Он помолчал, вглядываясь в нее.
— Что же на этот раз привело мою маленькую Джилли в такое возбуждение?
— Ты прекрасно знаешь что, Кевин Ролингс, и не приводи меня в бешенство, приплетая к каждому слову старого графа. Он не признал меня при жизни, а я не желаю помнить о нем после его смерти.
Она изменила позу и подошла к столу, схватила список и гневно помахала им перед аристократическим носом Кевина.
— И вот это еще меня возмущает. Как ты смеешь нанимать мне надсмотрщицу?
— Речь идет о портнихе, а не о надсмотрщице, но ход твоих мыслей мне определенно нравится.
Прежде чем Джилли нашлась с ответом (или, того хуже, перешла в атаку), Кевин поднялся и отошел на несколько шагов от стола.
— Портниха просто будет руководить тобой при выборе одежды для разных случаев — тебе же придется бывать в обществе. Она не станет, да и никто, разве что опытный укротитель львов с крепкой плеткой, не стал бы пытаться диктовать тебе. Постарайся правильно понять эту идею. Я предупреждал тебя, что этот день придет. Что до остального — я имею в виду второй пункт моего несчастного списка, возмутивший тебя, — мое участие в формировании твоего гардероба закончится после того, как все необходимые мерки и описание твоей внешности — цвета кожи, волос и глаз — будут отправлены мадам Риш. Ты сама будешь выбирать себе одежду. Мое участие в проекте будет заключаться только в оплате счетов. Все, чего я хочу, — это чтобы моя жена выглядела настолько хорошо, насколько это возможно.
Кевин подошел к Джилли и взял у нее список — она не сопротивлялась.
— Дитя мое, я уверен, что ты испытываешь чисто женское любопытство. Разве тебе не интересно, как ты будешь выглядеть, одетая, как… ну хоть как Гленис О’Кифи?
— Ты действительно полагаешь, что я могу выглядеть как она? — Джилли подняла на мужа свои невинные голубые глаза.
«Нет, — ответил ей Кевин про себя, — даже если одеть тебя в золото с ног до головы». Вслух же он прошептал ей на ухо, обдав ее кожу теплом своего дыхания:
— Конечно, милая. Ты будешь первой красавицей века.
От этих нежных слов и близости привлекательного мужчины Джилли стало так хорошо, что она смогла лишь тихо вздохнуть. В самом деле, ее муж не так уж плох, и она призналась себе, что за прошедшие несколько месяцев стала лучше к нему относиться. Он так высок и строен, на него так приятно смотреть, от него так хорошо пахнет.
Так что, когда через несколько минут его палец приподнял ее подбородок и мягкие губы прикоснулись к ее губам, ей показалось вполне естественным ответить на поцелуй своими неопытными губами. Каким-то непонятным образом она вдруг очутилась в его объятиях, и ее руки, вдруг ощутившие досадную пустоту, обвились вокруг его талии. Соприкосновение тел подняло в обоих волну чувств, и они теснее прижались друг к другу. У Джилли закружилась голова — словно от голода, подумалось ей.
Кевин на мгновение поднял глаза, слегка улыбнулся при виде крепко зажмуренных глаз Джилли и столь же крепко сжатых губ, а затем припал к ним новым поцелуем, отличным от первого, как пламя пожара — от огонька свечи.
Так, в захламленной библиотеке, среди пыльных фолиантов и старинных свитков, при свете вечернего солнца, в лучах которого плясали пылинки, зародилась страсть между графом и графиней Локпорт.
Безупречно стильный коринфянин и юная девушка в обносках, представлявшие на первый взгляд резкий контраст, стояли рядом в лучах солнца, освещавших пыль, потрясенные силой чувств, вызванных ими друг в друге. Если бы сейчас весь Холл вокруг них обрушился, это не удивило бы их — если бы они вообще заметили этот факт.
Кевин очнулся первым. Он не собирался затягивать процесс, единственным его желанием было как можно скорее естественным образом продолжить и завершить его на ближайшей кушетке. Это, как он очень скоро обнаружил, оказалось тактической ошибкой, так как у Джилли появилась минутная передышка, чтобы немного прийти в себя.
Она медленно попятилась от него, приложив ладонь к губам, расширив глаза и глядя на мужа со смесью страха и брезжущего сознания. Она задрожала, покачала головой, хрипло прошептала:
— О нет! — И выбежала из комнаты, прежде чем Кевин сумел что-либо предпринять.
Он стоял молча, глядя вслед ее взметнувшимся юбкам, и на его лице отражались противоречивые чувства. В конце концов, он улыбнулся сострадательной, удовлетворенной, понимающей улыбкой:
— О да, моя дорогая. В это трудно поверить, но да!
Джилли не вышла к ужину в тот вечер — Кевин и не ожидал этого. Не было ее и в маленькой спальне, куда он явился ближе к полуночи. Она могла выбрать любое помещение для сна, заметил он, ни в чем, впрочем, ее не виня. Первый всплеск страсти мог быть разрушительным, если не сопровождался знанием о более нежных чувствах, дополняющих его.
Кевин не переоценивал свои шансы, полагая, что Джилли почувствовала влечение к нему — и немалое, судя по интенсивности ее отклика. И самому себе он больше не мог лгать, утверждая, что связан с нею лишь общим проживанием и формальными узами. Он очень хорошо узнал свою девочку-жену за последние месяцы, и его влечение к ней подкреплялось тем, что он успел узнать о ее характере.
— Странно, — заметил он, выходя из ее спальни, — это дитя вовсе не та женщина, которую я мечтал видеть своей женой. Она совсем не похожа на Аманду, и, хотя в Джилли не меньше души и огня, она не обладает женственностью Аманды. И все же в ней есть что-то неясное, неопределимое, что влечет меня к ней, как мотылька к огню.
Тепло, исходящее от камина, и бренди незаметно усыпили Кевина, он заснул на софе у очага. Ночные часы текли, тихо отмеряемые позолоченными бронзовыми часами на каминной полке, огонь в камине медленно угасал.
Когда часы пробили пять, дверь, ведущая в коридор, со скрипом отворилась, и небольшая темная фигурка на цыпочках начала красться по комнате. На минуту она остановилась, затем, решив, что путь свободен, продолжила свое продвижение по комнате. Она шла согнувшись, обхватив себя руками, и, казалось, замерзла, промокла, устала и… Но что это? Что за шум? Фигурка остановилась и прислушалась.
Прошло довольно много времени, прежде чем она перевела дух и осмелилась продолжить путь к маленькой двери в углу комнаты. Между дверью и фигуркой оставалось всего несколько футов ковра, когда из сумрака протянулась рука и коснулась ссутуленного плеча. Фигурка мгновенно окаменела и застыла в неподвижности.
— Извините меня, если я напугал вас, но я не могу не выразить удивления: это моя спальня и все такое — мы знакомы?
При звуке голоса графа Локпорта фигурка распрямилась, и пара круглых голубых глаз сверкнула на испачканном копотью лице.
