— И что тебе это дает? — Теперь в голосе Валенте звучала озлобленность. Его обычно мертвенно-бледные щеки горели. — Что тебе дает твое дурацкое частное решение? Это все равно что сказать: «Зарплаты мне на жизнь не хватает, но, гляди-ка, сегодня утром я нашел пару центов». На хрена тебе частное решение, подходящее только к Земле? Это идиотизм!
— Скажи-ка мне одну вещь, — спокойно улыбнулась Элиса. — Почему, когда тебе нечего сказать, ты сразу переходишь к оскорблениям?
Последовало молчание.
Элиса наслаждалась видом Валенте. Она подумала, что в мире отношений с ближними он, может, и хитрая змея, но в мире физики она — настоящая акула и готова ему это доказать. Она понимала, что ее знания далеки от совершенства (она была всего лишь ученицей), но понимала также, что никто не победит ее в этой сфере простыми оскорблениями.
— Ясное дело, что я могу доказать, — пробормотал Валенте. — Более того, доказательство скоро будет налицо. До конца курса осталась всего неделя. В следующую субботу состоится международная встреча специалистов, приедут Хокинг, Виттен, Зильберг… Ну, и Бланес, конечно, тоже. Ходят слухи, что состоится что-то вроде покаяния в отношении «теории секвойи»: где мы ошиблись, почему… А до этого мы сдадим свои работы. И посмотрим, кто из нас двоих ошибается.
— Хорошо, — согласилась она.
— Давай поспорим, — предложил он, вновь улыбаясь. — Если твое частное решение приемлемо, я сделаю все, что ты скажешь. Например, откажусь от намерения уехать работать с Бланесом и уступлю это место тебе, если, конечно, Бланес выберет меня. Или сможешь приказать мне сделать что-нибудь еще. Все, что хочешь, все равно что — я все сделаю. Но если выиграю я, то есть если твое частное решение с переменной ни черта не решает, приказывать буду я. А ты будешь выполнять. Что бы я ни приказал.
— Такое пари я не принимаю, — сказала Элиса.
— Почему же?
— У меня нет ни малейшего желания тебе приказывать.
— Ты очень ошибаешься.
Валенте нажал несколько клавиш, и уравнения сменились картинками.
После холодной страницы с цифрами их вид шокировал так же, как контраст между картиной с обнаженной женщиной и портретами известных физиков. Они сменяли друг дружку сами по себе, без вмешательства со стороны Валенте, который повернулся к ней и, улыбаясь, изучал ее реакцию.
— Очень интересные фотографии хранятся в твоих секретных файлах… И чаты, в которых ты участвуешь…
Элиса не могла вымолвить ни слова. Это вмешательство в ее личную жизнь казалось ей неслыханным, но то, что он еще и показывал ей это, было еще более унизительным.
Будь очень осторожна с Риком.
— Пойми меня правильно, — сказал Валенте, в то время как целый год ее интимной жизни проплывал на экране, словно цепочка грязного нижнего белья. — Твои способы оторваться после книжек меня мало волнуют. Скажем прямо: на твои оргазмы в одиночку мне плевать с высокой башни. Я тоже собираю такие фотографии. Даже иногда сам их снимаю. И фильмы тоже. Видела в той комнате мою студию? У меня есть подружки, девчонки, которые делают что угодно… Но пока мне не попадался никто, кто разделял бы… О, это классная фотка, — указал он.
Элиса отвела глаза.
Будь очень осторожна.
— Кто разделял бы страсть к крайностям, я хотел сказать, — закончил он и убрал с экрана фотографии еще одним нажатием клавиши. Снова появились уравнения. — Вот оно, я нашел в тебе родственную душу по нездоровой тяге к запретному, что, в общем, радует, потому что я уже, честно говоря, думал, что тебе нравится только выпендриваться перед Бланесом, как глупой маленькой девчонке. Я просто хотел, чтобы ты знала, что ошибаешься: тебе определенно есть что мне приказать. Например, чтобы я не совал нос в твою жизнь. Или никому не говорил, как это сделать.
«Кто он? — мелькнуло у нее в голове. — Что он за чудовище?» Она взглянула на его угловатое лицо, белое, как раскрашенный череп, с женственным носом и губами и глубокими, как целые миры, глазами цвета джунглей, скрытыми под ломкими соломенными волосами. Единственное, что она в данный момент ощущала по отношению к Валенте, было отвращение. И вдруг она поняла, что преодолела наваждение одного из проявлений его волшебной силы: она уже могла реагировать на его слова.
— Так что, согласна? — спросил он. — Твое повиновение против моего?
— Согласна.
Она заметила, что Валенте такого ответа не ожидал.
— Предупреждаю, я говорю серьезно.
— Ты мне уже это продемонстрировал. Я тоже.
Теперь, казалось, колебался он.
— Ты правда думаешь, что твое частное решение верно?
— Оно верно. — Элиса поджала губы. — И я уже придумала пару вещей, которые прикажу тебе выполнить.
— Можно поинтересоваться, какие?
Элиса покачала головой. Внезапно ей показалось, что она что-то поняла. Она медленно поднялась, не сводя с него взгляда.
— Ты предупредил меня о слежке не для того, чтобы мне помочь, — сказала она. — Ты сделал это, чтобы мне навредить. Но я еще не понимаю, каким образом…
Рик Валенте тут же повторил ее действия: он встал. Она заметила, что они почти одного роста. Они посмотрели друг другу в глаза.
— Раз уж ты завела об этом разговор, — ответил он, — признаюсь, что соврал: я не думаю, что это именно «слежка». Опросники, расспросы членов семьи… Все это понятно. Речь идет не столько о том, чтобы за нами следить для того, чтобы узнать, что мы делаем, а о том, чтобы нас изучить и узнать поближе. Они тайно ведут отбор. Хотят выбрать одного из нас для участия в чем-то… Еще не знаю в чем, но, судя по развернутой ими деятельности, это что-то очень важное и необычное. В таких случаях, если даешь им заподозрить, что знаешь, что за тобой следят, то вылетаешь из отборочного процесса автоматически.
— Поэтому ты выбросил в мусорник мой мобильник, — прошептала она, наконец понимая, в чем дело.
— Не думаю, что эта мелочь все решит, но да, возможно, они будут тобой недовольны. Может, подумали, что ты хочешь что-то скрыть, и уже исключили тебя…
От этих слов Элиса почти успокоилась. Теперь я знаю истинные причины твоих действий.
Но она ошибалась: желание убрать ее с пути, ведущего к Бланесу, было для него не единственным. В этом она убедилась, увидев, как он без предупреждения поднял руку и протянул свои тонкие пальцы к ее груди.
Все ее естество побуждало ее отпрянуть. Но она этого не сделала. И Валенте ее не коснулся: его рука скользнула в воздухе в нескольких миллиметрах от ее майки и спустилась к бедру, как бы описывая контур ее тела. На протяжении тех секунд, которые длилось это призрачное прикосновение, Элиса не дышала.
— Мои приказы будут непростыми, — сказал он, — но интересными.
— Горю желанием их услышать. — Она взяла свою кофту. — Мне уже можно идти?
— Я тебя проведу.
— Спасибо, я сама найду дорогу.
Спуск по лестнице под звуки старческого голоса, со стоном произносящего что-то наподобие «Иштар», был напряженным и мрачным. Выйдя на улицу, Элиса остановилась, чтобы глотнуть воздух полным ртом.
А потом посмотрела на мир как в первый раз, словно в этот миг она только что родилась здесь, среди городских теней.
10
Время — странная штука.
Главная причина его странности в том, насколько близко оно нам знакомо. Ни дня не проходит, чтобы мы не обращали на него внимание. Мы его измеряем, но не можем увидеть. Оно столь же неуловимо, как душа, но при этом речь идет о физическом явлении, универсальном и доказуемом. Святой Августин подытожил эти противоречия в одной фразе: «Si non rogas, intelligo» («Я понимаю, что это, если ты об этом не спрашиваешь»).
На эту тему спорили ученые и философы и не смогли прийти к согласию. И все потому, что в зависимости от того, как мы его изучаем, и даже от того, как мы его ощущаем, кажется, что время принимает совсем другой облик. Для физика секунда — это точный интервал, равный 9 192 631 770 периодам излучения атома цезия. Для астронома секунда может быть равна единице, разделенной на 31556925,97474, то есть на время поворота Земли на триста шестьдесят градусов, иными словами, на тропический год. Но, как знают все ждущие прихода врача, который должен сообщить, успешно ли прошла жизненно важная операция у любимого человека, цезиевая или астрономическая секунда не всегда равны одной секунде. В нашем мозгу секунды могут тянуться нестерпимо медленно.
Идея о субъективном ходе времени была не чужда самой древней науке и философии. Древние мудрецы легко соглашались с предположением о том, что психологическое время меняется в зависимости от человека, и тем не менее были уверены в том, что физическое время едино и неизменно для всех наблюдателей.
