Петров после разговора со следователем долго думал о том, как и где могли обнаружить мертвую старуху. Если бы на свалке, то перерыли бы всю, а значит, нашли бы и остальных. На свалке канализационных люков нет. Получается, старуху бросили на улице. И бросил ее Баллон, потому что кунцевский вариант проводил он.
Петров полез по столу к окошку. Резавшиеся за столом в домино подследственные поворчали для приличия, но не слишком — побаивались. Как-никак, член банды, которая за каких-то полгода угробила пятнадцать человек.
Константин приблизился к навевающему свежесть отверстию в окне и закричал:
— Тюрьма, слушай!..
Во дворе, куда выплескивался из открытых окон однообразный шум, стало как будто тише.
— Баллон в какой хате?!..
Через пару минут донесся слабый, приглушенный расстоянием голос Баллона:
— Двадцать восьмая!..
— Козел ты и паровоз! — рявкнул Петров и спустился вниз, подсел к столу, где уже поспевал чаек.
«Козел», как многим в нашей стране известно, в уголовной среде одно из самых страшных оскорблений, какое можно смыть только кровью. Упоминание о паровозе означало, что Петров поручает, приказывает или же просто ставит Баллона перед фактом, что тому придется на следствии и суде брать на себя всю тяжесть обвинения, равно как и все убийства, которые будут фигурировать в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого.
После некоторого размышления Петров решил, что впаяют им, несмотря ни на что, на полную катушку. И останки все найдут. Если главная Прокуратура в дело вмешалась — добра не жди. Возьмут того же Генку, щенка, или даже директора — он тоже об нары задницу раньше не давил, — расколются, идиоты! Единственный шанс — свалить отсюда.
Петров с тоской посмотрел на толстые наружные стены тюрьмы. Не пробьешь, даже динамитом. А уйти надо, главное — уйти, потом ищи-свищи! Податься куда-нибудь на Кавказ, там у кого автомат, у того и закон… Ему вспомнилась Людмила, хорошая баба, простая, душевная. Любит своего Костю как собачонка. А в последнее время совсем хорошо жили. Он все время при деньгах и не шастает где-то неделями, а как работяга, к закону лояльный, — в семь вечера уже дома. Людка из-за любви допустила маленькую женскую хитрость и недавно после бурной ночи, смущаясь, призналась ему, что беременна. Петров вполголоса выругался, но не от злости — от растерянности. Он не мог предположить, что когда-нибудь станет отцом, не так складывалась жизнь.
— Да ты че? — сказал он ей. — Я же блатной, я без дела не могу, а кто на дело ходит, рано или поздно — к хозяину на делянку!..
— Ну и что? — умиротворенно улыбалась она. — Одна ростить буду. А ты вернешься, посмотришь — и по-другому заживешь…
— Дура баба! — без злости, скорее с непривычной для него нежностью сказал Константин.
Петров не спал до рассвета, обдумывая план спасения.
7
Утром Петрова привели в следственный корпус на допрос к следователю Турецкому.
— Здравствуйте, Александр Борисович! — сказал, усаживаясь, Петров.
— Здравствуйте, Константин, сегодня тоже будете загадочно молчать?
— А какой резон разговаривать? Если вы докажете, что мы всех старичков и старух угрохали, — мне вышка.
— Ну почему сразу вышка? Степень вашей вины суд будет определять, а он, как вам известно, учитывает чистосердечное раскаяние и содействие следствию. Я от вас раскаяния не требую, оно само должно прийти, а содействие, если таковое будет, обязательно отмечу.
— Не, мне снисхождения ждать нечего. Я и сам по себе тот еще жук, а теперь, как это у вас называется? О, устойчивая преступная группировка!
Костя Петров был не дурак. Он заметил, что следователь навострил ушки: решил, раз он, Костя, начал понемногу торговаться, значит, хочет «колонуться» в обмен на снисхождение.
— Вообще-то, конечно, в скотское дело я вляпался, гражданин следователь. Не поймут меня свои ребята-уголовнички, скажут: вот был бандит как бандит, а тут решил бабок по-легкому срубить, с крахами связался! И правду скажут!
— Раньше надо было думать, сейчас чего уж!
— А знаете что, Александр Борисыч? Сниму я с вас эту головную боль…
— Какую?
— Да покажу, где мочканутых прятали!
— Вот как! — оживился следователь. — С чего вдруг такая благотворительность? Такого жеста даже ваши друзья-уголовнички не поймут. Вот и я боюсь ушам своим поверить…
— В общем, это… просьба будет. Свиданку мне сделайте с невестой. Беременная она…
— Невеста? Да еще беременная? Что ж ты, Костя, себе думал, а?
Петров потупился, чтоб глаза не выдали его истинных чувств.
— Сделайте свиданку, проститься с ней хочу.
— Во время следствия трудновато разрешение получить…
— Да знаю я! Только не для вас, «важняк» по всей России.
— Ну хорошо…
— Подождите обещать! Задачка для вас сложная будет.
— Почему?
— Не хочу в тюрьме с ней встречаться!
— Ну, мил человек! — сокрушенно развел руками следователь. — Не в «Савой» же мне тебя везти, в номер люкс!
— В «Савой» не надо. А где-нибудь так… ну хоть на явочной квартире.
— Может, еще и ключ от сейфа дать, где твое дело хранится?
Петров хмыкнул:
— Дело не надо. Только решайте сами. Даете свидание — после сразу показываю, где схоронение. Не даете — шукайте сами. Никто, кроме меня, не покажет. Виданое ли дело — самому себе могилу рыть!
— А ты что же?
— Я, гражданин следователь, так думаю, что вы укажете: мол, содействовал завершению следствия, раскаялся. Я правда раскаялся. К тому же невеста беременная придет. А по делу я мелкая сошка.
— Ладно, посмотрим, — сказал следователь. — Может, что-нибудь и получится.
Константин Петров чувствовал, что Турецкий клюнул на приманку.
А вечером в камере произошел инцидент. Кто-то из сидельцев отозвался о Косте нехорошо. Петров начал драку и сломал обидчику челюсть. За это его посадили в карцер. Там в знак протеста Константин полоснул себя бритвой по животу. Резанул размашисто, с боку на бок, но внутренних органов не задел. На следующий день Турецкий приехал в больницу.
— Что же ты, Костя?!
Тот, перебинтованный, еле ходит по палате, весь скрюченный. Но глядит бодро.
— Че вы переживаете так, Александр Борисыч? Или повиданку с Людкой даете?
— Даем. Только как же теперь?
— Да это ничего. Денька через три шов затянется чуть — и можно ехать. Тут недалеко…
Наверное, если бы Константин Петров знал, под каким конвоем его повезут на свидание, он вряд ли отважился на то, что совершил. Собрали оперативников — мастера спорта по бегу, мастера спорта по самбо. Константина везли в наручниках. К нему приковался наручниками высоченный — метр девяносто пять — оперативник.
— Сейчас свидание, потом — кладбище! — потребовал Петров.
Свидание должно было состояться в опорном пункте охраны порядка на первом этаже большого двенадцатиэтажного дома.
Увидев, куда его ведут, Константин сморщился:
— Все равно подлянку суете, граждане начальники! Не в камере, так в ментовке мне с милкой прощаться придется!
Вячеслав Грязнов был старшим на этом мероприятии. Он возразил Петрову даже с некоторой обидой:
— Ну ты даешь, Костя! Привередлив, как черная шмара с перехода на Маяковского! Следователь и так пошел на нарушение, когда свидание тебе разрешал!..
— У нас с ним чистая сделка. Баш на баш! Ну да ладно, парашей не будет нести да хлоркой — и на том спасибо!
8
Через полчаса после того, как привезли в опорный пункт Петрова, приехала Людмила Тетенькина. Беременность ее еще не была заметна, однако лицо в красных пятнах, глаза зареванные.
Все мастера спорта и двухметровый оперативник с Грязновым находились в комнате. Двое водителей сидели на лавочке у подъезда для подстраховки. Окно зарешеченное. То есть деваться Косте было совершенно некуда.
Они бросились друг к другу. Вернее бросилась одна Людмила, а скованный, да еще прикованный к напарнику Грязнова Костя сделал лишь короткое встречное движение.
— Что же ты наделал, шалопу-ут?! — с места в карьер завыла Людмила. — Маленький еще не родился, а уже сирото-ой будет!..
Костя неловко, мешали наручники, гладил ее по плечу и говорил виноватой скороговоркой:
— Ну че ты? Ну че ты каркаешь сразу?.. Еще, может, суд снисхождение даст. За содействие. Ну! Правда, граждане?
Он смотрел на оперативников полными слез глазами, в которых читалась немая просьба: мол, подтвердите, баба места себе не находит!
— Ну, в общем, конечно, — сказал, откашлявшись, двухметровый оперативник. — Вот и свидание опять же как поощрение…
Его слова не убедили Тетенькину. Она висела на плече у Кости и орошала его пеструю рубашку слезами. А Костя стоял к ней немного боком, стараясь не задеть Людин живот твердыми браслетами наручников. Потом взмолился:
