прислушался. В нервном возбуждении он начал ходить по комнате пока не ткнулся ногой во что-то на полу. Под стенкой лежал его рюкзак с вещами. Только теперь Матвей понял какой подвох устроили ему хозяева: всё было точь-в-точь как в той комнате где осталась Маргарита. Такая же кровать и точно такая же еда. Он с силой стал колотить в дверь и кричать:
– Откройте дверь! Откройте дверь!
Крепко сжимая кулаки, Матвей метался по комнате сам не свой. Он снова и снова подбегал к двери и колотил, что было мочи, но никто ему не отвечал. Ничего не оставалось делать, как подчиниться обстоятельствам. Матвей решил для себя твёрдо – надо отдохнуть и набраться сил для завтрашнего дня. Он окинул жалкий ужин, посмотрел на кровать с разбитым матрацем, который должен был бы служить ему постелью, и нервно рассмеялся.
Глава девятая
Мучительная ночь
Немного успокоившись, Матвей осмотрел комнату, в которую его заманили. Она оказалась не слишком привлекательной. Повсюду слоем лежала пыль, углы затянуты паутиной. Небольшие оконца под самым потолком пропускали мало света. Унылая обстановка. Не раздеваясь, молодой человек прилёг на кровать. Настроение было отвратительное. Давно он не испытывал чувства беспомощности. Что-то знакомое было лет десять назад. В интернат приехали отец и мать. Они решили проведать его, но почему-то ночью. Матвей на всю жизнь запомнил их приезд и последовавшие после него события.
Его разбудила ночная нянечка тётя Дуся. К воспитателям, учителям и даже другим няням обращались по имени отчеству, а к ней – тётя Дуся. Весила тётя Дуся за сто пятьдесят кило, ходила медленно и обязательно строго отчитывала интернатовца, если по его вине, ей приходилось вставать и куда-то идти.
Матвей смутно разобрал о чём она говорила. Накинул рубашку, влез в брюки и вышел во двор. Там его ждали мать с отцом. Матвей не помнил отца, тот с ними не жил, но он сразу догадался – это он, и потому чувствовал себя как не в своей тарелке.
Сентябрьская удушливая ночь раскинулась, глубоким звёздным небом над полями и садами Кубани. В совхозе «Сад-гигант» с августа кипела уборочная страда. Продлится она до поздней осени. На сбор яблок привлекали и воспитанников школы-интерната. Больше тысячи интернатовцев на двух десятках автобусов каждый день, после уроков, выезжали в сады собирать урожай.
Матвей, скрестив руки, сидел на лавочке и сильно болтал ногой.
– Ну, что ты так ногой мотыляешь? – сокрушалась мать. – Мы в гости к тебе приехали. Вот папа заехал в кои веки. Конфеты привёз, а ты сидишь и мотыляешь ногой, слова не скажешь.
Подчиняясь просьбам матери Матвей переставал мотылять ногой, и тогда к нему подступал сон: он начинал потирать себя по плечам и громко зевать.
– Ну, что ты всё зеваешь? – снова обижалась мать. – Скажи хоть слово. Как у тебя дела в школе?
– Нормально, – сквозь зевоту протянул Матвей. – Я спать хочу.
– Спасть он хочет! – разозлилась мать. – Я к нему через весь город еду, а он спать хочет!
– Лен, и правда, – заступился за сына отец, – за полночь на дворе. Ему давно спать пора. Пойдём и мы.
– Куда пойдём? – вспылила мать. – Пусть посидит с нами хоть чуть-чуть. Я сына целый месяц не видела.
– Ма, пойду я, – Матвей на покачивающихся ногах встал, и снова зевота прервала его речь.
– Иди с глаз моих долой, – в истерике выкрикнула мать и разрыдалась.
– Чего ты, ма? Целый день уроки, – мямлил в оправдание Матвей, но не спешил уходить. – Мы в совхозе работаем. Потом самоподготовка. Устаём очень. Выспаться надо. Завтра опять на уборку.
– Лена, успокойся, – обнимая за плечи, попытался успокоить бывшую супругу отец. – Парню и правда, надо отдыхать.
– А я, значит, целый день работала, потом приехала через весь город к нему, неблагодарному, двужильная, да? – кричала мать и, обливаясь слезами, сникла на спинку лавочки.
Повсеместно стрекотали цикады. На остановке хлопнули двери последнего автобуса, отправляющегося в город. В свете луны, озираясь по сторонам, прошёл мимо интернатовский пёс по кличке «Собака».
– Собака тоже не спит, – хотел пошутить отец, но не вышло.
Пёс, услышав свою кличку, повёл головой и медленно направился к ним.
– Зачем ты его позвал? – полусонным голосом сказал Матвей и прикрикнул на пса. – Пошёл отсюда!
– Я не звал его, – оправдался отец, наблюдая, как животное послушно развернулось и поплелось прочь.
– Собака – это его так зовут, – пояснил сын, а пёс, услышав свою кличку, снова развернулся и стал приближаться. – Пошёл, говорю!
– Странно, – задумчиво произнёс отец, пока пёс замер на полушаге, не понимая – так ему подходить или убираться? – Но и логично – собака, оно и есть собака, – и с этими словами мужчины, пёс снова стал подходить к лавочке, но его уже никто не выпроводил. Отец и сын равнодушно смотрели на собаку.
– Ой! Что это холодное!? – испуганно вскрикнула мать.
– Лена! Тише, – призвал отец. – Это собака.
– Какая ещё собака?!
– Обычная собака, – заплетающимся языком произнёс Матвей.
– Вы оба издеваетесь надо мной? – вспылила мать, схватила сумочку и быстрыми шагами стала удаляться.
– Ладно, сын, – сказал на прощание отец. – Бывай. – И пошёл догонять бывшую супругу.
Матвей ещё немного посидел и отправился в спальню.
Эти воспоминания навеяли новый приступ тоски и, тяжело вздохнув, Матвей перевернулся на бок. Он и правда, тогда хотел спать.
«Что можно было от меня требовать? – и сейчас, много лет спустя, объяснял своё желание выспаться, молодой человек. – За что она меня так?»
После визита родителей прошёл месяц. Матвей уже и забыл об этом. Как-то утром в спальню к мальчишкам вбежал Парамон и громко объявил.
– Всем встать и слушать меня! После зарядки умываться, одеваться и на линейку.
Ребята недовольно загалдели. Линейка перед завтраком – это плохой знак. Верный признак – кто-то останется без еды, а то и весь класс.
У центрального входа в школьный корпус собралась вся школа. Ждали директора, Валентину Васильевну Денисенко. Неожиданно во двор въехала серая «Волга», и оттуда вышла директор. Она коротко переговорила с кем-то сидящим внутри и «Волга», развернувшись, укатила.
– Ух, ты! – воскликнул кто-то из толпы и тут же заработал звонкую затрещину.
Строй замер. Директор не спешила подходить. Улыбающейся физиономией она издали осматривала всех. К ней подскочил Парамон и они стали что-то обсуждать. Директор протянула ему газету. Парамон только взглянул на то, во что тыкала пальцем-колбаской Валентина Васильевна, и, ехидно заулыбавшись, стал осматривать строй, выискивая жертву. По тому, как скакали его глаза по строю, интернатовцы переглядывались, стараясь угадать, на кого падёт выбор. Наконец директор и Парамон подошли к
