Многие восстанут на эти слова. В наше время слишком много защитников позитивизма и почти нет ему противников, а потому на нас обрушатся целые горы негодования, которые все могут быть сведены к нижеследующим двум главным протестам, а именно:
Во-первых, нам скажут, что главная задача всякой науки быть по возможности непогрешимой. Она должна стоять незыблемо на реальной почве чистых и неопровержимых доказательств. Не может наука допускать в свои рамки ничего гадательного, гипотетичного и метафизичного, это было бы несерьёзно и ненаучно. В прежние времена было уже сделано много к тому попыток, которые повели ко многим неточностям и не раз заводили науку в область загадочного и придавали ей фантастическое направление. Чтобы впредь избегнуть подобных ошибок, весь образованный мир остановился на том именно принципе, который ныне практикуется позитивизмом, и только это направление способно дать положительное и рациональное знаниям природы.
Во-вторых, скажут нам, что позитивизм обладает совершенно достаточной полнотой знаний и объясняет все факты и явления природы с той подробностью, с которой позволяют ему его научные силы и средства. Сообразуясь с ними, он ставит пределы познаваемого, дальше которых распространять свои умозаключения он считает безрассудным и тот, кто требует от рационально поставленной науки большего, требует невозможного и именно того, чего она при её наличных средствах дать не может. Лучше знать меньше, но быть уверенным в безошибочности своих познаний, чем знать много, но стоять на шаткой почве.
Прежде чем представить свои выражения на эти протесты, мы заметим, что воззрения наши с позитивизмом резко разнятся. Позитивизм стремится достигнуть безошибочных знаний и добивается их получить для них самих, исключительно для того, чтобы знать, не преследуя никакой другой цели и не заботясь ни о чём остальном. Наше же убеждение о цели и назначении науки было высказано выше; из него читатель мог уже себе составить понятие, что мы считаем главным назначением науки приносить пользу обществу, способствуя интеллектуальному развитию каждого его члена, а потому понятно, что мы впадаем в такие с ним крупные разноречия. Он ищет знания для знаний самих, мы ищем знаний для общественной пользы, мы желали бы, чтобы каждое новое достояние науки, добытое экспериментом, расширяло бы уже кругозор людей и приносило бы посильную пользу развитию идей, но не пропадало бы даром, как древняя вещь, поставленная в музей и не имеющая своей истории. Поэтому, указывая в своих возражениях на замеченные нами пробелы и недостатки позитивизма, мы кое-где будем намечать и желательные исправления его.
Первое своё возражение мы начнём с вопроса: можно ли действительно считать позитивное мировоззрение, способы, употребляемые позитивистами при их исследованиях природы и делаемые ими выводы безусловно верными и непогрешимыми? - Нам кажется весь позитивизм, со всем его мировоззрением, его способами и выводами, одним сплошным заблуждением. Мы убеждены, что позитивизм вдаётся в несравненно более крупные ошибки, чем всякая фантастическая наука, т.е. наука, позволяющая себе затрагивать вопросы сущности, начала и происхождения фактов и явлений природы, так как в самом основном смысле позитивного учения лежит крупное заблуждение.
Дело в том, что все свои выводы позитивисты основывают на опытах и на непосредственных наблюдениях. Считая сами себя психически несостоятельными, они решили не доверять ни обманчивым чувствам человека, ни умозаключениям, ибо бывали случаи, что чувства и ум заводили учёных в дебри заблуждений.
Очевидно, что такое решение невыполнимо; как может человек делать опыты, не употребляя своих чувств и своего разума? При этом условии экспериментатор не будет в состоянии ни видеть, ни слышать, ни осязать, ни осмысливать самих результатов им производимых опытов; а что уже окончательно немыслимо, так это обойтись без ума и умозаключений. На поверку так и выходит: для производства своих опытов они, так же, как и все люди, учёные и не учёные, руководствуются показаниями всех своих чувств; что же касается умозаключений, то они относятся к ним весьма осторожно и не позволяют им простираться за пределы опыта и наблюдения.
Доверяя своим чувствам более, чем выводам разума, они неминуемо должны считать все показания своих чувств за нечто реальное, действительно в природе существующее и существующее именно в том виде, как они это через посредство своего опыта видят, слышат или осмысливают. Всё добытое опытом и подтверждённое наблюдением считается позитивистами непреложно верными данными науки, если они убеждаются, что их чувства не обманывали их и не галлюцинировали. Но они никогда не принимали во внимание, что даже тогда, когда их чувства не галлюцинируют и находятся в самом трезвом и нормальном состоянии, не в силах дать им представление о вещи в самой себе (как выражался Иммануил Кант), т.е. о том виде, какой имеет вещь в действительности для самой себя, т.е. об абсолютном виде и значении этой вещи.
У Рене Декарта, у Иммануила Канта, у Артура Шопенгауэра, у Цёльнера, у Гелленбаха и у многих других мы находим подробные учения, в которых ясно и точно доказано, что чувства наши не имеют положительно никаких средств познать действительный или абсолютный вид ни одного предмета и ни одного явления природы. Вид всякого предмета или явления, передаваясь через органы чувств нашему сознанию, может быть совершенно извращён для нас до такой степени, что вся сущность этого предмета, вся его природа и весь его смысл может быть совершенно иным, чем познают его наши чувства. Наши чувства в состоянии передать нашему сознанию одно только впечатление, которое произвели на них или этот предмет, или это явление, но не вид самого предмета. Познание предмета, или явление в самом себе, возможно только умозрительным способом чрез целый ряд правильно построенных умозаключений, чего позитивисты окончательно не допускают.
Если же чувства наши не в состоянии передавать нам вид предмета или явления в самом себе, то мы должны прийти к убеждению, что и опыты, и наблюдения, произведённые под руководством этих несовершенных чувств, не могут считаться абсолютно непогрешимыми, если в них не введена соответствующая поправка, достаточно проверенная умом и свободными, не стесняемыми никакими пределами умозаключениями; что опять не согласно с программой позитивизма, который, не допуская умозаключений, простирающихся за пределы опыта и наблюдения, ни в каком случае не может допустить таких выводов ума, которые диаметрально противоречат указаниям опыта.
На основании вышеприведённых соображений мы имеем полное право заключить, что как мировоззрение позитивистов, их способы исследования природы, так и выводы, делаемые ими, не могут считаться безусловно верными и непогрешимыми, ибо предметом их изучения служит не сама вещь, не самое явление природы, рассматриваемые в самом себе, а лишь одно впечатление, которое производит эта вещь на органы чувств. Изучая впечатления вместо самих предметов, позитивисты изучают нечто совершенно в природе не существующее и совершенно не схожее ни по своей природе, ни по своей сущности с действительно существующим предметом.
С этим обстоятельством, которого никогда позитивисты не принимали во внимание при своём исследовании природы, надо считаться гораздо серьёзнее, чем с психической несостоятельностью человека, чем с научными правильно построенными гипотезами и чем с галлюцинациями чувств. Если в припадке психического аффекта, какой-нибудь позитивист и составит нелепую теорию, то другие немедленно это заметят и исправят ошибку, а невозможность познания предметов в самом себе через непосредственный опыт есть болезнь повальная, против которой до сих пор позитивисты никаких мер не приняли, и которая с основания их науки вводила их в страшные заблуждения и продолжает это и в настоящее время, придавая всему позитивизму ненаучное и несерьёзное значение.
Второе возражение, которое мы обязаны представить, должно касаться вопроса о полноте позитивных знаний и достаточности объяснений, даваемых позитивизмом фактам и явлениям, добытым экспериментом. Отчасти вопрос этот выяснен предыдущим возражением. В нём мы видели наглядно ту крупную ошибку, в которую вдаются позитивисты при каждом своём опыте вследствие того, что не допускают простора мысли и останавливают ход всякого вывода в пределах опыта. Если бы не мысль была подчинена опыту, но опыт был бы подчинен выводам разума, то с изменением ролей обоих факторов знания, изменился бы и самый смысл эксперимента, а пределы познаваемого расширились бы сами собой естественным образом, сообразно развитию мысли. В этом случае позитивизм никогда не мог бы вдаться в столь грубую ошибку, чтобы принимать впечатление, производимое каким-нибудь предметом на органы чувств за самый предмет, рассматриваемый в самом себе.
