Джон. И козел отпущения помешается под такой непомерной тяжестью.
Робин. Не обязательно. Но если напряжение в семье велико, если все больше болезненных эмоций сваливают на него одного, бедняга может оказаться в больничной палате.
Джон. А если случится такое, то ему трудно помочь, пока не убедите его семью взять назад все «плохие» эмоции, которыми они его нагрузили.
Робин. Верно! В этом и суть! К сожалению, большинство психиатров, не понимающих природы случая,─ а даже сегодня многие не понимают ─ соглашаются с требованием семьи изолировать беднягу и лечить, то есть соглашаются с семьей в том, что он их «пациент», ему место среди душевнобольных.
Джон. Иными словами, перенимают отношение к бедняге как к козлу отпущения, который один и виноват. Принимают, фактически, сторону семьи... Ну, козла отпущения теперь нет ─ что происходит с семьей?
Робин. Поначалу в семье дышится легче, но ─ недолго. Конечно же, заработает отлаженный механизм, их опять будут резать по живому «плохие» эмоции. Но что уж совсем плохо ─ рядом не окажется козла отпущения, чтобы на нем отыграться!
Джон. И что дальше?
Робин. Дальше они могут попытаться вернуть козла отпущения.
Джон. Чтобы опять свалить на него свои «плохие» эмоции?
Робин. Да.
Джон. Уму непостижимо! А могут на кого-то другого в семье свалить их?
Робин. Со временем и такое может случиться. Я часто видел такое в семьях, где от «трудного» ребенка избавлялись, отсылая его в интернат. На самом же деле этот ребенок был в семье вместо губки ─ чтобы впитывать всю семейную «нечистоту»... Ну, и кто-то другой становился «губкой» в семье.
Джон. Так, если подобную семью можно вылечить, разъяснив им, почему у них завелся козел отпущения, убедив в необходимости снять с одного всем предназначенную ношу отрицательных эмоций, очевидно, в психотерапии нуждается семья в полном составе.
Робин. Вот тут возникают настоящие сложности ─ всю семью не собрать. Родители часто приходят, но наотрез отказываются приводить с собой других детей, тащат одного козла отпущения.
Джон. Почему?
Робин. Ну, мы же видели принцип действия параноидного механизма: отделить «плохие» эмоции от «хороших» ─ чтобы одни не вредили другим. Так и с детьми: родители стремятся уберечь «хорошего», удачного ребенка ─ или детей ─ от того, которого считают негодным.
Джон. От «червивого яблока»... А то еще крепенькие испортятся...
Робин. Да, это их взгляд на вещи. Подсознательно они боятся, мне кажется, что, явись все вместе, тайное станет явным. Но они будут возмущены, если вы намекнете на суть. Я убежден, они не осознают ситуацию. Больше того, тут каждый «замешан». Понимаете, козел отпущения всегда в какой-то степени сам «напрашивается»...
Джон. Шутите!
Робин. Нет. Это Вам подтвердит большинство практикующих в семейной психотерапии. Разумеется, «козла» толкнули на роль другие, но он всегда знает, что выручает семью, принимая «удар на себя». В детстве всегда кажется, что лучше иметь родителей, которые, по крайней мере, останутся вместе и ─ пускай несчастные: подавленные, отчаявшиеся ─ а присмотрят за своим ребенком, чем таких, которые раздерут друг друга в клочья, покончат самоубийством или бросят вас.
Джон. Но ребенок же не способен, на самом деле, всего этого понять.
Робин. Скажем так: он замечает, что обстановка в семье становится чуточку устойчивее после того, как он соглашается быть «плохим».
Джон. Значит, ребенок, «соглашаясь» на роль, чтобы выручить близких, становится в семье... мусорным ведром. И пускай в извращенной форме, но все же обеспечен вниманием.
Робин. Верно. Конечно, ребенок теперь чувствует, что играет очень важную роль в семье.
Джон. Чудеса! Вы хотите сказать, что козел отпущения чувствует себя «нужным»?
Робин. Именно. Семья действительно нуждается в нем, пока он согласен на роль «мусорного ведра». И таким безумным способом он обзаводится в семье надежным «местом».
Джон. Значит, чтобы лечить такую семью, Вам необходимо собрать их у себя всех вместе и ни в коем случае не принимать сторону семьи.
Робин. Сторону козла отпущения тоже не принимать. Не брать ничью сторону, ведь иначе вы ─ соучастник игры «в виноватого», соучастник параноидного действа. Вполне естественно посочувствовать козлу отпущения и встать на его сторону, но психотерапевт должен остерегаться этого ─ «не сработает». Поддерживая только козла отпущения, остальную семью вы лишаете уверенности, глубже загоняете в паранойю, отбираете всякую способность «владеть» своими «плохими» чувствами, поэтому, вернувшись от психотерапевта домой, они, скорее всего, свалят на своего беднягу «козла» ношу еще тяжелее. Необходимо рассматривать семью как систему ─ никого не виня. По причинам, теперь понятным, все должны почувствовать вашу поддержку. Тогда они будут меньше пользоваться игрой «в виноватого» как предохранительным клапаном.
Джон. О'кей. Итак, примерно к шести месяцам ребенок проходит «параноидную» фазу развития, то есть избавляется от «плохих» эмоций, проецируя их на окружающий мир. Затея неудачная, потому что окружающий мир становится для него хуже, чем есть. Впрочем, ребенок может упорядочить свои «границы» и «поправить» взгляд на реальность, если получает необходимую поддержку в семье, ведь тогда эмоции меньше терзают, их легче вытерпеть, ими легче владеть. И ребенок, следовательно, преодолевает «параноидную» фазу, если только у его семьи... нет «сдвига» по этой фазе. В таком случае семья заведет игру «передай дальше» и будет «швырять» друг в друга всеми своими эмоциональными «отбросами», пока, как часто случается, кто-то один не согласится стать козлом отпущения и взять на себя мерзкую ношу, чтобы всех выручить.
Увы, среди нас мало счастливчиков без этих «параноидных» наклонностей. Даже в нормальнейшей из нормальных семье человек, испытывая перегрузку, на время становится «слегка» параноиком и заявляет, что он ни в чем, ни в чем абсолютно не виноват, но все кругом во всем виноваты. Разница между этим человеком и клиническим параноиком существенная: первый вскоре «поправит» свои «границы» и признает временное «помрачение ума», второй никогда не сумеет выбраться из параноидных «дебрей» в реальный мир.
Узнаем мамочку
Джон. Итак, окруженный любовью и заботой, ребенок преодолевает «параноидную» фазу... в шесть месяцев?
Робин. Примерно в шесть. Это, разумеется, постепенный процесс ─ без резкого рывка.
Джон. Какой же следующий урок ему необходимо усвоить?
Робин. Для «параноидной» фазы характерно то, что представления и эмоции у ребенка не связаны воедино, не уравновешены.
Джон. Чувства существуют вразброс.
Робин. Не только чувства. До пяти, примерно, месяцев мать, например, для младенца ─ все еще в отдельности грудь, голос, глаза, руки, лицо и так далее.
Джон. Но и до пяти младенец мать узнает.
Робин. Да, конечно. Я пытаюсь входить в тонкости, большинство же Вам совершенно справедливо скажет, что общение начинается у матери с ребенком месячного возраста: ребенок, к примеру, начинает узнавать материнский голос, к трем месяцам выделяет мать среди других, к пяти месяцам реакция на мать у него совершенно четкая.
Джон. А дальше?
Робин. В следующие шесть месяцев ребенок учится соединять разные разности ─ лицо, грудь, руки ─ воедино: «лепит» себе человека!
Джон. А если он начинает воспринимать мать как целое, наверное, и себя ─ тоже?
Робин. Да, он яснее воспринимает свою целостность. Значит, он уже не так подчинен своим «крайним» эмоциям. Ужасно, когда мучит голод и ─ никого, хоть залейся слезами. Ужасно по-прежнему, но станет чуточку легче, если можно вспомнить ─ поначалу не слишком отчетливо ─ как он блаженствовал последний раз, насыщаясь, если можно представить, что скоро ему, вероятно, опять сытым быть.
Джон. Чувства начинают связываться и уравновешивать одно другое, отсюда возникает умение владеть собой.
Робин. Верно. А теперь вернемся к младенцу, осознающему мать. Подобно тому, как он складывает воедино физические «разности», он начинает соединять мать, которая приходит, кормит и делает счастливым, с тем же самым лицом, которого часто нет рядом, которое нарочно его бросает и... мучит.
Джон. Вы хотите сказать, у него в голове существовало до этого две разных матери? Добрая фея-крестная и злая ведьма?
