Синий осенний лист приобрел упругую гибкость и гладкий глянец. Он не завянет, пока будет жить в нем хотя бы малая капли вложенной Силы. Вот только… сердцевина приютила не Тьму и не Свет. Сумрак.
Колечко седого тумана, едва различимое магическим взором…
— Возьмите, — сказала я, протягивая старшему лист. — Это хороший оберег. Но если не нравится, тогда приходите ко мне в мастерскую, подберем что-нибудь другое.
Господин Юлессу серьезно посмотрел на меня.
— Спасибо, девочка, — сказал он. — Я возьму этот, если не возражаешь.
Я поняла, что он не сумел разглядеть начинку оберега. Даже магическое зрение, которому и учиться-то особенно не нужно, само приходит, было недоступно ему.
Я спросила, почему он, крепкий мужчина, не захотел стать воином или нданном. У него был ралинз, конечно же, как у всякого взрослого человека. Но совсем маленький, видно сразу, что без дела болтается. Видать, не требовалось хозяину даже положенное по закону право на легкую магию…
— Не всем мечами размахивать и магией распоряжаться, — ответил он с легкой улыбкой. — Кто-то же должен убирать улицы, верно?
— Никогда, — злобно проворчал Юлеська, брезгливо очищая прутиком ботинок от налипшей грязи, — никогда мусорщиком не стану! Уж лучше сразу сдохнуть…
Старший пожал плечами. Он-то как раз думал иначе. Но не спорить же с упрямым мальчишкой!
— Приберите лестницу до конца, — сказал нам Юлессу. — И можете отправляться по домам…
Я молча взялась за метлу.
Мимо нас прошел аль-нданн Баирну. Кивнул, отвечая на приветствие старшего. Верховный никогда не гнушался здороваться с теми, кто был неизмеримо ниже его самого. На меня с Юлеськой он даже не глянул. А что ему смотреть на нас? Я незаметно перевела дух. Вот и хорошо, что Баирну не стал на нас оглядываться. С ним как с молнией, не обогреешься, зато страху выше головы. Ушел к озеру, гулять по своему обыкновению, и ладно.
Я вернулась к своей метле. Уже сметала листья с последней ступеньки, радуясь, что скоро пойду домой. Но тут вдруг резко и сильно закружилась голова. Я еще успела прислониться к перилам… но метла уже валилась из рук, коленки не держали. Перед глазами все смерклось и пришло странное падающее чувство, будто лечу в бездонный колодец, и удержать меня некому.
Я очнулась почти сразу же. Огляделась. Никто не заметил моей слабости. Все так же мели опавшую листву работники, перекликаясь друг с другом. Вот только словно бы высветило весь мир алым Светом: листья из сиренево-серебристых стали алыми, багряными и золотыми, лестница укоротилась ступенек на десять, и вместо раннего утра вовсю палило полуденное солнце, слишком жаркое для середины осени. Что за наваждение? Снова сон из тех, какие я так не любила? Да с чего бы?
Я встала, дрожа от слабости и испуга. Но едва я сделала шаг, как боль пронзила затылок, словно дубинкой по голове саданули… Я сползла на ступеньку, прямо в оставшуюся после ночного дождя воду, влажные листья ткнулись в ладони…
Я пришла в себя на ступеньке, голова болела. Но никого со мной рядом не было, не заметили. Видно, обморок мой длился не больше минуты. Никто ничего не заметил. Я отряхнула платье, подобрала метлу и принялась за работу.
Вернувшись, я первым делом отправилась проверить, как там Матахри. Она лежала в постели, свернувшись в комок. Кажется, ее снова донимал жар… Я принесла ей кувшин с отваром, оставленным вчера Кеммой. Молча проследила, чтобы больная выпила всю порцию до донышка. И вдруг заметила, как почернели, почти обуглились ее руки. До самого локтя! Возле браслетов кожа сгорела до самого мяса. И на шее тоже. Светлые силы, вот это ужас!
— А это еще что такое? — спросила я испуганно.
Матахри скривилась и ничего не ответила.
— Ты спёрла что-то из мастерской! — внезапно догадалась я.
Но при ней ничего не было. Я согнала ее с кровати, перетряхнула постель, — ничего. Матахри смирно сидела на табурете и насмешливо щурилась на меня. Так она и расскажет мне, что украла и куда припрятала! Мне захотелось крепко стукнуть ее чем-нибудь тяжелым…
Я кинулась в мастерскую, осмотрела все готовые артефакты. То, что я саму Матахри с храмовой площади увела, еще не преступление. Это любой сделать мог безо всяких последствий, не зря ведь сказано было прилюдно насчет милосердия. А вот если по моему недосмотру ей в руки попало что-то по-настоящему мощное… За такое мне от Верховного достанется по самую шейку. Да что там мне, всему городу беды не вышло бы! Матахри такая, случая напакостить не упустит. Но нет, все было на месте. Только над папиным фламом вроде мерцало что-то… словно мутный след грязного пальца на начищенном хрустальном бокале. Совсем пленная дорей-нданна умом тронулась! Хвататься за артефакт неродной Силы…
Я вернулась и увидела усмешку на губах пленницы.
— Больно? — спросила я первое, что пришло в голову.
Она пожала плечами. Как будто такие ожоги могут не болеть вовсе. Магические раны полагалось лечить заговоренными травами. У меня был настоян отвар… всегда про запас держу. Мало ли, вдруг самой когда понадобится. Изначальные Силы это вам не детские игрушки. И голову оторвать могут, если вдруг что. Правда, если голову, то трaвы тогда навряд ли помогут. Но ожоги исцелить без посторонней помощи, — отчего бы и нет…
Я принесла кувшин, стала готовить примочки.
— Зачем ты со мной возишься, девочка? — вдруг спросила Матахри. — Не понимаю я тебя! Зачем?
— Затем, что изначальный Свет ничего не значит без Света в душе, — повторила я давешние слова Кеммы, прикладывая к ожогам повязки. — Терпи…
Чуть погодя пришел в мастерскую аль-воин Амельсу. Рассматривал кинжалы, примеривался к ним. Я следила.
— Мастер Амельсу, — сказала я, — научи меня фламом владеть!
— На что тебе? — удивился он.
— Надо.
— Да ты его поднять даже не сможешь!
— Смогу, — сказала я. — Смотри…
Беру в руки папин флам, показываю. Не зря Верховный мучил меня, удалось самостоятельно морок преодолеть. Меч покорился мне, я это чувствовала…
— Молоде-ец, — удивленно выговорил аль-воин.
От дверей донесся ехидный смешок. Мы обернулись одновременно. На пороге стояла Матахри, придерживаясь рукой за косяк. Страшные ожоги начали подживать, но выглядела пленная дорей-нданна ужасно. Ни дать ни взять, поджаривал кто на огне да спугнули его, не дали довершить черное дело.
— Возьми ее в ученицы, малыш, не пожалеешь.
— Я тебе не малыш, ты! — выговорил, свирепея, аль-воин. — Придержи язык!
— Я старше тебя раз в тридцать, дружок, — усмехнулась Матахри, усаживаясь прямо на порог, стоять долго она не смогла бы. — А девочка хороша, можешь мне поверить. Тогда, в Ясном, она едва меня не угробила. Фламом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
