это исполнил, если бы не Афина, в последний момент незримо представшая рядом и в буквальном смысле схватившая Ахилла за волосы. Мы подробно обсуждали взаимную проницаемость мира богов и людей, характерную для античной мифологии, и в «Илиаде» она проявляется в полной мере: боги постоянно внушают пагубные и спасительные помыслы, вводят в заблуждение, манипулируют, невидимками являются к героям с советами, вступают с людьми в диалоги и споры, помогают в бою, направляют удары копий и полет стрел, сопровождают почти каждое действие и даже сами сходятся в поединках, сражаясь за одну из сторон. Ахилл послушался Афину Палладу: не стал резать Агамемнона, согласился отдать ему пленницу взамен Хрисеиды и даже остался со своими людьми в расположении ахейского войска — но поклялся страшною клятвой, что ни он, ни его воины мирмидонцы больше никогда не станут сражаться против троянцев.
Агамемнон только раздраженно отмахнулся в ответ, а зря.
Ахилл отбыл на войну почти мальчишкой, и прошедшие девять лет кровавых подвигов и жестоких сражений несильно его изменили: больно задетый Агамемноном, он отправился на берег моря — рыдать от горькой обиды и звать маму. И Фетида явилась, разделив скорбь своего обреченного на скорую смерть единственного сына — мало того, что его век будет короток, так еще и приходится терпеть несправедливость! — и отправилась с жалобой к Зевсу.
Антропоморфность Олимпийских богов хорошо нам известна, но у Гомера она доведена до художественного абсолюта, и Олимп предстает совершенной проекцией, зеркалом мира людей и человеческих отношений во всех проявлениях. Так, Фетида говорит своему сыну, что обязательно поговорит о его горе с Зевсом, но позже: сейчас все боги отсутствуют, они отправились вместе куда-то в страну эфиопов, вернутся только через двенадцать дней, а связаться с Зевсом пораньше не выйдет. Дождавшись его возвращения, Фетида отправляется на Олимп спозаранку, пока все боги спят — а они у Гомера спят! — чтобы, неровен час, не столкнуться там с Герой: ведь просить предстояло о том, чтобы, ради искупления обиды Ахилла, временно даровать победу троянцам, против которых Гера настроена была чрезвычайно решительно. Этот диалог с Зевсом полон очаровательных человеческих чувств, резонов и спекуляций: например, чтобы склонить на свою сторону царя богов, который не очень-то хочет ссориться со своей супругой, Фетида говорит:
«Дай непреложный обет, и священное мание сделай,
Или отвергни: ты страха не знаешь; реки, да уверюсь,
Всех ли презреннейшей я меж бессмертных богинь остаюся».
Зевс и Гера. Гравюра 16 в.
Тут все прекрасно: и провоцирующее «ты страха не знаешь», и мнимая готовность принять отказ, но тогда уж наверняка увериться, что она презреннейшая меж богинь. Зевс, меж тем, страх как раз знает, и это страх перед Герой:
Ей, воздохнувши глубоко, ответствовал тучегонитель:
«Скорбное дело, ненависть ты на меня возбуждаешь
Геры надменной: озлобит меня оскорбительной речью;
Гера и так непрестанно, пред сонмом бессмертных, со мною
Спорит и вопит, что я за троян побораю во брани.
Но удалися теперь, да тебя на Олимпе не узрит
Гера; о прочем заботы приемлю я сам и исполню».
Чтение произведений литературы прошедших веков и тысячелетий всегда приводит к двум выводам: как сильно изменилось общество за это время, и, вместе с тем, насколько неизменными остались люди, их чувства и отношения. Это всегда неожиданно: встретить почти тридцать веков назад среди жертвенных алтарей, прорицателей, колесниц, копьеносцев, богов и дележки захваченных пленниц такие живые и понятные чувства, знакомо звучащие споры, очаровательные женские манипуляции и узнаваемую токсичность в отношениях пары, пусть даже это царь всех богов и его супруга. Не менее знакомо и современно выглядит и завязка сюжета: конфликт смелого и принципиального воина с несправедливым, деспотичным и корыстолюбивым начальником.
Раздосадованный ссорой с Ахиллом, Агамемнон намерен дать троянцам решающий бой. Как мы помним, последние девять лет дело ограничивалось только набегами по окрестностям, и греки не подступали к стенам Трои, а ее защитники опасались выходить в поле и атаковать лагерь у кораблей. Теперь все должно измениться, и Агамемнон отдает приказ всему сводному ахейскому войску готовиться к большому сражению. Гомер сообщает нам, что на это катастрофическое по своим последствиям решение склонил его посланный Зевсом обманчивый Сон, но и без всякой мистики простая психология подскажет нам, что уязвленный упреками самого сильного из героев Агамемнон хочет доказать и себе, и Ахиллу, что может добыть победу в войне и без его помощи. Стотысячный лагерь приходит в движение, и во второй песне, которая называется «Сон. Беотия. Список кораблей», Гомер рассказывает обо всех героях и полководцах со стороны эллинов и троянцев.
«Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся»[11].
Классическая форма эпического повествования предполагает, что подробная экспозиция героев должна предшествовать рассказу о событиях; но «Илиада» — это литература, и Гомер сначала создает напряженную сюжетную интригу — Ахилл отказывается воевать, Зевс соглашается помочь троянцам, обманутый им Агамемнон выводит ахейцев в поле, что же будет?! — и только потом, когда читатель и слушатель уже никуда от него не денется, приступает к эпически обстоятельному перечислению героев, вождей и племен.
Мне было 13 лет, когда я впервые прочел «Илиаду», и подробнейший гомеровский список нашел благодарный отклик у моего подросткового педантизма: я аккуратно выписал на одной половине листа бумаги имена всех сорока трех греческих героев, прибывших с дружинами на 1141 корабле, а на второй половине — двадцать пять их троянских противников, чтобы потом вычеркивать погибших по ходу сражений. Забегая вперед, скажу, что вычеркивать пришлось предостаточно.
Чрезвычайная подробность повествования — характерная черта древних эпических произведений. Авторы современной прозы тоже уделяют много внимания характерным деталям, именно детали формируют художественную правду, в них — тепло жизни. Но современные авторы стараются сохранить баланс описаний и действия, а Гомер, не колеблясь, разменивает на пространные описания повествовательный темп. На общем собрании войска Агамемнон встает, опираясь на скипетр — и на страницу примерно следует рассказ об этом скипетре, о том, кем он был сделан, кому передан и как попал к Агамемнону; отвозят на кораблях к отцу возвращенную от греха подальше юную Хрисеиду — и мы получаем долгий и обстоятельный рассказ о том, как поднимали паруса на корабле, как управляли им, как причалили
