Жозеф широко шагал по бульвару Сен-Жермен, погруженный в раздумья. Что происходит с Виктором? Примчался сегодня в полдень – бледный, притихший. Воспользовался появлением клиента, желавшего приобрести «Дон Кихота» с гравюрами Койпеля и Мольера с иллюстрациями Буше, сделал вид, что чрезвычайно занят, и ловко избежал расспросов. Может, он казнит себя за забывчивость и ему стыдно глядеть в глаза зятю, чей день рождения он прошляпил? Или до сих пор переживает из-за скандала с мадам де Салиньяк?..
«Он даже не отреагировал, когда я сказал, что ухожу из лавки и сегодня уже не вернусь… И в конце концов, мог бы обратить внимание, какой я красавчик в обновке! А, да и наплевать…»
Жозефу предстояло сегодня вечером стать почетным гостем на ужине, организованном членами Фантастической академии в его честь, и радостное предвкушение этого события развеяло горькие мысли. Гарсон из пивного ресторана «На берегах Рейна» подтвердил ему: столик заказан на весь вечер учеными дамами и господами.
«Им нравятся мои романы-фельетоны – это чертовски приятно!.. Н-да, а чем же мне занять себя до восьми вечера? Может, и правда наведаться к Бишонье? Мы же сто лет не виделись… Точно, отличная идея, и не так стыдно будет от того, что соврал Айрис!»
Ориентироваться в городе становилось все сложнее, приходилось создавать для себя новые приметы. Топография Парижа так изменилась! Исчез голубой круг фонтана Самаританка. Закрылось заведение «Игры добродетелей», где завсегдатаи сражались в шашки, в карты и праздновали победы, поднимая бокалы с худой выпивкой и декламируя отрывки из «Дона Жуана»: «Ничто в мире не сравнится с табаком: табак – это страсть всех порядочных людей, а кто живет без табака, тот, право, жить не достоин»[63]. Лишь река была ему привычна – старая подруга, которую всегда приятно встретить. Проходя мимо статуи Генриха IV, Амадей засмотрелся на Новый мост, и на мгновение ему почудилось, что в золотистой дымке памяти на парапетах проступают стопки разложенных для продажи книг. В голове зазвучала старая песенка:
Во власти дождя и града,Покорный порывам ветра,Стою над водой у ограды,На месте зимой и летом.Продаю картинки и книжки —Про любовь, и прочие сказки.На мосту дни проходят быстро[64]…
Видение испарилось под грохот и скрежет омнибуса, запряженного тройкой лошадей. Амадей миновал улицу Дофины, прошел мимо Института Франции, Школы изящных искусств и свернул на улицу Сен-Пер. Ему нравилась здешняя атмосфера – уютная, почти деревенская. Справа и слева тянулись фасады, отмеченные патиной времени. Наконец на глаза попалась вывеска: «Эльзевир»
КНИЖНАЯ ЛАВКА «ЭЛЬЗЕВИР»основана в 1835 г.
ЛЕГРИ – МОРИ – ПИНЬО
совладельцы
Книги антикварные и современные
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Амадей заглянул в витрину и сразу узнал мужчину, которого видел накануне на улице Пьера Леско. Мужчина нервно курил сигарету, созерцая бюстик Мольера на каминном колпаке.
Амадей, толкнув входную дверь, вошел и осмотрелся.
От звона колокольчика на двери Виктор подскочил, засуетился, как школьник, пойманный на безделье. Клиент показался ему знакомым – и правда, они пересекались на набережной букинистов, Виктор вспомнил этого чудака в наряде неизвестной эпохи.
– Здравствуйте, месье. Ищете книги какого-то определенного автора?
– Я бы хотел взглянуть на сокровища, которые вы храните в святая святых. – Посетитель указал на комнатку, набитую книгами.
– Извольте.
В комнатке Амадей остановился у застекленного шкафа, запертого на ключ, и наклонился к нижней полке. Там действительно томились взаперти истинные сокровища. Он тихо прочел вслух:
– Фонтенель «Рассуждения о множественности миров», издано в Париже вдовой Реньяр в тысяча семьсот шестьдесят девятом году. Клод Адриан Гельвеций «Об уме», издано в Париже Дюраном в тысяча семьсот пятьдесят восьмом. Джонатан Свифт «Сказка о бочке», издано в Гааге Генрихом Шерлеером в тысяча семьсот тридцать втором… – И вдруг он замер.
В стекле отразился силуэт упитанной женщины – едва заметив это, Амадей стремительно отступил в глубь комнатушки, чтобы его не было видно из торгового зала, куда только что вошла толстуха, тоже встречавшаяся ему на улице Пьера Леско… Приятельница консьержки дома 18-бис. Подозрения подтвердились: она и книготорговец наверняка знакомы друг с другом.
У Эфросиньи ужасно болели ноги – полдня она бегала по Большим магазинам Лувра, зато после долгих поисков выбрала шикарный галстук от Шарвэ и щетку для шелковых рубашек от Кента – подарки сыну на день рождения. Эти покупки нанесли ощутимый удар по ее бюджету, но порадовать своего котеночка было для доброй женщины важнее собственного материального благополучия. В конце концов, какая польза от денег, если их не тратить? На душе у нее, однако, было неспокойно – она не видела Виктора со вчерашнего дня, все гадала, чем закончился их с месье Перо визит в дом Филомены, и, не выдержав, пошла, несмотря на усталость, в лавку. Жозефа не было – вот повезло! – тем не менее, когда Эфросинья уже собралась задать Виктору вопрос, у нее сдали нервы и с губ сорвалось только робкое «Добрый день…»
– День действительно добрый, мадам Пиньо, не станем его портить, забудем о трагедиях, нынче именины вашего сына, давайте веселиться, а вам еще принарядиться надо и сделать прическу, – скороговоркой выпалил Виктор, увлекая ее обратно к выходу. – О, раз уж вы заглянули… я буду очень благодарен, если сегодня вечером вы принесете мне ту книжицу, с которой мадам Лакарель перепутала «Трактат о конфитюрах». Надеюсь, вы не оставили ее вчера в особняке?
– День-то нынче добрый, месье Легри, чего ж его портить? Сами так сказали, вот и забудьте обо всяких трагических книжицах, – надменно проговорила Эфросинья и покинула лавку, изо всех сил хлопнув за собой дверью.
Амадей улыбнулся: «Воистину эти милые люди близко знакомы!» Он глубоко вздохнул и вышел в торговый зал.
– Позвольте-ка, вы ведь месье Легри? Наслышан о вашей эрудиции. Я бы хотел приобрести того Гельвеция, запертого в шкафу.
– Это редкое и весьма дорогое издание.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Я бы даже сказал, что книга эта драгоценна. Ее появление в свое время вызвало шумный скандал, а грамотеи из Сорбонны высказались так: «Мы пришли к выводу, что трактат „Об уме“ вобрал в себя яды всех сортов и разновидностей, коими пропитаны многочисленные нынешние сочинения».
– Вы весьма образованный человек… Цена…
– Не беспокойтесь, я располагаю средствами на покупку. Видите ли, месье, я умею разграничивать собственные желания и потребности, и если не могу завладеть предметом своих вожделений, легко отказываюсь от него. Помимо Гельвеция, меня интересуют сочинения Этьена Доле[65], оригиналы, датирующиеся шестнадцатым веком, а также более ранние авторы.
– Увы, месье, манускриптов Доле я и не видел никогда. Мы редко торгуем такими старыми книгами. Возможно, вам повезет найти их в Национальной библиотеке, – сказал Виктор, тщетно оглядываясь в поисках пепельницы.
– Возможно. Сколько я вам должен?
В конце концов Виктор незаметно затушил окурок под прилавком, назвал цену и пересчитал купюры. Доставая из шкафа и упаковывая трактат Гельвеция, он счел своим долгом развлечь покупателя беседой:
– Вы одеты весьма изысканно. Какой эпохе принадлежит ваш наряд?
– О, весьма беспокойной, – улыбнулся Амадей.
– И о каких же временах речь?
– О давних.
– Ну все-таки?
– Сложно установить рамки – я говорю о дне сегодняшнем, вчерашнем, о былом… Внешность обманчива.
– Внешность? Что вы имеете в виду? – спросил совсем сбитый с толку Виктор.
– Мода – фикция, внешний блеск, красивая обертка. Ее развитие, влекущее за собой появление множества технических ухищрений, ни на йоту не изменило человеческое сознание, не уравновесило зыбкость людской природы. Каждое новое поколение несет свое знание о мире с такой гордостью, будто до него ничего не существовало. Однако, месье, если мы хотим избавиться от тревог и повседневных докук, нам всего-то и нужно перестать копаться в прошлом и без конца пытаться заглянуть в будущее. Наслаждайтесь течением времени, цените каждую минуту, и тогда вы проникнете в сердце тайны.
– Э-э… Однако…
Амадей приложил два пальца к треуголке и, развернувшись на каблуках, покинул лавку.
– Еще один чокнутый, – проворчал Виктор.
Нервное напряжение сменилось апатией. Он почувствовал слабость и легкое головокружение; почудилось, что пол качнулся под ногами. Виктор уставился на купюры, зажатые в кулаке, и тяжело оперся о прилавок. Выдвижной ящичек для денег вылетел из кассы с таким звоном, что в ушах долго звучало эхо. Виктор сжал челюсти. Перед глазами снова возникла недавно виденная кошмарная картина: обезглавленный труп.
