В дверях появилась молодая женщина с ребенком. Пунит вскочил обрадованный ее появлением и накинулся на ребенка. Это была девочка лет трех с торчащими ежиком короткими волосиками и с намалеванными черной обводкой глазами. Какой ужас. Не ребенок, а чертенок, сбежавший из ада. И еще моя мама всегда говорит, что все дети всегда красивые, не бывает страшных, потому что их красит молодость. Какой же безобразиной вырастет тогда эта, если она сейчас «очаровашка»?
– Наташа, – запрыгал вокруг пришедших Пунит, играясь с девчонкой, – это наша соседка. Она пришла посмотреть на тебя. Поздоровайся с ней.
– Намасте.
Особа покачала удивленно головой и тихонько проурчала в сторону Шанты свои замечания. Я уловила лишь пару слов, из чего сделала вывод, что «девушка очень белая – такие разве бывают?».
Потом она оставила дочку под нашим общим присмотром, уже разнаряженную для выставки, не то что для прогулок, и ушла, долго оглядываясь на меня и обводя взглядом с головы до ног. Покачивала головой и шевелила губами.
– Тебе нравится? – показал на ребенка Пунит, когда девчонка весело пищала под его щекотанье на кровати, – красивая, правда?
Я пожала плечами: уж очень не хотелось врать в этот момент.
– Мне она очень нравится, – засмеялся он. – И я хочу такую же от тебя. Согласна?
Я поморщилась:
– Не сразу же…
– Да, мы договорились: через два года, как институт свой закончишь.
Мурашки пробежали по коже. Не хочу я детей. Не созрела еще. И чего ему вдруг так быстро дети понадобились? Вот и первый минус замужества. Поторопилась я, видать, с решением. Вздохнула и успокоилась: это еще не скоро. Что будет потом, потом и подумаю.
Мы все-таки встали выходить.
Погода пасмурно серела и я не взяла с собой солнцезащитные очки. Мы спустились во двор и минуя баньяновое дерево, еще молоденькое: тонкий ствол – всего в два обхвата и тонкие редкие лианы, но и с ним мне хотелось сфоткаться, у нас ведь такие не растут, – вышли на улицу, где напротив другого дома припарковалась тесная старенькая Марути. Белая, с царапинами. Напоминала заношеную Ладу.
Меня усадили в середину на заднее сиденье. Туда же Пунит с сестрой и ребенком. Амит – наш водитель. Ашвани с ним впереди. Родители помахали нам с балкона. И мы тронулись.
Миновали вонючую реку. Я снова задержала дыхание, чтобы не сильно насыщаться зловонными парами. Притормозили у великанской скульптуры бога-обезьяны. Красный, с синими кулаками.
– Смотри, Хануман! – толконула меня в бок Мини (это имечко я уловила от ее матери, когда та предлагала дочери роти). – Мы его уважаем.
– Да, – улыбнулся Пунит, поддакивая. – Он нам силу дает, – и напряг бицепсы.
– Может отановимся? Я хочу фото с ним! – обрадовалась я редкому интересному кадру.
– Сейчас неудобно тут останавливаться. Движение в другую сторону. Потом. На обратном пути, – пообещал Ашвани и я только оглянулась, провожая взглядом удаляющуюся фигуру великана.
Покрапал дождь. Все сильнее и крупнее становились капли, вытираемые дворниками на лобовом стекле. Я напряглась: в салоне зашептались по поводу сомнений: Может вернуться? Погода испортилась. Плохо смотреть. Но сейчас июль – сезон муссонов. Никогда не угадаешь, в какой день устроить прогулку…
– Наверно придется повернуть назад, – предложил мне грустно Пунит.
Я испугалась:
– Нет, не надо.
– Но мы все промокнем, – вставила Мини.
– Я не боюсь… – надеялась, что сработает. И сработало.
– Ну ладно, – решил Ашвани, – если Наташа хочет. Можно. Нам-то не привыкать.
Можно подумать, что я дождей никогда не видела. У нас в средней полосе как зарядит, так на поллета. Жара и купания на пруду коту под хвост. А уж что говорить про омерзительные осенние ливни или бесконечную промозглую изморось. Тут хотя бы жарко.
Мы выехали на широкое шоссе. Навстречу появилась серебристая обкатая Мазда, битком набитая парнями. Притормозили. Те и мы. Через приоткрытое окно перекричались.
– Все, выходи, – скомандовал Пунит.
– Куда? – не поняла я.
– Пересаживаться будем в ту машину. Она лучше.
– Это наши друзья, – пояснил Ашвани.
Мы вышли и быстро перебежали к другому авто. Те парни, боясь замокнуть и попасть под машины, не успели даже изучить меня. Только оказавшись укрытые в салоне выглядывали с любопытством.
Новая машина и прямь намного оказалась удобнее и просторнее. Даже не трясло и на серединке, куда меня усадили, не было прорехи, что впивалась в ягодицы и бедра – сплошное сиденье.
Мы плавно покатили дальше, сворачивая и минуя ворота с надписью «Гита калони».
Я даже не представляла, что они мне покажут. В принципе кое-что в Дели я уже видела с Виджендрой в апреле. И даже думала, что все посмотрели. Но Ароры обещали мне показать такое, что обычный турист не увидит. И очень скоро мы остановились, как мне показалось, на окраине. Среди трущоб и пустырей. Но здесь толклось много народу, долетала сакральная музыка и звон колоколов.
– Кали мандир, – кинул Пунит и, закрыв веки и сложив молитвенно ладони, пошептал молитву или просьбу. Когда закончил, махнул мне на обувь: – Разувайся в машине и пошли.
– А меня пустят? – я много слышала, что иностранцев не жалуют в индуистских храмах и могут даже не пустить: раз не родился индусом, им и не станешь.
– Ты с нами. Пустят.
Пунит сам стягивал с себя массивные адидасовские кроссовки и носки с дырявыми пальцами, а в апреле нормальные были, видать заносил. Я последовала его примеру и разулась. Мы вылезли двоем из машины прямо на землистую разжижженную дорогу. Теплый дождь полил на глаза, цеплялся в бровях, лез в ноздри. Мы фыркали и устремлялись дальше. я думала, что Пунит возьмет меня за руку и поведет за собой. Но он отстранился, как чужой и старался держаться чуть подальше впереди. Неужели стесняется? Как мой папашка. Он всегда бежал впереди, оставляя маму и нас позади, стыдясь, что идет с семьей. История повторяется?
Я закусила губу: все меньше и меньше остается от сказки. Посмотрим, что дальше.
Босыми ногами я наступала в почти горячие лужи и боялась напороться на осколки, палки или острые камушки. Битые стекла валялись повсюду. Пунит ступал уверенно. И я брала пример с него. Даст бог не обрежусь. Но еще больше опасного мусора, шпионски прячущегося в разрыхленной дождем мягкой земле, я боялась заразы. Как знать, что за микробы тут водятся. Пришлось повторять то и дело симоронское заклинание: «Заразы нет. И меня тут тоже нет». Мозг немного поверил и страх улетучился.
Мои брючины замокли, на них налипла грязь, когда мы подошли к настилу из белой плитки. Дорога вела к навесам, где в два ряда продавались жертвенные соцветия и свечные огарки.
Нас тут же догнали остальные и я с изумлением обнаружила, что ни Мини, ни Амит с Ашвани, ни даже ребенок не разуты. От машины они пришли сюда как нормальные и только тут ставили шлепки на специально предназначенные полки.
– Оставайся пока с ними, – наконец заметил меня Пунит и крикнул своим: – не отходите от нее.
Умчался. Меня оцепили плотным кольцом.
– Возьми ее за руку, – дала мне детскую ручонку Мини и повернулась к брату. Амит шикал на любопытных полуголых подростков, которые норовились протиснуть руки сквозь кольцо и потрогать меня.
Девчонка с любопытством ребенка взирала на меня вытаращеными глазами. Я улыбнулась и подмигнула ей. Она засмеялась и опустила голову. Через секунду снова приподняла и, поймав мой взгляд, опять стеснительно засмеялась и спрятала глаза. так мы с ней и подружились, играя в прятки на одном месте.
– А она быстро нашла язык с ребенком, – пошутила Мини громко, чтобы и я услышала.
Амит подмигнул мне:
– Ничего… – дальше я не разобрала и переспросила. Он повторил, но и на этот раз бесполезно.
– Нет, не понимаю, – виновато улыбнулась.
– Окей, кои бат нахи, (ладно, ничего), – махнул он и снова отшугнул стаю любопытных. Те озлобленно оскалились на него и пригрозили. Тогда на них прикрикнул Ашвани и те разбежались.
Появился Пунит. Предплечье перевязано ритуальным обручем, на лбу уже желтеет пятно тики, в руках держит миски с цветами и огарками воска. Глаза затуманены религиозным фанатизмом, взгляд сосредоточенный на чем-то глубинном, не из мира сего. Я не могла оторвать глаз от Пунита. Он предстал мне совсем в ином виде. Выходец из глубины веков, когда индийскую землю еще овевал пепел от людских жертвоприношений. Настоящий жрец, без привязанностей и сожалений. Такой не задумываясь положит под нож и мать, и сестру, и любимую, если ему суждено вообще полюбить кого, по первому требованию сурового и безжалостного божества.
Я содрогнулась. Что же за человек такой Пунит? Принц или хладнокровный жрец? Фанатик. Я видела вчера, с какой требовательностью меня попросили выйти из комнаты, чтобы Пунит мог совершить пуджу – молитвенный обряд. Одетый в дхоти, с голым торсом и зачесаннными назад сырыми после омовения волосами, он напоминал мне брахминов из фильма про великого Ашоку, императора Калинги, распространившего буддизм от моря до моря. Но сегодня, в храмовой среде Пунит смотрелся еще рельефнее. Арабский нос, густые черные брови, как хвосты соболя, большие колкие глазищи, в которых прыгают огни храмовых свечей. Красив как языческий бог. И грозен.
