куда и птицы не залетали. Не они первые испытывали силы в борьбе с древними горными дорогами. Кочевники веками бродили по этим суровым местам, и дед Хубилай-хана, Чингисхан, однажды провел здесь свои смертоносные армии. Путешествие по Памиру привело Поло к одним из самых необычных геологических образований нашей планеты. Памир образует четырехугольник со сторонами около 150 миль, ограниченный снежными вершинами. Высочайшие горные хребты мира расходятся от Памира: Гиндукуш на северо-запад, система Тянь-Шань (небесные горы) на северо-восток, Каракорумский и Гималайский хребты – на юго-восток. Формирование региона началось около сорока миллионов лет назад, когда Индийский субконтинент столкнулся с Евразией – заметное событие в движении тектонических плит, образующих земную кору, или литосферу. В случае с Памиром деформация, вызванная гигантским столкновением, распространилась во внутренние области Евразии, вытолкнув Тибет и создав разлом у монгольской границы. (Столкновение и деформация продолжаются по сей день.) Для геолога Памир представляет редкую форму горизонтального тектонического движения, при котором сталкивающиеся плиты не только опускаются или поднимаются, но и сдвигаются в стороны. В этом случае горизонтальное движение, возможно, вызвано остыванием и сжатием плит, продолжающимся миллионы лет.
Здесь, на крыше мира, Поло нашли плато, поразительное Шангри-ла, созданное геологическими силами. Восхищенное описание Марко остается точным и по сей день. «Поднявшись так высоко, находишь большую равнину между горами, с тучными пастбищами и озером, из которого вытекает красивая река, широкая и полноводная». И еще более замечательно: «Здесь, наверху, самые лучшие пастбища в мире; тощий конь или бык или любое отощавшее животное, пасущееся здесь, становится очень жирным за десять дней». Он описывает множество «диких овец», примечательных огромными рогами, «иногда в шесть ладоней длиной», из которых пастухи делают чаши и другие сосуды, а также изгороди, чтобы отгонять зверей. Однако природа здесь не столь мирная, как может показаться в тонкой прозрачной атмосфере Памира. Ночью со склонов спускаются волки, «съедают и убивают множество овец».
Двенадцать дней путешественники ехали через этот дикий рай, не находя «ни жилища, ни гостиницы, но вся дорога пустынна, и не найти никакой пищи, так что путники должны везти с собой пищу, которая им необходима». Они страдали от усиливавшегося холода и разреженного воздуха. Костры, задыхаясь без кислорода, горели тускло и низко, и им с трудом удавалось приготовить еду. На краю плоскогорья они вышли на дорогу, тянувшуюся еще сорок дней пути по горным склонам и долинам. Путь отмечали пирамиды из костей животных, сложенные проходившими здесь прежде. «За все сорок дней пути не было ни жилья, ни гостиницы, ни даже пищи, и путникам приходилось нести с собой все, что им было нужно». Не было караван-сараев, предлагавших приют, не было и попутчиков.
Внушительное и в целом точное описание дороги через Памир дало Западу первое представление об этом отдаленном регионе, связующем Восток и Запад. Хотя на Памире сходились несколько ответвлений Шелкового пути, для европейцев этот регион оставался terra incognita.
Знакомство с обитателями здешних мест, примитивный образ жизни горцев привели его в трепет. «Они идолопоклонники, еще более непостижимые, чем мусульмане, – пишет он, – очень дикие и живут одной охотой». Как бы в подтверждение их дикости, на них были одни только звериные шкуры. «Весьма жестокие и злые люди». Несмотря на холод и высоту, отряд Поло ускорял ход и проходил мимо без происшествий.
Трудности перехода через Памир закончились, когда караван достиг цветущего оазиса с городом Хотан, важного перевалочного пункта на Шелковом пути, стоявшего на краю пустыни Такла-Макан в западной части Китая. Этот район был чрезвычайно труднопроходимым. Название Такла-Макан означает «пустыня смерти», или «место, откуда нет возврата». Перепад температур в течение дня там составляет до 68° по Фаренгейту. Достигнув этих мест, изнуренные и измученные жаждой Поло могли считать, что находятся посреди неведомых земель, и в некотором смысле так оно и было; Хотан удален от океанов, как ни одно другое место в мире. Номинально подчинявшийся Хубилай-хану, Хотан был важным центром буддизма, и ощутимое там присутствие буддизма впервые представило взгляду Марко духовную систему и философию, которые сперва отталкивали его, затем заинтересовали и, наконец, заслужили его восхищение. Местное население вело род от персов или индусов, пришедших с запада, и китайцев – с востока [12]. Они заселили плодородную полосу земли вдоль реки, текущей на север с гор Куньлунь. Китай завоевал Хотан в 73 году н. э. Вскоре китайцев сменила Кушанская империя, а позже – тибетские войска. Под влиянием Тибета с востока по Шелковому пути сюда проник буддизм. Здесь он расцвел, и храмы, населенные десятью тысячами буддийских монахов, просуществовали до 1000 года, когда ислам сверг буддистов с древнего престола. Тем не менее влияние буддизма и теперь сказывалось в Хотане, где повсюду можно было видеть изображения Будды (идолов, как называл их Марко) и далекие монастыри на окрестных склонах гор.
Если Марко преодолел свое отвращение к «идолопоклонству» и потрудился ознакомиться с взглядами буддистов, он должен был узнать, что по учению Будды жизнь представляется страданием, вызванным привязанностью личности к самой себе и к другим людям и предметам, по природе непостоянным, и возникающими в результате желаниями, удовлетворить которые невозможно. Он должен был услышать слова Будды о том, что все наделенные чувствами существа, включая животных и насекомых, пойманы в круг страданий, или сансары, и результат их действий, карма, только создает новые привязанности и новые страдания. Он услышал бы, что круг этот продолжается и после смерти, поскольку буддисты верили в возрождение жизни. Он с облегчением узнал бы, что есть выход из этого круга страданий, возможность достигнуть просветления, известного как нирвана. Если он заглядывал в горные монастыри, он видел в них мужчин и женщин, отказавшихся от привязанностей и ставших монахами и монахинями, день и ночь медитировавших и изучавших буддийское учение. Для путешественника, подобного Марко, это должно было выглядеть не таким уж странным, и он вполне мог увидеть в буддизме нечто близкое самому себе: подобно буддистам, он отказался от дома, удобств и имущества. Подобно им, он любил жизнь, полную опасностей и тревог, одиночества, мучительного зноя и холода, жажды и лишений. Его жизнь была так же пуста, как торговые дороги, которыми он проходил, его радости были мимолетны, будущее туманно, цель далека и, по видимости, недостижима.
После лишений, испытанных при переходе через «Крышу мира», Марко смог лучше оценить роскошь, которую предлагал путникам Хотан. Жители его, говорит он, «благородны» в сравнении со странными существами, которых он встречал в горах, и сам город «благороден», как и его окрестности. «Земли плодородны и изобилуют всем нужным для жизни человека, – говорит
