— Она бросила работу, чтобы быть с тобой?
— Мне кажется, она думала, что я буду заниматься парфюмерией часа два в день, а потом возвращаться домой, к ней.
— Значит, она не очень хорошо тебя знала, — сказала Эмбер. — Или не понимала, как ты работаешь. Но почему бы ей было не создать, скажем, свою косметику под твои ароматы?
Он пожал плечами:
— Ей это было не нужно. Возможно, все было бы хорошо, если бы мы жили в Париже, где у нее есть друзья. Или в Ницце, или в Каннах, где ее окружали бы люди ее уровня. Ей очень не нравилось быть одной. — Он криво усмехнулся. — Когда я был на работе, она доводила меня до отчаяния: звонила каждые пять минут. Не потому, что хотела сказать что-то важное, а просто от скуки. Ей нужно было постоянно перед кем-то красоваться.
— Ты обвинял в этом и меня, — с обидой в голосе сказала Эмбер.
— Ты не такая, как она. Ну, не часто бываешь такой, — заметил Гай. — Это была не ее вина. Она хотела внимания больше, чем я мог ей дать. А я не понял ее. Ей всегда надо было быть знаменитостью. Она тосковала по прежней жизни. А я думал, что она горда и капризна, и сделал самое худшее из того, что можно было сделать: заперся в лаборатории в поисках тишины и покоя. Она решила, что я ее игнорирую. А я просто хотел избежать ссор с ней.
— И чтобы она перестала бросаться разными предметами? — На его лице отразилось удивление, и она сухо добавила: — Я помню, что ты говорил, когда расчесывал мне волосы.
— Да, она швыряла разные предметы. Поэтому-то я и перенес мою коллекцию ароматов в мастерскую. Пока я держал флаконы дома, она первым делом хватала их. — Он закатил глаза. — Так погибли некоторые лучшие мои сокровища.
— Ох, — покачала головой Эмбер. — Это скверно.
— После того случая все стало еще хуже. Кто знает, если бы она не бросила работу ради меня или если бы я так не старался вывести мой парфюмерный дом на широкую дорогу и не пропадал так подолгу на работе, наша жизнь сложилась бы иначе? — Он пожал плечами. — А потом позвонил ее агент и предложил ей вернуться к работе. Я думал, так будет лучше. Если мы оба будем заняты, то станем больше ценить время, которое можем провести вдвоем. Но она поехала в Нью-Йорк, встретила там фотографа, который уделял ей больше внимания, чем я, и… потребовала развода.
— Тебе, наверное, было тяжело. Но может быть, все к лучшему, раз вы так мучили друг друга.
— Да. Я не мог так жить. — Он вздохнул. — Ужаснее всего было внимание прессы. Они пронюхали про ее роман с этим фотографом. Им нужно было грязное белье. Они требовали, чтобы я описал свои чувства, чтобы залил слезами и яростью первые полосы их газет. Мне это было противно, Эмбер. Все эти вопросы, претензии! Я не находил себе места. Они были везде. Дома, в офисе, в лаборатории… Поэтому я и не рекламирую свою продукцию в прессе. Филипп зол на меня. Мой партнер считает, что я должен идти к ним на поклон. Но я работаю не так. Не хочу, чтобы за мной шпионили.
Особенно сейчас: если журналисты начнут копаться в поисках грязи, как тогда, когда он расходился с Верой, они могут разнюхать, что он ходит к врачам. И узнают о его аносмии. И одному богу ведомо, что тогда будет. Нет, нельзя подпускать к себе журналистов, пока не найдется какой-то выход.
— Не всякая пресса плоха, Гай, — мягко сказала Эмбер. — Мне очень жаль, что тебе причинили столько неприятностей. Но тут все было бы по-другому. Это будет какой-нибудь журнал, где пишут о разных товарах, о том, как сделать так, чтобы человек почувствовал себя уникальным, достойным любви. Такой подход действительно способен озарить чью-то жизнь. Это будет теплый, добрый рассказ.
— Нет! — отрезал Гай.
Невозможный упрямец! Должен же он видеть, что пресса принесет пользу его бизнесу! Хотя она понимала, что журналисты, конечно, не обойдут молчанием историю с Верой и разбередят старые раны.
— Давай сменим тему, — предложил Гай. — Добро пожаловать в парфюмерную столицу мира!
* * *
Город стоял на холме, и отовсюду были видны церковь и башня.
— Никогда не думала, что тут так красиво!
— Кажется, королева Виктория любила проводить тут зимы.
— И я ее понимаю. Как долго ты здесь живешь?
— Лет семь. И каждый раз, возвращаясь сюда, чувствую тот же восторг, какой ощутил еще маленьким ребенком. — Гай остановил машину на узкой улочке. — Боюсь, ближе к моему дому места для парковки не найти. Это старый город, улицы тут слишком узкие. Зато тут можно спокойно гулять и размышлять, здесь не мешают ни шум, ни вонь автомобилей. — Он помог ей выйти из машины, потом достал из багажника ее чемодан. — Сюда.
Гай повел ее по узким и извилистым улочкам, застроенным старинными пятиэтажными домами, выкрашенными желтой охрой, с высокими узкими окнами и дверями. И везде были старинные железные фонари и висячие горшки с ярко-красной геранью.
— Нам нужны молоко и хлеб, — сказал Гай, останавливаясь у продуктового магазина. — Можно я оставлю тебя тут с твоим чемоданом? Я вернусь через пару минут.
Ожидая Гая, Эмбер оглядывалась по сторонам. Впереди улочка переходила в несколько ступенек. На ступеньках, у дома, где, вероятно, располагалось кафе, стояли столики. Все вокруг казалось свежим, живым, деловитым… и все-таки живущим в ритме более медленном, чем тот, который она привыкла связывать с Гаем. Люди, сидя за чашкой кофе и пирожными, спокойно беседовали или читали газеты. Она поняла, почему Гаю нравилось жить здесь.
Гай вышел из магазина с бумажным пакетом в руке.
— Можешь понести его? — спросил он.
Он вручил ей пакет и взял чемодан. Эмбер пошла за ним в узкий арочный проход, который выходил на маленькую уютную площадь с фонтаном и деревом посередине.
— Это Грас для тебя, — сказал он с улыбкой в ответ на ее восторженное восклицание. — Полный сюрпризов. А тут я живу, — он показал на выкрашенный ярко-желтой краской дом с серыми ставнями на окнах. На балконах с чугунными перилами стояли горшки с цветами.
— Это твой дом? — спросила Эмбер.
— Только один этаж, — ответил Гай. — Добро пожаловать.
Он набрал код на двери подъезда и поднялся по лестнице на второй этаж.
Эмбер не знала, чего ждать — чего-то вроде замка, возможно? Но его квартира тоже оказалась сюрпризом. Небольшая кухня с голубыми шкафами, гостиная с удобным, кремового цвета кожаным диваном и столиком со стеклянной столешницей. У окна — два кресла с чугунными ножками, в углу — современная радиоаппаратура. Деревянный пол покрыт лаком, посередине — персидский ковер в красно-желто-голубых тонах. На окнах полупрозрачные занавески. На стенах акварели, изображающие, как ей показалось, уголки Граса. На каминной полке, в рамках, фотографии Хэва и двух пожилых людей, вероятно, родителей. И фотография самого Гая, смеющегося, играющего с коричневым Лабрадором.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
