— Лаклан! — зову я, семеня вслед за ним.
Он не останавливается, просто продолжает идти, плечи вздымаются, будто он собирается слететь с катушек, и я лихорадочно пытаюсь понять, что может быть не так.
— Лаклан, — еще раз зову я, подходя сзади. — Эй, — протягиваю руку и хватаю его за рубашку. Он останавливается как вкопанный и поворачивается лицом ко мне, ненормальная, бушующая тьма в его глазах заставляет меня отступить.
Он делает глубокий вдох через нос и ничего не говорит. Неистовство в его глазах говорит достаточно. Здесь звуки концерта приглушенные и далекие, и лишь несколько человек проходят мимо пьяными, петляющими тропами.
— Что случилось? — осторожно спрашиваю я.
Он качает головой и смотрит в сторону, плечи отведены назад, грудь вперед.
— Ничего.
Осмелев, я беру его за руку и сжимаю. Он смотрит вниз – его теплая, большая рука в моей маленькой, холодной – но не отодвигается.
О тяжело сглатывает.
— Прости, — в конце концов, говорит он, его голос словно наждачная бумага. — Я…на меня порой находит.
— Как и на всех нас? — мягко говорю я, глядя на него снизу вверх, и мечтая, заползти в его мозг и посмотреть что там происходит.
Он наклоняет голову, стиснув губы.
— Не как на меня.
Я предлагаю ему робкую улыбку. Чувствую себя принцессой, пытающейся успокоить животное, каждое действие должно быть осторожным.
— А ты проверь.
Он, кажется, раздумывает над этим. И наконец, говорит.
— Эта песня.
Я смотрю на него.
— «Someone Saved My Life Tonight»?
Он чешет бороду и отводит взгляд.
— Да.
Я снова сжимаю его руку и делаю шаг навстречу, чувствуя тепло его личного пространства.
— Ты спас чью-то жизнь? — тихо спрашиваю я.
Его глаза порхают на меня, сияя, словно зеленое стекло. Мягкое покачивание головой.
— Нет, — говорит он. Кисло улыбается. — Я этого не сделал.
Я глубоко вдыхаю и знаю, что дальше расспрашивать не стоит.
В кустах позади нас какое-то движение, и Лаклан оборачивается, чтобы посмотреть. Я оглядываюсь, ожидая увидеть очередного нетрезвого человека. Но кусты дрожат, и вдруг из них выскакивают две собаки.
Они обе выглядят тощими и облезлыми. Одна похожа на питбуля, который, должна заметить, пугает меня, а другая потрёпанная собачонка с длинной, спутанной шерстью. Они смотрят на нас испуганными глазами и бегут вниз по дороге к деревьям, питбуль прихрамывает.
Лаклан смотрит на меня.
— Я должен идти, — говорит он
— Куда?
Он кивает в сторону, куда ушли собаки.
— Туда. Одна собака ранена. — Он освобождается от моей ладони и начинает бежать вниз по дороге.
Я не знаю что сказать. Смотрю за ним и понимаю, что есть два варианта, я могу вернуться к остальным и досмотреть концерт, хотя, видимо к тому времени, как я вернусь, все уже закончится.
Или я могу пойти за Лакланом, который, кажется, не только проходит сейчас через какой-то сложный период, но и просто бежит за двумя бродячими собаками.
Я выбираю более волнительный вариант.
Глава 9
КАЙЛА
Я бегу за Лакланом, с каждым шагом мои ботинки ударяются об асфальт. К счастью, он оглядывается и замечает меня. Останавливается и хмурится.
— Я иду с тобой, — говорю я ему.
— Серьезно? — спрашивает он, изучая меня. — Я собираюсь за ними. Прямо туда. — Он указывает на лес с высокими эвкалиптами и соснами, которые торчат словно почерневшие копья на фоне освещенного городом неба.
— Тогда пошли, — говорю я ему.
Он пожевывает губы, все еще рассматривая меня. Затем пожимает плечами, его глаза загораются.
— Отлично.
— Отлично.
Он поворачивается и быстро идет в лес Golden Gate Park, и я следую за ним по пятам. Я достаю телефон, и даже несмотря на то что батарея почти разряжена, включаю фонарик, чтобы не навернуться. Я знаю, свет от фонарика не помогает Лаклану лучше видеть, но судя по тому, как он пробирается через ветки и листья, не думаю, что он в этом нуждается. Если он настоящий зверь, то может видеть в темноте.
— Не знала, что ты такой любитель собак, — говорю ему, перепрыгивая через поваленное бревно. Опять же, я много чего не знаю о нем.
— Это то, чем я занимаюсь, — говорит он через плечо.
— Типа хобби? — спрашиваю я, ныряя под ветви.
— Типа работа, — отвечает он.
Мне так хочется, чтоб мои ноги были длиннее, тогда я могла бы идти с ним в ногу, а не пытаться догнать.
— Я думала, что ты играешь в регби.
— Человек всегда должен делать больше, чем одну вещь, — говорит он, и вдруг мы выскакиваем из кустов на одну из многочисленных дорожек, пересекающих парк. Он останавливается и смотрит вокруг, глазами сканируя темноту. Единственный свет исходит от выцветшего ночного неба и моего фонарика, и я стараюсь не светить ему в лицо.
Он глубоко выдыхает и смотрит на меня.
— Дома в Эдинбурге я руковожу одной организацией, — объясняет он. — Я спасаю от плохого обращения собак, питбулей и другие хулиганистые породы, но я никогда не отворачиваюсь от бездомных собак, независимо от породы и нрава.
Я опешила от этой информации.
— Ты занимаешься благотворительностью?
— Да, — он кивает, глядя по сторонам. — Я занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор, как у меня появились возможности и деньги для этого.
Я не могу в это поверить.
— Почему ты не упоминал об этом в интервью? Это ведь имеет отношение к тому, что делает Брэм.
— Потому что оно было о Брэме. Это его дело, не мое. — Внезапно он показывает мне жестом, чтобы я спокойно стояла на месте. Я задерживаю дыхание, замерев на месте. Слышу какой-то шорох, но не смею поднять фонарик. В темноте блестят две пары глаз.
— Вон там, — шепчет он. — Их нелегко будет поймать. Они боятся.
Он медленно начинает двигаться в их сторону, и я неохотно следую за ним.
— Разве они не опасны?
— Опасные тут мы, — говорит он. — Пока не докажем им обратное.
— А как мы это сделаем? — спрашиваю я.
— Проявив до хрена терпения, лапочка, — говорит он.
Я ухмыляюсь.
— Я когда-нибудь говорила тебе, что мне нравится, когда ты меня так называешь? — Говорю ему. Не могу остановиться. Лапочка. Это так…очаровательно.
Он с любопытством смотрит на меня.
— Разве я называл тебя так раньше?
Я киваю.
Он хмурится.
— Любопытно.
Он не развивает свою мысль и продолжает двигаться вперед в темноте. Я крадусь следом, повторяя его движения, даже если мне интересно как, черт возьми, мы собираемся поймать этих собак. Сейчас поздняя ночь, а они просто продолжают бежать, и парк ведь просто огромен. Если мы не загоним их в тупик, мы можем гоняться за ними до рассвета.
Не то чтобы я жаловалась. Даже принимая во внимание то, что в парке ночью немного жутко, и несмотря на то, что Лаклан говорит, собаки могут быть бешеными, рядом с ним я все еще чувствую себя в безопасности.
— Подожди здесь, — говорит он мне. — Выключи фонарик.
Я поднимаю телефон, чтобы сделать что велено как раз тогда, когда телефон выключается сам. Батарея только что села.
— Э-э, все, он умер. У тебя есть телефон?
Он не отвечает. Я быстро моргаю, пытаясь привыкнуть к темноте. Благодаря едва заметному свету от фонарей, я могу видеть, как он движется вперед. Глаза собак блекнут, и я не уверена, смотрю я на них или на что-то другое.
Лаклан перестает идти и теперь еле крадется, листья хрустят под его ногами. Я больше не вижу его. Слышу какой-то шорох, он что-то достает из кармана. А затем начинает говорить тихим, приглушенным шепотом, и я не могу разобрать слов.
Я хочу пойти вслед за ним, но не смею. Такое чувство, что он дрессировщик собак, и я должна стоят так тихо и спокойно, как только возможно. Так что я стою там, наверное, час, хотя, возможно, прошло лишь несколько минут, пока он делает свое дело.
Наконец, я слышу, как он идет ко мне. Он останавливается в нескольких шагах.
— А теперь мы ждем, — шепчет он. Я хочу спросить его зачем, но он хватает меня за руку и ведет к эвкалиптовому дереву, растущему рядом.
Он садится на землю у основания дерева и тянет меня вниз, чтобы я села рядом. На минуту мне кажется, что он собирается обнять меня, но он этого не делает.
— Так что, мы просто будем сидеть здесь? — спрашиваю я, мое плечо прижимается к его. Начинает холодать, и моя рубашка не очень-то меня греет. Тем не менее, я не жалуюсь. Не хочу, чтоб он думал, что я неженка.
— Да, — тихо говорит он. — Они скоро придут. В конце концов.
— Что ты делал?
Он поворачивается лицом ко мне.
— Разговаривал с ними на собачьем языке.
Не уверена, стоит мне смеяться или нет. Он серьезно? Не могу понять этого в темноте – не то чтобы я поняла это и при свете. Он ничего не добавляет к своим словам, и это не помогает.
Несколько минут мы сидим в тишине. Думаю, я могу слышать собак на расстоянии, они вроде что-то едят, но я не уверена. Концерт окончен, и хотя вы можете видеть слабый свет, проникающий сквозь деревья, музыки нет. Мне действительно нужно написать Стеф или Николе и дать им знать, что я в порядке. Они, вероятно, психуют.
