лампе. И висела карта на стене, в скромном уголке в волостной избе-читальне. Сверху над картой большими буквами был написан лозунг. Разбирая его по слогам, Федор Сикач и Матрена Реутова прочитали: «Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны».
В стране начиналось энергетическое образование масс. И в каховской избе-читальне на народное чтение, посвященное электрификации, собрались активисты, комсомольцы, молодежь, комнезамовцы.
Молодая учительница рассказывала о плане электрификации. Вооруженная шомполом, заменявшим указку, водила она по синим и красным точкам, обозначавшим будущие электростанции. Это была копия той самой карты, которую для делегатов VIII съезда полиграфисты печатали в промерзшем цехе, собственным теплом отогревая литографские камни.
— Наша будущая Днепровская станция, — объясняла учительница, указав на красный кружок у Запорожья. Она назвала несколько цифр. Но все эти киловатты и киловатт-часы будто повисали в воздухе. По глазам, по лицам слушателей она прочитала, что люди хотят живо представить себе сказочную станцию. По как объяснить? Как изобразить ее силу? Учительница сама никогда не видела электрической станции. В поисках слов и сравнений она сказала:
— Это триста пятьдесят тысяч лошадиных сил.
В хате загудели:
— Ничего себе! Силища!
— Поди запряги триста пятьдесят тысяч лошадей!
— Каховка наша где? — спрашивали те, что стояли поближе к карте.
Учительница показала кончиком шомпола на точку выше Херсона, и люди увидели свою Каховку посреди огромного красного пятна — будущего Нижнеднепровского электрического района. Все понимали, что это значит: Советская власть даст людям свет, который они до сих пор видели только издали, в окнах помещичьих имений.
Народное чтение продолжалось. Учительница взяла толстую книгу об электрификации Советской России, перелистала, нашла нужное место и начала читать.
Речь шла о воде, о здешних херсонских местах. Но Матрене Реутовой не все было понятно. И Федор Сикач не сразу разобрался.
— Чего там пишут? — спрашивали люди.
— Тут сказано: придет время — и херсонская степь получит воду.
— Воду? — раздались голоса. — Откуда?
— Из колодцев? Сколько же тогда колодцев нужно?!
— Артезианку пробьем. Вон у Фальцфейна артезианка была.
— В Каховке водой не разживешься.
— Теперь власть наша. Разживемся!
Учительница выждала, пока стихнут голоса, потом объяснила:
— Тут о воде для полей в книге пишется. Поля поливать...
— Пишется? Написать можно. А где ее взять, эту воду?
— В Днепре воды много! — откликнулся Сикач. В его памяти мгновенно сверкнул давно слышанный рассказ об инженерах, приезжавших в Каховку.
— А кто пишет? — раздался голос.
— Ученый человек пишет.
— Про электрику сам Ленин сказал. Значит, точно. А насчет воды есть его слово? Сказано?
— Ленин эту книгу народу советует. — И учительница, раскрыв книгу на предисловии, подняла ее повыше и показала. Сидящие впереди прочитали подпись: Ленин.
15
Почти через двадцать лет эту беседу в избе-читальне вспоминали председатели двух соседних колхозов.
Артель имени Димитрова открывала новый клуб. Колхоз не пожалел денег на клуб, и встал в Каховке новый красивый дом.
Когда в первый раз зажглись в клубе огни и вспыхнула люстра, гость, председатель соседнего колхоза, сказал хозяйке — председателю колхоза имени Димитова:
— А я другую люстру помню... Когда в избе-читальне учительница об электрификации рассказывала.
— Да, — сказала она. И тоже вспомнила единственную на всю каховскую избу-читальню лампу, которую берегли пуще глаза.
...В колхозном клубе начинался праздник.
Новая песня о легендарной Каховке была на устах у страны. Сюда шли и шли письма. Солдат, сражавшийся на плацдарме, спрашивал, как живет Каховка сегодня. Комсомолки — дочери героинь годов гражданской войны — интересовались судьбами подруг их матерей. А откуда-то, из-под Полтавы или из-под Курска, вдруг приходило письмо: немолодой бригадир или заведующий хатой-лабораторией, вспомнив свои давние дни на батрацком рынке, просил написать ему, какие в Каховке колхозы и как хозяйничают.
Революция и коллективизация все изменили в этих местах.
Батрацкая Каховка стала хозяйкой степей. Федор Сикач, бывший батрак помещиков Мордвинова, Фальцфейна, председательствовал в каховском колхозе, а в соседнем артельными делами заправляла бывшая батрачка Матрена Реутова.
Великим трудом, настойчивым и терпеливым, степняки-колхозники с помощью науки и советской техники побеждали климатические условия, с бою брали урожай. Но время от времени посещали степь засухи, черные бури. Старые враги хлебороба уже не имели здесь былой силы, на их пути встало немало преград, но они еще наносили ощутимые удары по артельному хозяйству, губили немало труда.
Обращаясь к залу, где сидели колхозники района, Федор Сикач рассказывал, как колхозники побеждают «скажену погоду», одолевают стихию. А в перерыве между заседаниями колхозного слета в группах оживленно беседующих людей можно было услышать, что в Каховку приехали геологи-разведчики, едут гидрогеологи, что в соседнем районе побывал ученый-гидротехник и что вообще недалеко то время, когда засухам и суховеям здесь будет нанесен решающий удар.
Колхозная Каховка, вглядываясь в свое близкое будущее, верила, что завтра будут в степи и электричество, и вода.
16
Пароход «Славянск» закончил погрузку и с минуты на минуту должен был отчалить. Уже начали поднимать трап, когда к пароходу подбежали четыре пассажира: девушка с чемоданчиком и связкой книг, двое мужчин в полувоенном, четвертый пассажир — немолодой, худощавый, в синем комбинезоне, с вещевым мешком за плечами и футлярами. В левой руке он держал зачехленный геологический молоток, а правой энергично размахивал, убеждая дежурного матроса опустить трап. Но матрос не решался.
— Взять! — раздался сверху сильный голос капитана, и запоздавшие пассажиры взошли по ступенькам. «Славянск» загудел, прощаясь с Одессой, и тронулся.
Отдав все распоряжения, капитан «Славянска» — широкоплечий, коренастый, лет шестидесяти человек, с красивым, загорелым, обветренным лицом — стоял на своем мостике.
Был отличный летний день. В каютах не сиделось, все высыпали наверх, и капитан, прислушиваясь к многоголосому шуму, наблюдал за пассажирами. Он любил по внешнему виду, по манере держаться угадывать профессии людей.
Пассажиров, едва не опоздавших на пароход, он увидел на верхней палубе. Пожилой мужчина в синем комбинезоне устроился на складном стуле и, достав из сумки газету, перечитывал статью, над которой через всю полосу было набрано: «Днепровские воды на колхозные поля».
Автор рассказывал о своей мечте
