Не люблю я политиков. Сначала они нас в Афган бросили, кричали, доказывали, что мы выполняем свой интернациональный долг. Ладно, выполняем, значит, так нужно. Потом они же нас и предали, заставив уходить из Афгана, доказывая, что ввод войск был серьезною политической ошибкой и теперь мы будем друзьями с афганцами. Выкуси. Опять обманули. Афганцы, как пчелы, полетели за нами и жалят теперь уже на наших границах. Так нам и нужно. Не надо было слушать политиков.
А когда Горбачев объявил о введении трезвости? У нас в Афгане, зимой восемьдесят шестого рейд проводили по линии… общества трезвости. Зимой! В армии! Так у нас даже положенные сто граммов отбирали, а замполит полка ходил по рядам и лично проверял, заставляя дыхнуть в его сторону. Может, он так кайф получал, вдыхая спиртные пары? И еще по рублю собирали для этого самого общества.
А потом политики сказали, что вообще нужно разделить Советский Союз. И мы опять послушно пошли за ними. Ельцина я не виню. Он мужик рисковый, ему Горбачева гнать нужно было, а другого выхода у него не было. Но вот Кравчук — дело другое. Этот стервец сознательно все рушил. Самостийна Украина. Если бы тогда имел хорошую винтовку, лично пристрелил бы гада. Моя теща, мать моей поганки, живет в Киеве. Так теперь мой сын должен ехать к бабушке за границу. Хорошо еще без визы.
Наконец политики стали натравливать нас друг на друга, доказывая, что их народ самый лучший, самый красивый и самый умный. И пошла война гулять по нашим городам. Я, положим, тоже не люблю всех черномазых кавказцев, евреев, армяшек, но я ведь их не стреляю. Я к ним по-человечески отношусь, понимаю, что они тоже люди.
Чего говорить — сами знаете, что у нас в стране творится.
Поэтому, слушая своего Быка, я сразу примечал, — где он врет, а где говорит искренне. Это заметно, для этого особых институтов кончать не нужно. Просто, народ наш, замордованный и забитый уже ничего не видит. Ему, что Бык, что Осел — все едино. Хуже уже не будет. Вот они на все рукой и махнули.
Домой мой «клиент» возвращался всегда поздно ночью. Я его подъезд хорошо осмотрел. Там, правда, был милиционер во дворе, но на меня никакого внимания не обратил. Я ведь инвалид. А что может сделать инвалид такому Быку? Конечно, ничего. Но подъезд мне не понравился. Ярко освещенный, все двери близко расположены к лестнице — все слышно. Здесь даже громко разговаривать нельзя, сразу услышат. Неприятный домик у этого Быка, пойдем дальше.
Побывал я у него на работе. Там была более творческая атмосфера. Все куда-то спешат, бегут, суетятся. Кроме, его приемной. Там сидит такая проницательная стервочка и двое громил. Даже заходить не нужно, сразу вылетишь. Я видел, как они выставляли одного назойливого мужика и решил не рисковать. Правда, по коридорам добросовестно прошелся. Есть там несколько интересных мест, но мне было нужно одно-единственное, а такого там не было. Остается парламент, куда он довольно часто ездит. Вот это место мне нравилось гораздо больше. Здание парламента было переоборудовано из бывшего министерства. Раньше там был, кажется, Госплан, а теперь написано, что Государственная дума. Надо же как торжественно. Стоило почти сто лет идти куда-то, чтобы потом вернуться к тому, что было. И куда мы шли? И зачем? Неужели правда верили, что построим светлое будущее? Сейчас быстро все забывать стали, но действительно верили. Разве я без этой веры пошел бы в офицеры? Разве подал бы рапорт о переводе в Афган. А потом все, разрушили нашу веру, вываляли в дерьме и нам же на шею и повесили. Нате вам, ешьте свои идеалы. Хорошо мне несчастному, я все понял там, на войне. Но как быть молодым ребятам, только вступающим в жизнь. Они-то в чем виноваты за свою страну?
Но я, кажется, отвлекаюсь. Хотят называть думой, пусть называют так. Пусть хоть бояр обратно заведут при царе Борисе, все равно нам уже ничего не будет. Нет у нас веры. И идеалов никаких нет. Деньги нахапать и бежать. Это разве идеал? А я вот иногда скучаю по тем временам, по вере своей старой тоскую. Человек должен верить во что-то. Хоть в Бога, иначе зачем на этой земле жить, ходить по ней, пачкать ее, людей обижать. Но в Бога я, видимо, уже не поверю, в коммунизм верить не могу, а в капитализм не хочу. Значит, мне и остается только с винтовкой ходить, как охотнику по лесу. А там, как повезет. Либо меня, либо я.
Напротив думы гостиница «Москва», там как раз на одиннадцатом этаже длинные такие балконы. Я не поленился, достал свой паспорт на другую фамилию и пошел прописываться в гостинице. Два дня мучился, но прописался. Оказывается, нужно было дать всего сто долларов, и сразу все проблемы решились. По моей просьбе меня и поселили на одиннадцатом этаже. Вышел я на балкон, глянул вниз — даже ахнул. Обзор, прямо как в кино. Доставай винтовку, стреляй по движущимся мишеням — никто не остановит. Идеальное место. Я на всякий случай спустился вниз и еще раз прошелся мимо здания думы. Красота. Лучшее место трудно себе представить. Правда, иногда машины во двор заезжают с другой стороны. Но это уже не так важно. А Ковач слово свое сдержал. Цену за Быка втрое поднял; и оружие мне достал. Даже деньги дал — пятьдесят тысяч на разные расходы. За эти деньги я не волновался. Мы поэтому и платим так много Ковачу — тридцать процентов, чтобы получать свои деньги спокойно и без нервов. Вы даже не представляете сколько людей хотят оформить «заказ», а потом «продинамить», не заплатить. Или еще почище — на всякий случай убрать и исполнителя «заказа». А так все чисто. Мы не видим их, они не видят нас. Принес деньги, оформил «заказ», и «заказчик» доволен — знает, что его деньги не пропадут, за это отвечает целая организация.
Оружие мне достали классное. На всякий случай и винтовку французскую, и карабин советский. С таким оружием в цель может попасть даже школьник. Я начал готовиться к решающему дню.
У меня в запасе было еще четыре дня. Ковач строго предупредил, чтобы я уложился в эти сроки. Наверное, «заказчикам» нужно, чтобы я уложил Быка к определенному числу. Может, у них какие-нибудь свои расчеты. Этого я не знаю, но, похоже, начинаю догадываться. Выборы-то совсем скоро. А там Бык, кажется, будет победителем. И очень много людей есть в нашей стране, которые хотят его остановить. Любой ценой.
Из гостиницы я, конечно, выписался. Теперь следующий заезд будет через два дня, как раз в тот день, когда Бык будет выступать в думе.
XV
Думаете это было очень трудно? Наоборот, очень легко.
Я разобрал карабин и пронес его в чемодане наверх, в гостиницу. Два толстых швейцара, конечно, не проверяют посетителей на предмет оружия, достаточно показать визитную карточку гостиницы и вас пропускают внутрь. Наверху я собрал винтовку, запер дверь, сел на кровать. Еще есть минут пятнадцать. Запасной выход я уже знаю, где находится. Паспорт, по которому прописан в гостинице, давно порван. В номере ничего нет. После выстрелов сразу ухожу. Чтобы сюда добежать, нужно минут десять как минимум. Даже дежурная и то будет бежать до моего номера секунд сорок. Здесь идеальное место для стрельбы. А потом по запасной лестнице я спускаюсь, прохожу через вестибюль и, что вы думаете, я делаю? Конечно, захожу в другой корпус "А", где уже снял номер на другую фамилию. В гостиницах нашей страны это сделать просто. Дежурные меняются через сутки, и вся вчерашняя смена даже не подозревает, что вы прописываетесь на следующий день, во время работы новой смены уже под другой фамилией. Можно даже прописаться под своей фамилией четырежды. А в заграничном паспорте адресов не бывает. Были бы деньги и никто не задаст никаких лишних вопросов.
Теперь, когда есть еще пять минут я даже жалею Быка. Он, когда говорит, сам увлекается и его возбуждение передается слушателям. Но теперь все уже позади. Почему охрана разрешает такие очевидные вещи? Его проход через центральный вход, где его запросто могут убить. Или они специально допускают подобные промахи? Не знаю, но мне странно видеть, как прямо передо мной высаживаются из автомобилей видные деятели нашего государства. При желании их можно стрелять пачками.
Появился мой «клиент». Достаю винтовку, отступаю в глубь балкона, чтобы не было видно с улицы. В эти часы на соседних балконах никого нет. Ловлю Быка в прицел. Что за дурацкая шапка у него на голове. Нельзя рисковать. Буду стрелять в сердце. Конечно, лучше в горло, но здесь слишком далеко. Охранники смотрят, как обычно, по сторонам. Прицеливаюсь.
Выстрел, еще один. Он покачнулся — падает. Охранники достают оружие. Валера сразу показывает в мою сторону. Молодец, хорошо соображает Я бросаю винтовку в комнате, снимаю перчатки с правой руки и левого протеза. Теперь быстро из комнаты. По запасной лестнице я спускаюсь довольно скоро, в вестибюле уже раздаются крики, бегут милиционеры. Вижу рассерженного Ису. Спокойно иду в свой корпус, сажусь в лифт, поднимаюсь, открываю ключом свой номер и, раздевшись, ложусь в постель.
