Никто из них не понимал, что репрессивные меры могут лишь ускорить процесс.
В 1910 г. в Южном Уэльсе произошла целая серия стачек, уличных драк, массовых демонстраций, погромов местных магазинов и т. п. Семьи шахтеров испытывали суровые лишения. Усилиями консервативной прессы создалось впечатление, будто регион превратился в эпицентр конфронтации и классовой борьбы. Газеты развязали кампанию запугивания, намекая на возможный «крах закона и порядка». О том, что ситуация была спровоцирована упрямством владельцев шахт, упоминалось очень редко. В сентябре 1910 г. 950 шахтеров подверглись локауту. Руководство обвинило их в намеренном снижении темпа работы на новом угольном разрезе в Эли-Пит. Реакция последовала незамедлительно. Забастовка охватила все забои, входившие в Кембрийский комбинат – картель угледобывающих компаний в Южном Уэльсе. 7 ноября у входа в единственный работающий забой собрались тысячи горняков. Произошли яростные столкновения и потасовки. После серии атак с применением дубинок констеблям удалось оттеснить шахтеров назад, на площадь Тонипенди, где бастующие и члены их семей расколотили окна в нескольких магазинах и столкнулись с конной полицией, которую в спешке перебросили из Кардиффа. Обе стороны сообщали о наличии раненых.
Специальный корреспондент Manchester Guardian так описывал затянувшееся противостояние: «Бастующие и полицейские сошлись в яростном сражении, камни летели градом, энергично орудовали дубинки, имущество угольных компаний разносилось вдребезги, и более сотни бастующих, а также шесть или семь полисменов получили ранения». Описание завершалось поразительной фразой: «Что именно выпустило джинна из бутылки, установить невозможно». Вышедшие на тропу войны шахтеры, которые боролись против локаута работодателей и использования штрейкбрехеров (из числа младших управляющих и не работавших в шахтах сотрудников), позднее были названы «помутившимися рассудком». Корреспондент был явно на стороне представителей полиции: когда шахтеры принялись швырять в них сверху камни, ему «было страшно думать о [полицейских], оказавшихся под этим беспощадным невидимым градом». Приводимые им цифры пострадавших с обеих сторон противоречат тону его собственного описания (в то время, как и позднее, газеты редко бывали нейтральны в освещении классовой борьбы).
Главный констебль Лайонел Линдсей – которого местные жители ненавидели – потребовал, чтобы вмешалась армия. Правительство либералов столкнулось с выбором: либо оказать серьезное давление на владельцев шахт с целью добиться от них заметных уступок, либо ввести войска. Так как во главе Хоум-офиса стоял Черчилль, немногие удивились тому, что выбран был именно второй вариант.
Но что же произошло на самом деле? Есть несколько версий. Вначале Черчилль остановил продвижение войск и дал распоряжение военному командованию держать их в резерве в Суиндоне и Кардиффе. После того как главный констебль стал настаивать на том, что в случае, если войска не будут выведены на улицы, возникнет угроза анархии, Черчилль дал разрешение на использование солдат. На протяжении нескольких недель они проявляли активность в районе Тонипенди. Ни в одном отчете не говорится о том, что солдаты кого-то убили, но их вмешательство предопределило конечное поражение стачки. Шахтерские сообщества пережили болезненную травму. Черчилль стал ненавистной фигурой в Южном Уэльсе. Даже во время Второй мировой войны люди в местных кинотеатрах начинали громко чертыхаться, когда он появлялся на экране в киножурналах Pathé News. Ему постоянно напоминали об этом эпизоде, но он так и не понял, за что его ругают, ведь он всего лишь выполнял свою рутинную работу. Во время избирательной кампании 1950 г., беспокоясь о том, что избиратели могут встретить его куплетами о Тонипенди, а то и кое-чем похуже, он в частном письме лорд-мэру Кардиффа предпринял попытку объясниться:
Я вижу, что кое-кто из лейбористов упомянул о Тонипенди как о страшном преступлении, совершенном мною в прошлом. Я снова взвесил все факты – и вновь пишу вам на эту тему. Согласно моим воспоминаниям, предпринятые мною действия в Тонипенди заключались в том, что я остановил войска, которые планировалось послать для обуздания забастовщиков, из опасения, что дело кончится стрельбой, и я подвергся суровой критике со стороны консервативной оппозиции за эту «слабость». Вместо этого я отправил подразделения столичной полиции, которые орудовали своими свернутыми зонтами, и в результате никто не пострадал. В ближайший уик-энд столичная полиция уже играла с бастующими в футбол{39}.
Энтони Мор О'Брайен показывает, как именно по указанию Черчилля была подправлена Синяя Книга – официальные документы и записи Хоум-офиса. Так фабриковалась история – которую с тех пор постоянно повторяют (в последний раз это сделал Борис Джонсон) – о том, будто единственным «оружием» констеблей якобы были «сложенные зонтики», а не дубинки. Приказы Черчилля командующему войсками генералу Невилу Макреди, прославившемуся еще на Англо-бурской войне, были как устными, так и письменными. Нет никакой возможности узнать, о чем шла речь в этих разговорах, но официальные донесения составлял именно Макреди.
Упоминания об «атаках полиции» и «энергичных атаках с применением дубинок», которые были исключены из Синей Книги, говорят сами за себя. Высокопоставленный гражданский служащий Хоум-офиса сэр Эдвард Труп все еще нервничал, поскольку «даже с учетом предполагаемых лакун нельзя сказать, что остается не так много пунктов, по которым могут быть заданы трудные вопросы или возникнуть прения в палате». Если бы Черчилль по-прежнему настаивал на своей версии, ему пришлось бы как минимум согласиться с тем, что «донесения генерала Макреди теперь можно исключить из рассмотрения». Эдвард Труп беспокоился не только о том, что за этими документами могут последовать неудобные вопросы, но и о том, что их включение «может создать прецедент публикации официальных донесений, направленных в Хоум-офис служащим, которые выполняют указания государственного секретаря».
Черчилль соглашался с тем, что донесения генерала следует дать в сокращенном виде, отредактировав все, что может нанести ущерб, и Макреди с готовностью поддержал его. В книге своих мемуаров «Анналы созидательной жизни» (Annals of an Active Life) сэр Невил Макреди пару раз намекает на то, что именно могло содержаться в исчезнувших папках. Для того чтобы заставить шахтеров двигаться в нужном направлении, штыки явно были гораздо более эффективны, чем сложенные зонты:
Во время беспорядков, которые происходили 21 ноября по всей долине Тонипенди, столичная полиция, разгонявшая толпу вдоль главной дороги, попала под град камней со стороны боковых улиц и понесла серьезные потери. Чтобы противостоять тактике, избранной бастующими, в следующий раз, когда ситуация вновь обострилась, небольшие подразделения пехоты, двигавшиеся по возвышенности параллельно с полицией на главной дороге, используя боковые проходы, медленно спустились вниз и с помощью штыков вежливо передали любителей бросаться камнями на попечение полиции. Эффект оказался великолепен, сообщений о потерях не поступало, хотя, по слухам, некоторые молодые люди из долины обнаружили, что в течение нескольких последующих дней они испытывали определенный дискомфорт при попытке усесться на какую-либо поверхность. В порядке общего инструктажа до солдат было доведено, что в случае необходимости штыки следует применять только к той части тела, которую воспитатели молодежи традиционно оставляют для наказаний{40}.
Как же, наверное, ревели от восторга завсегдатаи Карлтона и Реформ-клуба, когда генерал угощал эту публику более пикантными версиями истории о том, как его войска кололи штыками валлийские задницы в Тонипенди. Истории, сохранившиеся в памяти жителей Южного Уэльса, были гораздо более точными, даже если допустить небольшие преувеличения.
Через семь недель после событий в Тонипенди Черчилль оказался втянут в то, что сегодня назвали бы незначительным «террористическим эпизодом». Осада Сидней-стрит, также известная как Битва при Степни, была перестрелкой, которую устроили со столичной полицией два латвийских радикала еврейского происхождения. Со времен гугенотов лондонский Ист-Энд пользовался репутацией безопасной гавани для тех, кто искал убежища от преследований в собственных странах. Евреи были жертвами жестоких погромов в царской России и ее балтийских владениях.
Латвийские евреи пытались раздобыть денег для антицаристских движений на родине и не считали нужным отступаться от своих целей просто потому, что оказались в новой и частично демократической стране. Приблизительно за две недели до столкновения в Степни группа недавно приехавших латвийских иммигрантов, увлеченная выкапыванием тоннеля под ювелирный магазин на улице Хаундсдич, была застигнута врасплох полицейскими, которые были без оружия. В последовавшей потасовке
