Все же шантаж? Или какая-то особо крупная взятка?
Или, черт его побери, здесь действительно замешан колдун и его колдовство? Может, и не по своей воле Шалюков сорвался в дорогу на ночь глядя? Помнилось Дмитрию что-то такое, будто колдуны способны здорово голову заморочить. Насколько сильно, он, правда, не знал, но… как ни странно, этот вариант выглядел самым правдоподобным. Потому что все, что успел охотник узнать о проверяющем, вопило о его крайней осторожности, и тут вдруг — такой риск.
Но как минимум один конкретный вопрос к начальнику прииска у него появился.
Анна же шла рядом с хмурым и сосредоточенным охотником и чувствовала себя все более неуютно и глупо. Ну вот кой черт ее дернул насмешничать? Понятно же, что защищать ее от грубиянов он ринулся без всякой задней мысли, исключительно от офицерского благородства, потому что рядом с ним оскорбили женщину. Откуда ему знать, что сама бы она управилась еще быстрее, рука у нее тяжелая, а сломанный нос объясняет этим людям все гораздо доходчивей, чем даже револьвер у пуза.
За нее в самом деле впервые вот так вступились. Не потому, что местные были хуже или трусливее, просто они ее знали и хорошо помнили, как уже лет в десять Анька-сорванец решительно отстаивала собственную самостоятельность, с мальчишками дралась… Отстояла. Привыкли. А он — нет, и сейчас, а не десять лет назад, это было совсем не обидно, вовсе даже наоборот, приятно. Она уже настроилась бить рожи, и тут вдруг — он со своими револьверами и широкой прямой спиной, и внутри что-то сладко екнуло.
Могла бы и промолчать из ответной вежливости. Могла. Но — не сдержалась.
Слишком забавно он ворчал по поводу ее штанов. Слишком заметно было, как старается быть мягче и подбирать слова, чтобы случайно не обидеть и не задеть юную эмансипированную особу в ее лице. И ведь совсем не подумал, что она, может, ближе к тем, чья военная форма не вызывала в нем протеста. Хмурился, терялся, неловко же — с приличной девушкой такое обсуждать.
И вот этого человека она вчера приняла за без малого разбойника. Вот что значит — опрометчиво судить по наружности. Ну какой из него разбойник? Он и на охотника за головами-то не похож, уж слишком порядочный. Даже не верится, что он может хладнокровно отрезать человеку голову и в мешке отвезти ее полиции.
А она его обидела за просто так и посмеялась еще. Верно Гнат Сергеич говорил, что такта и чуткости в ней как в ржавом колуне… Точно ведь обиделся. Хмурится, молчит, в ее сторону не смотрит.
Пока дошли до здания управления, Анна твердо пообещала себе продолжить этот разговор, объясниться и еще раз попросить прощения, потому что виновата же, куда деваться. Не сейчас, а позже, когда поедут домой.
С таким принятым решением на душе стало спокойнее. А значит, оно было правильным.
Глава 6. Открытый простор
— Драгоценная Анна Павловна, вы ли это, — разулыбался Старицкий, когда через порог его кабинета шагнула градоначальница, поднялся из-за стола и двинулся навстречу, чтобы поцеловать руку, но тут же заметно поскучнел, когда следом за ней вошел, поморщившись и запоздало сняв шляпу, спутник. — А вы… Косоруков, так? С миноноски, — он странно дернул нижней губой, как будто хотел скривиться, но одернул себя. — Чем обязан? Анна Павловна?..
Руку девушке он все же поцеловал, а вернее — воздух над ней, и после небольшой заминки протянул ладонь Косорукову. Тот ответил на рукопожатие, приятно удивившись его крепости: Старицкий производил впечатление мягкотелого хлыща, но, кажется, это было видимостью.
— Госпожа Набель здесь из-за меня, — заговорил Дмитрий. — Я хотел с вами поговорить, а она любезно согласилась сопроводить и составить протекцию.
— О чем? — искренне удивился тот, но быстро взял себя в руки и предложил: — Присаживайтесь, что мы стоим. Велеть подать чаю?
Оба гостя одновременно отказались, и охотник заговорил:
— Я расследую убийство казначейского проверяющего Шалюкова.
— Убийство? — изумился Старицкий и перевел вопросительный взгляд на Анну. — Но ведь его упыри задрали…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Та лишь пожала плечами, а ответил снова Косоруков:
— Упыри подрали тело, но Шалюкова застрелили.
— Вот это да… И, стало быть, ни на какой миноноске вы не служили? Раз прибыли сюда отнюдь не в гости к почтенному трактирщику. Нехорошо обманывать, господин сыщик, — попенял он.
— Я вам ни слова не говорил про свою службу, — педантично поправил Дмитрий. Собеседник хмыкнул, поджав губы, а охотник продолжил: — Так вы согласны отвечать на вопросы?
— Да, но… — после короткой паузы заговорил Старицкий, бросив неодобрительный взгляд на Анну. — Не представляю, чем я вообще могу помочь. При чем тут я?
— Как минимум свой последний день жизни он провел в вашем обществе.
— Ну… хорошо, спрашивайте. Только… У вас же есть официальные полномочия для этого расследования?
— Разумеется.
— Сергей Сергеич, не тяните мамонта за хвост, — недовольно вмешалась Анна. — Все документы в порядке, а нет — так я хоть сейчас любой составлю.
— Нет-нет, что вы, драгоценная Анна Павловна, как бы я посмел усомниться? — признавая собственное поражение, вскинул он ладони. — Просто должен же быть порядок, верно? Спрашивайте, как вас…
— Дмитрий Михайлович, — невозмутимо ответил охотник. И принялся задавать вопросы.
Но ничего нового этот разговор не дал. Проверяющего Старицкий знал плохо и общался с ним только по делу. Насчет взяток не сознался, тут и присутствие Набель не помогло, а может, наоборот, помешало, но эта маленькая ложь не влияла на общую картину. Шалюков в свой последний день показался управляющему рассеянным и словно бы слегка не в себе, но лезть в душу он не стал и выяснять подробности — тоже. Не стал и настаивать на ночевке проверяющего на прииске, когда тот поздно вечером засобирался в город. Удивился, конечно, такой внезапной рисковости, но Шалюков вполне отдавал отчет своим действиям, был взрослым и вполне самостоятельным человеком, и у Старицкого не было никаких причин усомниться в этом. Да и как его удержать, запереть, что ли?
Ни о каких запланированных встречах Шалюков не говорил, он вообще никогда не делился личным. В последний вечер был непривычно суетлив и поспешен, но управляющий не обратил на это внимания. Насчет денег при себе — не знал, но какая-то сумма наверняка имелась. Бумаги все точно были, но Старицкий даже предположить не мог, кому могла понадобиться эта отчетность.
Слухам о пропаже старателей он советовал не верить — народец гнилой, эти соврут — недорого возьмут. Сбегают, да, случается. Работа трудная, выматывает, не всякий выдержит и не всякий работать хочет.
В общем, эти полчаса Косоруков признал для себя потраченными напрасно. После этого он, конечно, выходил из здания управления прииском в еще худшем настроении, чем входил — раздосадованный и недовольный. Анна тоже хмурилась, перебирала состоявшийся разговор по фразе и безрезультатно пыталась придумать другие вопросы, способные подтолкнуть их расследование в нужную сторону. Она уже вполне уверенно считала, что следствие они ведут вдвоем.
В молчании они забрали лошадей из небольшой местной конюшни. На прииске использовали в основном мамонтов, и те не простаивали днями, а таскали тяжелые груженые телеги. Лошадей имелось всего три на случай какой-то срочной надобности, была и пара телег. Точнее, четыре лошади: за минувшее время добавился еще один обитатель, очевидно принадлежавший управляющему — рослый и статный гнедой красавец, не чета простым рабочим клячам.
На выезде с огороженной территории прииска их никто не задерживал. Охранники махнули на прощание и тем ограничились, досматривать вещи никто не стал. То ли благодаря общему доверию к Анне, то ли просто не видели причины.
— Почему-то мне кажется, что он или умолчал о чем-то, или вовсе соврал, — градоначальница первой нарушила молчание, когда прииск скрылся за склоном холма. — Но я могу быть предвзята.
