Он подставил колючую лиловую щеку Эйлин для поцелуя и наклонился вперед, выставив локоть, чтобы подать Грэйс иссохшую ладонь. Затем он прикоснулся губами к скуле жены, и все заняли места за столом. Эйлин повернулась на стуле и залезла в средний ящик буфета, где нащупала нож, вилку и салфетку, вдетую в костяное колечко. Мятая салфетка, казалось, была единственным предметом в доме, который обрадовался ей. Тетя Грэйс долго с сомнением изучала свою салфетку, прежде чем извлечь ее из целлулоидного колечка. Вин быстро вытащила свою из резного черепахового кольца, а Сэнди, священнодействуя, вынул салфетку из серебряного чеканенного кольца, взял трепещущий квадрат за два угла и расправил его на коленях. Старая служанка вошла с блюдом, где поверх картофельного пюре лежали пять котлет, и поставила его перед хозяином. Сэнди разделил лишнюю котлету на четыре крошечные порции и стал раскладывать еду точно выверенными движениями.
Молчание прервала тетя Грэйс.
— Твой дом недалеко от Фрогнала[37]? — спросила она.
— Совсем рядом. Верх Фрогнала портит вид на Рощу.
— Вовсе нет, дорогая, — сказала миссис Харт.
Тетя Грэйс любезно переменила тему.
— У Дадли-Кларков было огромное владение во Фрогнале. Они устраивали там великолепные приемы в саду, но кэбмены говорили, что лошади падают на подъеме, и они продали владение и купили виллу на Ривьере.
— Если ты знаешь Фрогнал, то легко найдешь мой дом, — сказала Эйлин, как будто для нее не было ничего приятнее, чем визит надоедливой тети Грэйс. — Идешь прямо из метро до коттеджа с сарайчиком на переднем плане. Его невозможно пропустить, там на улице растет огромное дерево, говорят, ему не меньше ста лет.
— Дуб? — почтительно осведомилась тетя Грэйс.
Эйлин была уверена, что это не дуб. У него были слишком легкие, дрожащие листья.
Сэнди отложил нож и вилку, прислонив их к краю тарелки. Все ждали, когда он прожует и проглотит кусок. Даже после этого он сначала вытер губы и выпил глоток воды, а уж потом заговорил.
— Вероятно, он принадлежит к семейству тополей: Populus tremula, Populus nigra или Populus alba[38].
— Я уверена, что это не тополь, — небрежно сказала Эйлин. — Тополя высокие и тонкие, а это дерево ветвистое.
— Высокий и тонкий из них только Populus fastigiata, его родовое название «ломбардский тополь» из-за распространенности на юге Франции.
Слово взяла миссис Харт.
— И то́поля колеблемые ветром белые листы, — произнесла она. — Я полагаю, Теннисон имел в виду Populus alba.
Но слово alba, как оказалось, относилось к беловатой коре дерева, отличающей его от других видов с более темными стволами, особенно от Populus fastigiata. И поскольку Эйлин упомянула непрестанное дрожание листьев, ее дерево было, вероятно, albus tremula, так часто встречающееся на городских улицах.
— Ты не чувствуешь себя одинокой, дорогая? — опрометчиво спросила тетя Грэйс.
— У меня там недалеко друзья, — отвечала Эйлин. — Беатрис Пейдж живет в десяти минутах ходьбы.
— Школьная подруга Эйлин, — объяснила миссис Харт. — Ты знаешь, ее мать была из Тэлботов.
Тетя Грэйс расплылась в улыбке.
— Так это или не так, — вставил внимательно слушавший Сэнди, — мне кажется, что подруга Эйлин взяла на себя большую ответственность, поощряя ее отказаться от обеспеченной домашней жизни ради безумной идеи о собственном деле.
— Я сама обеспечиваю себя с тех пор, как ушла из страховой компании, верно? — резко ответила Эйлин. — Я еще ни разу не просила у вас помощи, правда?
Миссис Харт через стол бросила на Эйлин умоляющий взгляд.
Тетя Грэйс не могла удержаться, чтобы не вмешаться в разговор.
— Все твои родственники, Эйлин, считают, что было опрометчиво оставить компанию.
— Вовсе не все, — многозначительно сказала Эйлин. — Шелли никогда не думали, что дочери папы станут клерками. Они были уверены, что Дорис и я поступят в колледж.
— Прояви ты к этому хоть малейшее желание, я бы его только поддержал, — серьезно произнес Сэнди.
— Шелли хотели, чтобы Эйлин и Дорис стали учительницами, — вмешалась миссис Харт. — Находиться вечно в женском обществе, не встречаться ни с кем, кроме учительниц, проводить каникулы в общежитиях Христианской ассоциации молодых женщин…
— По крайней мере, они зарабатывают себе на жизнь, — сказал Сэнди.
Эйлин, как могла, рассказала о своей работе для мистера Белкина. Отчим был непроницаемо серьезен, а миссис Харт сказала, что надеется, что ни одна из ее дочерей не выйдет замуж за иностранца. Но тетя Грэйс, которая скорее готова была увидеть свою дочь в гробу, чем замужем за корсиканцем, признала, что ей доводилось встречать очаровательных русских в одном отеле в Берне.
— Он не особенно очарователен, — сказала Эйлин. — Но он ужасно мил.
— А можно узнать, что за занятие выбрал у нас в стране сей чужеземец? — спросил Сэнди в перерыве между пережевыванием пищи.
— Письма, которые я перепечатываю, большей частью обращены к английским фирмам, продающим сельскохозяйственную технику в Россию. И еще два человека хотят брать у него уроки русского языка.
— Вероятно, это прикрытие более зловещей деятельности, — легкомысленно произнесла миссис Харт. — Ну, надеюсь, он не станет учить тебя бросать бомбы в короля.
— В любом случае, это ненадежный источник существования, — сказал Сэнди. Даже великодушный Сэнди, казалось, рассматривал каждого нового знакомого Эйлин как возможного мужа.
Дорис, внезапно появившаяся в дверях с оторванным каблуком, поспела к концу обсуждения. Ее слово было последним.
— А сколько лет мистеру Белкину? — спросила она.
— Сорок, — быстро ответила Эйлин, и Дорис тут же испарилась.
Мистер Белкин снова исчез с горизонта, и Эйлин уже стала бояться, что он отождествил ее с Беатрис и ее наглым поведением. Но неделю спустя пришла открытка с ноттингемским почтовым штемпелем, с адресом, написанным уже знакомым ей чужестранным наклонным почерком. Мистер Белкин писал, что его вызвали по делу, но через день или два он вернется и тогда даст себе смелость сообщить об этом мисс Шелли. И в самом деле, через два дня мистер Белкин появился у ее дверей со своей портативной машинкой и портфелем, объяснив, что он предпочел бы, если она не возражает, работать у нее дома.
— Я думаю, здесь, наверное, нас будут меньше прерывать.
Он неуверенно остановился посредине комнаты, где потолок был лишь на несколько дюймов выше его головы.
— Он не упадет на вас, — ответила Эйлин на его нервный взгляд, устремленный вверх. Она взяла машинку и поставила на пол у стены. — У меня есть своя. Да садитесь же.
Он опустился в кресло у камина.
— Похоже на комнату русского студента, — сказал он, оглядывая скудно обставленную комнату с побеленными стенами, без занавесок на окнах и без ковра. Он вытащил из портфеля знакомую папку и спросил: «Где мы будем
