— О, бэби, — говорит Вадим. — Ты, верно, привиделось мне, дивное творение дремучего леса!
— Сонька, иди первая, — кричит Валя, накручивая бигуди.
Я захожу в ванную, покачивая бедрами на невысоких каблуках домашних тапочек.
*.*.*
В тот день мне плохо с самого утра, но я беру себя в руки, собираясь на работу. У квартиры клиента я уже в порядке, мне лучше всех, я применяю ослепительную улыбку, которую тренировала у зеркала накануне ночью, после того, как почистила зубы. Я всегда ложусь спать последней, чтобы никто не торопил меня в ванной. Черт с ним, если недосплю, зато я всегда долго моюсь и спринцуюсь раствором марганцовки, а перед этим, когда другие девочки занимают ванную, я успеваю почитать учебник английского. Вспоминаю, что вчера был «London is the capital of the Great Britain». Мне лучше всех, потому что я самая продвинутая, не наркоманка, даже не курю. Я — лучшая проститутка!
Лысый толстяк берет сразу двоих — Валю и меня. Обиженная Света уходит с Вадимом вниз, а мы начинаем слаженно работать. Благо, клиент спокойный и лежит на спине, как пай-мальчик, мол, ласкайте меня. Валя выкладывает ему на колени свои роскошные груди и медленно исполняет минет, она, мастерица, время от времени томно заглядывает в маленькие глазки клиента, облизывается и постанывает. Я же, попросив поставить музыку, импровизирую стриптиз в одних туфлях на шпильке. Клиент заворожено следит за нами, он честно блаженствует за свои деньги, как оно и должно быть.
В какой–то момент он протягивает ко мне руки, и вот я уже внизу под его тучным телом, а мои туфельки порхают над его плечами. Ритм — вот моя стихия, я подхватываю чужой темп, задаю свой, когда у партнера уже нет сил, в этом я лучше всех других девочек, потому что спортивное прошлое помогает мне включать любую скорость, и все мышцы, расположенные ниже талии, работают без устали, доводя до столь желанных содроганий тела моих одноразовых любовников.
— О-х-х-о-о, какая ты узкая! — всхлипывает счастливый клиент, вынырнув из меня и целуя обнявшую его Валю. — Вы супер, девчонки! Мы точно еще погуляем вместе, обещаю вам.
Валя нежно снимает с него наполненную резинку и заворачивает ее в специально приготовленную салфетку. Вообще, все эти мелкие технические действия продажной любви должны производиться плавно, не вызывая раздражения клиента. Только когда я научилась незаметно открывать упаковку презика, ртом надевать резинку на член, не прикасаясь к нему, подготавливать салфетки и смазку, а в это время говорить или делать что–то приятное клиенту, только после я могу расслабиться и почувствовать себя лучшей проституткой, а не маленькой сумасшедшей девочкой, которая потеряла отца и за год натворила такого, что убило бы его повторно, будь он еще жив и знай хотя бы сотую часть того, что произошло со мной. Есть ли смысл в этом? Куда я двигаюсь, профессиональная медичка с урологической специализацией, обслуживающая здоровых? Во имя чего изощренно подвергаю себя этим процедурам? Возможно, я, некрасивая провинциалка, убедила себя, что в заповеднике мужской похоти найду тайные тропочки, которые раскроют путь к их душам? Нет, к тому, что намного важнее душ: к их бумажникам.
Я, кажется, ничего не ела сегодня, только творог с чаем пила, отчего же так муторно? На следующий заход я уже не могла изобразить веселого блеска глаз — клиенты в сауне выбрали Свету и Валю, а поскольку их было пятеро, то чертова Света заработает сегодня больше меня.
— На тебе лица нет, — говорит Вадим, когда мы выходим на улицу.
Не может быть!
Я забегаю в маленький скверик, и меня сворачивает пополам. Подбежавший песик невнятной породы обнюхивает то, во что превратился творог. Хозяин собачки что–то вопит, но животное упрямо нюхает передо мной, новая струя рвоты попадает на него, и псина отбегает. Подходит Вадим.
— Что, плохо дело? — он курит свой «LM», на нем белая куртка и джинсы, он выглядит расстроенным.
— Да, съела что–то несвежее.
— Не разводи сама себя, — говорит Вадим. — Ты ела то же, что и все. Какой отсюда вывод?
Что изменится, если я буду и дальше изображать оскорбленную невинность? Мне не станет легче, это точно.
— Мне неприятно, что ты сейчас пытаешься со мной говорить, как тогда с Мариной, — бросаю с вызовом.
— А как мне с тобой разговаривать, если ты за чаевые трахаешься без резинки и позволяешь в себя кончать?
— Что-о? — я остолбенела от такой неправдивой неправды.
— То, что сама знаешь, — зло говорит Вадим и давит подошвой окурок.
— Если я тебе скажу, что это подлое Светкино вранье, ты ей поверишь, не мне? — гляжу ему в лицо, не отрываясь.
— Ну, а как это объяснить? — он поднимает руки в театральном жесте.
— Это был «субботник», — говорю, — самый последний. Тульский бандит втулил мне прямо в бассейне, и я не могла физически одеть ему резину, потому что меня имели с двух сторон, и я стояла по грудь в воде!
— А, так известно имя папаши?! — глумливо говорит Вадим. — Может, он обрадуется, как узнает?
Я разворачиваюсь и иду к машине, у меня слезы в глазах, но их никто не должен видеть. Вспоминаю, как Светка пристально смотрела на меня сегодня утром, понимаю, что как–то я себя выдала, а она, рожавшая баба, подметила мою оплошность. И тут же не преминула окунуть меня в дерьмо перед Вадимом. Сука! Сука. Сука,… да и он не лучше.
Какого черта мне делать в машине у Палыча? Там воняет бензином. Прогуляюсь.
— Слушай, — начинает он из–за спины. — Ты не строй обидку–то. Я же сказал… ну, так, без умысла.
Я иду дальше, и осенний ветер путается в моих длинных волосах. Постричь их пора, что ли?
— Подожди, — он уже идет рядом, трогает мой локоть. — Давай поедем к доктору…
— Ты давно не звонил на базу, — резко говорю я. — Проверь, может, есть заказ.
Так и оказалось: клиент попался молодой, но трудный — корчил странные рожи и пару раз норовил укусить, но я уворачивалась, а, ощутив его твердые зубы на клиторе, засветила ему пяткой в лоб. Боялась, что он потребует возврат денег, но он выслушал мои извинения, жалобную просьбу не кусать — и стал вести себя немного лучше.
После проблемного клиента я уже не вспоминала о новых заказах — мы забрали девочек из сауны и поехали домой. Остановились у подъезда, Вадим придержал мою руку:
— Я договорюсь с доктором на завтра.
— Давай обождем, вдруг сами пойдут, — засомневалась я.
— Сколько дней задержка?
— Ну, около двух недель… может, дней семнадцать.
— Самое время, — сказал Вадим. — Нечего тянуть.
И я не стала тянуть, кивнула головой.
*.*.*
У нас в России частенько вспоминают об аде: обычно он является тюрьмой или войной. Этот ад придумали мужчины, и в нем, как правило, они издеваются над себе подобными, упражняя свою молодецкую силу на слабых. Но редко говорится об аде, который те же самые садисты-мужики втихаря построили для нас: я имею в виду родильные отделения больниц, где не хватает самого необходимого, и маленькие россияне появляются на свет в муках, которых можно было избежать.
