– Хорошо, я лично расспрошу соседей, – сказал Вернер Мейер.
– Ты вот что еще сделай. Разузнай, не видел ли кто из соседей перед убийством поблизости полицейского. Только, ради всего святого, аккуратно, обиняками… Не дай Бог кто вообразит, что мы подозреваем одного из своих!
– Не стоит зацикливаться на том, что он был в полицейской форме, – сказала Мария. – Возможно, он просто показывает удостоверение уголовного розыска или полицейскую бляху.
– Верно, – кивнул Фабель. – На самом деле мы даже не уверены в том, что он выдает себя за представителя закона. Это гипотеза. Но форма давала бы ему такой козырь, что этот вариант нужно отработать до упора.
После ухода Вернера Мейера и Марии Клее Фабель попытался дозвониться до Махмуда. Назревала настоящая война между бандами, и Махмуд, выполняя его поручение, мог ненароком угодить на передовую.
В трубке звучали длинные гудки. Затем включилась служба приема сообщений.
– Это Йен. Обязательно позвоните мне. И забудьте про то, о чем мы говорили, просьба отменяется, – сказал Фабель и повесил трубку.
Четверг, 5 июня, 10.00. Куксхавенская городская больница
То, как полицейская форма сидела на Максе Зюльберге, было совершенным безобразием. Впрочем, все двадцать пять лет, что он служил в нижнесаксонской полиции – преимущественно в Куксхавене, мундир всегда сидел на нем как-то не так. Сперва Зюльберг был тощим перхастым юношей – и мундир висел на нем как на вешалке; потом как-то сразу, без промежуточной стадии, превратился в жирного перхастого немолодого пузана – и в форме казался еще более бесформенным, чем в штатском платье. Сегодня горчично-желтая сорочка с короткими рукавами почти лопалась на его талии, а на груди и спине висела складками. Словом, Зюльберг в качестве мальчика для битья мог бы служить находкой для любого начальника. Однако две звездочки на погонах подсказывали, что Макс принадлежал не к получателям начальственных разносов, а к их производителям.
Впрочем, у этого лысеющего коротышки было приветливое лицо, в любой момент готовое расплыться в улыбке. В Куксхавене и окрестностях его добродушная физиономия была знакома многим.
Сейчас Максу Зюльбергу улыбаться не хотелось. Рядом с ним, такой же неестественно белый в слепящем свете мертвецкой, стоял доктор Франц Штерн – худощавый красавец с густой гривой черных волос. Перед ними на стальном столе лежало искалеченное тело Петры Хайне, девятнадцатилетней студентки из городка Хеммор. Макс Зюльберг, полицейский со стажем, даже в спокойном Куксхавене за четверть века навидался насилия и смерти. Но сердце у него не зачерствело: когда он увидел эту девушку, только на год старше его дочери, первым движением его души было сказать ей что-либо успокаивающее, подложить под голову подушку – ведь неловко так лежать на холодном металлическом столе… Потом он засопел и нахмурился.
– Какая глупая смерть, – сказал он со вздохом. – Совсем еще девочка…
Штерн неопределенно хмыкнул.
– Хотел бы я знать, что эта «совсем еще девочка» делала поздно вечером посреди шоссе так далеко от города.
– Можно только гадать. Подождем, конечно, результатов вскрытия, но мне кажется, тут всему виной наркотик. Водитель грузовика говорит, она была как обкуренная – ничего вокруг себя не видела. Появилась из темноты так внезапно, что он ничего не мог сделать. Ударил, конечно, по тормозам… Хоть водитель и понимает, что его вины тут никакой, однако мучается страшно. Бедняга…
– Родителям сообщали? – спросил Штерн.
– Да, уже едут. При ней не было ни сумки, ни рюкзака, ни удостоверения личности. Зато на руке – браслет с медицинской информацией на случай несчастья.
Штерн машинально посмотрел на запястье мертвой девушки. Браслета, конечно, уже не было – полиция сразу приобщила его к делу. Однако нечто на руке привлекло внимание доктора, и он, сдвинув черные брови, низко склонился над трупом.
– Что вас заинтересовало? – спросил Зюльберг.
Штерн молча взял рукой в хирургической перчатке правое запястье девушки и тщательно его изучил. Затем исследовал ее лодыжки и левое запястье.
Зюльберг нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Ну что, герр доктор?
Штерн поднял руку девушки к его лицу.
Зюльберг пожал плечами.
– Я не специалист, – сказал он, – ничего особенного не вижу…
– А вы приглядитесь.
Зюльберг вздохнул, достал из кармана очки для чтения и водрузил их на нос. Когда он низко наклонился над покойницей, в нос ударил то ли реальный, то ли воображаемый запах свежего трупа. С близкого расстояния и в очках полицейский увидел то, что привлекло внимание доктора: слабый красный след вокруг запястья.
– Такие же следы на лодыжках и на другой руке, – произнес Штерн.
– Черт, – сказал Зюльберг, снимая очки. – Ее связывали.
– Да, она была связана, – отозвался Штерн, – но явно не вырывалась и не пыталась освободиться. Иначе следы были бы куда заметнее. Думаю, ее связали, когда она была без сознания или сильно чем-то одурманена. И на шоссе она вышла, очевидно, именно в таком состоянии – плохо соображая.
Что-то в одутловатом лице Зюльберга напряглось, придав ему неожиданно властный вид.
– Вскрытие – дело долгое, герр доктор Штерн, – сказал он. – А мне первый результат нужен прямо сейчас. Поэтому начните с анализа крови.
Четверг, 5 июня, 12.00. Управление полиции, Гамбург
По огоньку в глазах Вернера Мейера Фабель угадал, что тот раскопал что-то интересное.
Сам он полагался прежде всего на интуицию, а у Вернера был более методичный и въедливый подход к розыскной работе. Вернер любил копаться в деталях – Фабеля больше занимала общая картина преступления. Именно полярность характеров делала их такой хорошей командой. Не нравилось Фабелю в Вернере Мейере лишь его пренебрежение к аналитическим способностям Марии Клее.
Сейчас на лице Вернера было написано, что у него серьезный успех и он вышел на какой-то след.
– Ну, Вернер, давайте хвастайтесь!
Вернер сел напротив него и довольно хохотнул – было забавно, что начальник так легко читает по его лицу.
– Сразу две находки. Во-первых, выяснилось, что наш друг-приятель Клугманн, как ни странно, врал нам в глаза.
– Да уж, очень странно, – хмыкнул Фабель, подхватывая иронический тон Вернера. – Кто бы мог подумать!
Вернер показал распечатку, напоминающую телефонный счет, – набранные номера и продолжительность разговора, только без стоимости.
– Это кому Клугманн звонил со своего сотового, – пояснил Вернер в ответ на поднятые брови Фабеля. – Добыть информацию оказалось делом нелегким. Но ничего, справился. А теперь глядите сюда. – Вернер подчеркнул ногтем указательного пальца одну из строчек. – Он звонит по этому номеру в два тридцать пять ночи. И это номер ближайшего полицейского участка. Все правильно, и именно этот звонок зарегистрирован в участке. – Палец Вернера сдвинулся вверх по странице. – А теперь смотрим предыдущий звонок. Два часа двадцать две минуты.
Фабель поднял глаза от распечатки и, встретившись глазами с Вернером, воскликнул:
– Сукин сын!
– Верно. Тот еще сукин сын! Разговор длился двенадцать минут. Затем Клугманн повесил трубку и наконец позвонил в полицию. А теперь подумаем, куда, кроме полиции, может звонить человек после того, как он нашел распотрошенный труп своей якобы подруги. В службу доставки пиццы?
– И куда же звонил этот говнюк? Чей это номер?
Вернер Мейер откинулся широкой спиной на спинку стула и, слегка покачиваясь на его задних ножках, протянул:
– А это – находка номер два. Довольно загадочная. Номер я проверил и перепроверил по всем мыслимым каналам – от государственных организаций до «Телекома» и прочих поставщиков сотовой связи… И этот номер… – Тут Вернер Мейер со стуком приземлил стул под собой и хлопнул ладошкой по счету, лежащему на столе. – Этого номера не существует в природе!
– Ерунда. Должен существовать!
– Должен, раз Клугманн трепался по нему целых двенадцать минут. И все-таки он нигде не зарегистрирован. Стало быть, в данных обстоятельствах мы можем сделать только одно…
– Вы уже пробовали?
– Нет, эту честь я решил любезно предоставить вам, герр начальник.
Фабель схватил свой сотовый телефон. После второго гудка кто-то снял трубку, но не произнес ни слова.
Фабель пару секунд подождал. Однако на другом конце упрямо молчали.
– Алло?
Ни звука.
– Алло!
Фабелю казалось, что он слышит в мембране чье-то дыхание.
Подождав еще несколько секунд, Фабель сказал разбитным тоном:
– Алло! Это я. Неужели не узнаешь?
И сразу же раздались короткие гудки.
Фабель набрал загадочный номер еще раз.
Пару минут они с Вернером Мейером слушали долгие гудки. Фабель вздохнул, отложил телефон и обратился к Вернеру Мейеру:
