Особенно живучим оказался культ умерших. Он соблюдается до сих пор. На похороны сходятся не только все родственники, но и сваны из других селений. Виссариону Хергиани, как знающему все обряды и похоронные песни, приходится посещать похороны и поминки, в каком бы селении Верхней Сванетии они ни случались. Виссарион большой труженик, он минуты не может просидеть без дела, а похороны отвлекают его на многие недели в году от хозяйства, от работы в колхозе. Поминки справляются на седьмой, сороковой и 360-й день после смерти. Так как в представлении верующих людей покойники и после смерти сохраняют образ жизни живых, у постели умершего, где теперь .лежит его костюм и личные вещи, оставляют столик с едой. Обычай обязательного погребения в родной земле, на фамильном кладбище, тоже ведет свое начало из тех же представлений. Сохранились и элементы жертвоприношения.
Праздник Фусд как раз и является одним из таких полухристианских, полуязыческих отправлений. Церковь Фусд стоит над Местией. 12 мая и я отправился туда, чтоб увидеть все своими глазами. Мне хотелось пойти вместе с Виссарионом, мы слишком мало с ним виделись. Просыпаясь, не заставали его дома, он пахал на своих быках или работал на коше, а когда мы возвращались поздно вечером, отец уже спал. Но Виссарион не мог пойти со мной на праздник Фусд, в этом году он находился у постели умирающего и не имел права поэтому присутствовать на празднике, посвященном благополучию семьи и счастью в доме.
Церковь-защитник Фусд—самая древняя в Местии. Рассказывают, очень-очень давно эту богатую церковь обокрали Жители Местии пришли сюда проклинать воров. При этом в жертву был принесен теленок. Проклятие подействовало таким образом, что воры навсегда исчезли из Сванетии. С тех пор 12 мая все приводят сюда телят или баранов (козы не допускаются), освящают их и уводят домой. Там режут и возвращаются в Фусд с сердцем, легкими и печенью, насажанными на палку. Самый что ни на есть. языческий обычай жертвоприношения.
Я немного опоздал, «освященных» баранов вели домой. Вокруг Фусда толпилось много народу с бутылками и стаканами в руках. В самой церкви священнодействовал тот же Мобиль Маргиани. Внутри церковь пуста. Стоит лишь большой деревянный крест перед алтарем.
В тот день была прекрасная погода, в небе гудели самолеты. Ни один из летчиков-сванов не мог отказать себе в удовольствии пройти над Фусдом на бреющем полете. Маленькие самолеты, чуть не задевая наши головы, взмывали в небо. Люди поднимали вверх стаканы и пили за счастье и благополучие в доме летчиков
ВОЗМУЖАНИЕ
— Альпинистом я решил стать, когда мне было лет одиннадцать,—рассказывает Миша.—С детства я слышал разговоры о восхождениях, об Ушбе. Отец и дядя Максим часто вспоминали о своем первом восхождении на Ушбу, и я знал о нем все до мельчайших подробностей. У нас считается так: если человек побывал на Ушбе, он альпинист. Даже если он сделал много хороших восхождений, но не был на Ушбе, его не считали еще альпинистом. И я решил подняться на Ушбу во что бы то ни стало.
Помню, как-то раз стал я доставать консервной банкой нарзан из колодца и упал туда вниз головой. А колодец был сделан из долбленого ствола дерева — узкий и длинный, никак мне в нем не вывернуться. Был я один, помощи ждать неоткуда, это там, возле нашего коша. Стоял я вверх ногами на вытянутых руках в этой деревянной трубе и понимал, что долго так не продержусь, устанут руки. Да и нарзан к вечеру прибывает в этом колодце. А стенки гладкие, скользкие, зацепиться не за что. Понял я, не выбраться мне, пропал. Обидно стало, что не попаду на Ушбу. Тогда встал на одну руку, а другую просунул назад и нашел маленькую дырочку. Зацепился одним пальцем и вылез.
Отец и слышать не хотел, чтоб я стал альпинистом. На восхождения меня никогда не брал, только на охоту мы с ним ходили. Но в тринадцать лет я все-таки получил значок «Альпинист СССР». Случилось это так: проводилась грузинская альпиниада с восхождением на вершину Бангуриани, вот сюда,—Миша указал на сравнительно невысокую вершину, возвышающуюся на северо-восток от Местии и хорошо видную отовсюду.—Отец и дядя Максим были инструкторами. Меня не взяли. А я потихоньку за ними. Прятался, скрывался за скалами, чтоб не увидели. Когда стали вечером под вершиной на бивак, я не вытерпел и подошел к ним, есть очень хотелось. Отец меня побил, прямо при всех. Но вниз одного не отправил, темно уже стало. Утром посоветовались с начальником альпиниады Сандро Гвалия и взяли меня на вершину.
Очень я гордился значком альпиниста, не снимал его, хвалился перед ребятами. Отец проучил меня за это. Вскоре мы пошли на охоту. Отец нарочно полез по таким скалам, где я не мог пройти. Тут он и начал костить мой паршивый значок, возомнил, мол, себя альпинистом, а по простым скалам не можешь пролезть. «Что ж тебе твой значок не поможет?!»
С тех пор я свои значки и медали никогда не ношу. И еще после этого случая стал я тренироваться на старой башне. Каждый день.
Мы ходили с Мишей к этой башне. На ее отвесных стенках, выложенных из неотесанного камня, видны забитые крючья. Когда Миша живет в. Местии, он и теперь лазает тут, делает ежедневно утреннюю зарядку. Я тоже бегал с ним на зарядку, чтобы быть еще больше похожим на своего брата, хотя было бы некоторой натяжкой утверждать, что мы выглядим с ним как близнецы.
— «Выбирай любой спорт,—говорил мне отец,—продолжает свой рассказ Миша,—только не альпинизм». Записал меня в секцию национальной грузинской борьбы. Стало получаться, был чемпионом района. Но не нравилась мне борьба. Повезли нас бороться в Тбилиси... а я взял да и сбежал. Домой вернулся не сразу, болтался со шпаной в Мингрелии, чуть было не пошел по этой дорожке, знаешь, в юности, бывает...
Вернулся, говорю отцу: «Не хочу бороться, хочу быть альпинистом».— «Пойдем»,— отвечает отец и ведет к той самой, башне. Ну, думаю, тут уж я не подкачаю, всю излазил. А он приказывает: «Поднимись до самого верха и обойди кругом». Поднялся я и испугался. «Слезай,—говорит отец,— не получится из тебя альпиниста». Я разозлился и прошел кругом, да не один раз, а два. «Ладно, я тебе еще одно испытание устрою».
Есть у нас под Ушбой пещера, ее теперь называют «пещерой Антона». Антон—мой дед. Ходили о ней всякие слухи. Говорили, что живут там черти разные, духи. Последний раз ночевал в ней мой дед Антон. Я помню, как он рассказывал об этом. Когда стемнело и дед залез в пещеру, стали раздаваться всякие голоса. Дед не мог уснуть, а в полночь кто-то стал его звать: «Антон, спаси, помоги мне! Ничего не пожалею! Антон! Где же ты?! Иди сюда!
Погибаю!» Дед не вышел из пещеры, всю ночь просидел со взведенным курком кремневого ружья, а когда рассвело, спустился вниз и больше туда не ходил. Дед много раз рассказывал эту историю и всегда заканчивал ее тем, что оставил в пещере свое огниво.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
