Я не сразу пришла в себя, несколько секунд осмысливая, что это было, а когда сообразила — обняла Вадима за плечи и притянула к себе, не желая отпускать его, ни на секунду, никуда, никогда.
— Ну, малышка, ты что, в самом деле, — все–таки он вырвался и потянулся за сигаретой.
— Я сегодня впервые поняла, что такое секс, — призналась я. — Думала, что это другое,… а это же… ради этого живут!
— Многие так и думают, — сказал Вадик, затягиваясь.
— А ты? — я перевернулась на живот и смотрела на него. — Ты считаешь иначе?
Он некоторое время не отвечал, но худое лицо его будто закаменело, а в глазах полыхнул какой–то странный огонь.
— Наверное, я был бы счастлив так думать, — сказал первый мужчина, с которым я испытала блаженство. — Если бы не знал, какой кайф от герыча.
Я не сразу поняла, а, поняв, подумала, что это не со мной происходит. Вообще все происходит с кем–то, кому снится кошмар, просто кошмар, который скоро пройдет, не оставив следа.
— Ты бросишь, — решительно сказала я, восемнадцатилетняя проститутка, познавшая аборт и оргазм. — Ты сильный, ты уже бросил, понятно тебе?
Я обхватила его костистое тело руками и ногами, он обнял меня и мы еще долго так лежали, а потом любили друг друга до утра.
В тот же день я возобновила работу, будто ничего особенного не произошло.
Мир как–то так устроен, что наши эмоции абсолютно на него не влияют, но этого не понимаешь, когда ты молодой. В то время мне уже не казалось, что моя радость или моя боль значат что–нибудь большее, чем просто переживания, которые со временем пройдут. Я удивлялась, если кто–нибудь считал, что он со своими чувствами значит нечто исключительное. Мое смирение и стойкость появились на свет, когда умер отец, и вместе с этим я повзрослела настолько, чтобы перестать считать себя чем–то особенным в мире. Если бы я была не такая, как все, я сумела бы не допустить, чтобы папа ушел, но коль уж это случилось, я не могла позволить себе зависеть от эмоций, и я научилась их презирать. Это помогло мне прийти к пониманию того, что слова не стоят переживаний, и только поступки могут привести к результатам в жизни. Моя гордость не позволяла страдать ненужными словами, я должна была делать что–то для себя и для тех, кто был мне дорог. И я продолжала работать.
А Вадик продолжал любить меня после работы.
Даже старый мудрый Палыч долгое время не догадывался, что наш охранник сидит на игле. Другие девчонки тоже не видели ничего особенного в действиях и манерах Вадика, а я уже понимала, что его белые рубашки — это такой яркий поплавок, удерживающий его до времени от падения на дно.
Поведение его с клиентами было дерзким, и часто его били, а он давал сдачи, когда мог. Наш экипаж под его охраной почти не попадал в переделки, хотя на нем редко заживали синяки, а однажды ему сломали нос и ребро. Я жила у него и ухаживала за ним, как могла, но все равно он временами покупал у барыги свою дрянь, и с этим я ничего не могла поделать. Его главная страсть была сильнее меня, и временами я даже хотела, чтобы он уже ширнулся, и безумие на какой–то период покинуло бы его олений взгляд. Периодами же казалось, что Вадик полностью в норме, и я уже почти верила, что он справится с перепадами в его состоянии, заметными пока только мне одной.
Довольно долго я не сталкивалась с проблемами на работе, пока однажды мы не поехали на вызов, поступивший из частного сектора.
Там трудно было найти телефон, чтобы отзвониться на базу и уточнить адрес, а на домах не было номеров, и разбросаны они были беспорядочно и бестолково, будто бы планировщик специально задался целью сбить с толку вражеских шпионов. Мы долго плутали между одноэтажными домиками, падал декабрьский снег, и, когда наконец нашли нужный адрес, нас опередил и поджал серебристый джип, не давая проехать дальше. Он следовал за нами уже некоторое время, но Палыч просто не имел маневра и остановился, боясь увязнуть в снегу.
— Так это вы до нас добираетесь! — обрадовано крикнула вышедшая из джипа личность, сверкая золотыми фиксами. От калитки к нам спешили еще двое парней в свитерах, видно, невтерпеж им было нас встретить.
— Стойте, господа, — начал Вадик, выскакивая из «Волги», — вы ошибаетесь, мы с дороги сбились.
— А это наши шалавы! — обрадовался фиксатый, открывая заднюю дверцу нашей машины. — А ну выходи строиться!
Я сидела в середине, между Валей и новенькой Наташей, которая заменила в экипаже Марину. Наташе было двадцать четыре, и у нее была дочь пяти лет, жившая в одном из райцентров с бабушкой.
— Да вы чё, братья, — театрально изумлялся Вадим, — это ж беспредел, в натуре!
Между тем фиксатый выволок из машины Наташу, и настала моя очередь. Я вышла сама, понимая, что отсидеться мне не дадут. Но пока меня никто не трогал, и я потихоньку отступала за багажник «Волги». Тут быки в свитерах обратили внимания на нелепую фигуру в белом полушубке.
— Хорош бакланить, сутенер, — веско сказал один из них и врезал Вадику в промежность ногой, обутой в тяжелый ботинок.
— Забирай девок в хату, — распорядился фиксатый, не отпуская Валину руку.
— Постойте, — взмолилась я из–за багажника. — Мы не сами по себе, наша крыша Клим, не надо драться!
— С твоей крышей, прошмондовка, мы разберемся сами, — не меняя мрачное выражение, ответил тот, что ударил Вадика.
Обходя лежащее тело, он двинулся ко мне, но тут корчившийся на снегу Вадик вдруг схватил его за ногу и заорал:
— Соня, беги!
Голос ударил меня, как хлыстом, и я помчалась туда, откуда мы приехали, разом вспомнив свои спортивные навыки. Если бы не проклятые сапоги на высоком каблуке, я наверняка оторвалась бы, но разъяренный ублюдок в удобных ботинках и легком свитере догнал меня, вязнущую в снегу. Правда, через метров двести… Дикую погоню видели, как минимум, несколько человек по дороге, но никто не пришел на помощь маленькой беглянке. Хотя смотрели все с интересом, это точно. Наверное, им понравился и последний прыжок здоровенного преследователя, после которого я буквально оказалась под ним, и мой рот и нос забился обжигающим снегом. Удачливый ловец видимо потерял немало сил в погоне, потому что почти не бил меня, так, пара оплеух по щекам, я и внимания не обратила, зная, что последует дальше, а главное, думая о Вадике.
Его избивали сладострастно, долго, радостно. В доме оказалось еще двое пьяных беспределщиков, а из–за руля джипа вышел водитель, и все они оттянулись на нашем охраннике, как могли. Нас почти не били больше, а Палычу вообще удалось убраться невредимому, увозя окровавленного Вадика без сознания.
Это не были ардашевские, но суть дела не изменилась оттого, что фиксатый оказался тоже «синим» и якобы приятелем нашего Клима — нас полтора часа имели во все места, причем обращались, как с рабынями, заводясь от собственного могущества и безнаказанности.
