что он заказал, перенести ему туда. Потом заметил хорошенькую девчонку, пошел
выпивать с ней. Официант несет приборы опять за ним. Но девчонка оказалась
неперспективной. Перескочил под десерт поговорить о бизнесе с приятелями. Свое
место забыл начисто. К тому же на его месте уже другой заснул лицом в салат... И
так почти все посетители. Официанты были не в состоянии уследить за этим бро-
уновским движением. А по красным, горячим лицам клиентов в салатах не могли
понять, кто кем был в начале вечера.
В конце концов, после двух-трех серьезных инцидентов с криками: «Что за
счет ты мне подсовываешь?! Я это не ел!» - нефтяную скважину пришлось закрыть.
Теперь наши снова гуляют по всем ресторанам Берлина. И если поздно
ночью вы встретите там подвыпившего человека, который праздно шатается по
улице, не представляя, куда себя пристроить, знайте: это наш. Потому что немцы по
ночам спят. Странные они все-таки.
Западным людям надо учиться у наших
любить ЖИЗНЬ, а не ее СМЫСЛ!
«КАТИ К КАССЕ»
Русский бизнесмен, уже из «новых». По виду хозяин нескольких
коммерческих ларьков. Таких обычно можно узнать по поведению. В любой точке
мира они ведут себя по-хозяйски, как будто у себя в ларьке.
За полчаса отлета из Лондона он забежал в супермаркет, чтобы купить
подарки всем членам всех своих семей.
Забежал и остановился как вкопанный. Стоит, смотрит на все окружающее
его изобилие, не понимает, с чего начать делать закупки, когда вокруг столько всего.
Вдруг увидел, что одна из продавщиц катит перед собой тележку, на которой лежит
буквально все: мужские, женские костюмы, посуда, белье, детские вещи. Все это она
должна была развезти по отделам. Посмотрел наш коммерсант на тележку, на часы.
Подошел к продавщице и, показав руками на кассу, приказал: «Кати к кассе». Кто-
то из его спутников на ломаном английском кое- как перевел непереводимое
сочетание слов, мол, что ее просят пройти к кассе. Она кивнула, что поняла, и
послушно пошла к кассе. Но без тележки. Не поняла нашего размаха. Ей же в голову
не могло прийти, что ее просят подойти к кассе вместе с тележкой и товаром на ней.
Но наши не растерялись. Они сами покатили за ней тележку. После чего долго
пытались у кассы объяснить собравшимся продавцам, что просят все это завернуть,
и побыстрее, так как у них через 40 минут самолет...
Настоящий мужчина долго остается под
впечатлением, которое он производит на женщину!
МОЛЧАТЬ! Я ДОМ ПОКУПАЮ
В 91-м году у меня были очень неудачные гастроли по Америке. Неполные
залы. Жулик-импресарио. Зато благодаря этой поездке я стал свидетелем новых
историй.
Это был переходный период от России советской к России никакой.
Известно, что самые большие деньги делаются во время становления государства и
во время его распада. У нас, как всегда, от нашего нетерпения происходило сразу и
то, и другое. Ломоносов еще предупреждал: если у кого-то где-то убавится, то у
другого обязательно должно прибавиться. Одни богатели, другие нищали. Мы
строили капитализм по ускоренной программе. Счастливчики от этого процесса
дурели, складывали небесную манну партии в чемоданы, а потом меняли манну на
доллары, что было в то время очень выгодно, потому что доллары уже умещались в
рюкзачке.
Случай тогда свел меня с одним из таких экземпляров в Сан-Франциско. Он
приехал туда покупать себе дом. Приехал с семьей и... рюкзачком. Рюкзачок - по-
трепанный комсомольской романтикой шестидесятых годов. Никому и в голову не
могло прийти в Америке, чт6 у него в рюкзачке. В то время русских на Западе еще
жалели и относились к ним, как к проголодавшимся дикарям. Правда, сам
обладатель рюкзачка не был похож на голодающего. Пиджак - пятьдесят шестого
размера, брюки - шестидесятого. Советский фасон, укороченный. Из-под брюк
видны съеденные туфлями носки, а между носками и брюками светится полоска
незагорелых северных крепких ног. По щекам и животу можно было сделать вывод,
что часть свалившихся на голову денег он откладывал, а другую часть честно
пытался проесть, вкладывая, как говорят в таких случаях, в самое надежное - в себя.
Жена, которая приехала с ним, ему в этом, очевидно, с усердием помогала, по-
скольку была подобна ему фигурой, чуть, правда, уменьшенной в размерах. И,
помогая мужу правильно вкладывать, она даже все зубы заменила на золотые.
Чувствовалось, что этим вложением она особенно гордилась, поэтому все время
улыбалась. Мол, вот как элегантно вложены наши деньги! Двое детей - тоже по-
добные им фигурки, этакие рюкзачки на крепких ножках, которыми они уверенно
цеплялись за землю, как корнями. Иногда оба от непонимания момента начинали
дружно хныкать. Тогда «главный рюкзак» по-отцовски давал им заботливые
затрещины со словами: «Молчать! Я дом покупаю в Сан-Франциско».
Маклер, сын одного из наших иммигрантов, хорошо говорил по-русски. Был,
очевидно, таким же прохиндеем, как его отец, однако воспитан уже Америкой,
поэтому двадцатипроцентную прибыль считал удачной. Для начала он показал
невзрачному на вид клиенту небольшой дом за двести тысяч долларов на самом
склоне горы, с видом на еле виднеющийся вдали залив. Спутник мой осмотрел этот
дом и брезгливо сказал:
- Нет, не возьму.
- Почему? Хороший же дом, и недорого, - начал банально уговаривать
молодой маклер.
- Хлюпкий, - безоговорочно констатировал клиент.
- В каком смысле? - удивился маклер.
- А вот смотри.
Отложив в сторону рюкзак, как будто там ничего не было, кроме запасной
пары белья, наш покупатель вдруг со всей силы треснул по стене кулаком. Видимо,
решив, что таким образом он может смоделировать вполне вероятное в Сан-
Франциско землетрясение. Дом задрожал, сбрасывая с себя капли утренней росы.
Жена заулыбалась, дети всхлипнули: им стало жалко этот красиво покрашенный в
детские цвета домик.
- Молчать! - приказал глава семьи. - Я дом себе выбираю. Не мешать. Ну, -
обратился он к маклеру, - сам ведешь, труха, дрянь. В случае чего рухнет. Ты мне
настоящий, хороший дом покажи. Как в Сибири чтоб. И чтоб залив весь виден был,
а не клочками, будто рубашка из расстегнутой ширинки.
Молодой маклер первый раз имел дело с русским покупателем, поэтому
никогда не видел, чтобы так выбирали дом. Однако из жажды двадцатипроцентной
прибыли спорить и обижаться не стал, а позвонил кому-то, записал адрес и решил
перед нами щегольнуть. Мол, ну сейчас я вам покажу! Отвез нас в район вблизи
залива и показал эдакий полузамок, с гордостью объявив цену: миллион долларов.
Даже изгородь тут внушала уважение настолько, что покупатель не стал ее трясти,
проверяя на прочность, а лишь уважительно погладил шершавыми руками бывшего
производственника.
- Да, этот я возьму, - сказал он. - Когда можно въезжать?
Маклер явно не был готов к такому вопросу. Он снова перезвонил, долго
разговаривал на английском, после чего сказал:
-
Да, да, вы можете въехать, но все-таки придется немножко подождать.
Там еще живут.
Покупатель таким ответом остался явно недоволен.
- И что, долго они там будут жить?
- Не знаю.
- Что значит «не знаю»? Сходи узнай. Они ж, надеюсь, по-английски
понимают?
Пока маклер выполнял его задание, мой спутник вслух мечтал о том, как он
будет выходить по утрам на крыльцо и потягиваться, глядя на залив с яхтами, одна
из которых обязательно станет его собственной.
Вернувшись, маклер сообщил: хозяин очень доволен, что нашелся
покупатель, но просит отложить переезд как минимум на месяц. Дети снова
запричитали, жена впервые перестала улыбаться. Папа почесал в затылке и
попросил маклера отойти с ним в сторону. Вид у папы был угрожающий. Так
обычно просят «отойти за угол» только у нас в России. Маклер насторожился, но
как пойдет дальше их разговор, все-таки не угадал. Он приготовился к торгу,
напрягся и уже стал считать, сколько же составит его двадцатипроцентная прибыль,
если он уступит клиенту этот дом тысяч за девятьсот. Но клиент застал его
врасплох.
- Слушай, что я тебе сейчас скажу, только слушай внимательно. Видишь вот
этот рюкзак? Так вот, я дам тебе сейчас полтора миллиона долларов, а ты иди к ним
- и чтобы завтра их здесь не было. Понятно?
Я не смогу описать все, что происходило далее. Глаза маклера, ту скорость, с
