказывала. У нее больше всего клиентов, и, возможно, как раз из-за ее молчания. В ней есть нечто, что можно переоткрывать снова и снова.
В первые несколько дней в борделе я хотела с ней познакомиться. Она была иероглифом, который я не могла ни прочесть, ни написать, днем и ночью ее лицо менялось – то простая девушка, то женщина-ива. Я не знала, младше она меня или старше, оказалась ли тут по своей воле или по воле обстоятельств. Если я вытягивала палец и пыталась нарисовать ее имя, единственное, что получалось в итоге – это сжатый кулак.
«Я слышала, что она пришла сюда сама, – шептались некоторые девушки. – Просто вошла и попросила увидеть хозяйку публичного дома. Что за девушка поступила бы так?»
Остальные говорили, что Ласточка эгоистка и хочет, чтобы все клиенты доставались ей. «Всегда рвется получить побольше», – каркали они. Она постоянно вставала ближе всех к госпоже Ли, принимала лучшую одежду и украшения, чтобы привлечь более высокооплачиваемых
